Вот так. Кто-нибудь мне объяснит, что это было?
Когда карета подъехала к моему дому, я попытался сказать, что могу быть полезен в Комитете. Старшего жреца отпускать нельзя. Прошедший высшее посвящение, он по-настоящему опасен. Я должен… Богиня, притворившаяся говорящей вороной, и королева переглянулись и разом забыли все свои прежние разногласия и шипения, проявили удивительное единодушие и хором обозвали меня сначала дураком, а потом так же хором велели убираться домой, отдыхать, а потом показаться целителю. И до тех пор, пока перечисленное не выполню, чтобы к Комитету не приближался. Не могу не признать, что они правы, но…
— Без вивисекторов разберутся, — отрезала Арраана. То есть Паша. Шрядь, как сложно все.
Я подчинился, про себя в который раз отметив, что высшее существо называет меня «вивисектором», а я толком не знаю, что это за зверь такой. Ну ладно.
Конечно, они без меня справятся. До утра-то всего ничего, и главная работа уже выполнена. А я совсем сдал. Даже о себе позаботиться не смог. Пора меня в отпуск, в бессрочный, в отставку…
— Опять кур-р-ряк! — недовольно сказала ворона, словно подслушав мои мысли. И ущипнула за ухо.
Я стойко проигнорировал выражение божественного недовольства, только вздохнул. Поддерживаемый под руки королевой и учителем, выбрался из экипажа и запрокинул голову, вглядываясь в предрассветную снежную мглу над воротами.
— Кар-р?
А я смотрел и совершенно не понимал, что делать и как себя вести. Нельзя с богинями как с простыми смертными! Одно дело, пока я не знал, кто передо мной… Меня буквально раздирало надвое. Я безумно хотел провести по шелковистым перьям, почувствовать на запястье прочную хватку когтей, и одновременно мне было стыдно за свою слабость, за свои ошибки, за то, что Арраане, женщине, пусть она и богиня, пришлось меня вытаскивать и в фигуральном, и в буквальном смысле слова.
— Спасибо, — прошептал я.
За то, что богиня для меня сделала, одним ювелирным гарнитуром не отделаться. Ничего, сперва ее любимый ритуал исполню: закажу полный комплект у ювелира, пользующегося ее благоволением, а когда будет готово, отправлю за гарнитуром вора. И в храме не просто подношение сделаю, а по всем правилам, с благодарственной службой жрецов.
Правильно меня домой отправили — в передней, пока ждал горничную, я снова отключился. То сознание прояснялось, то мысли снова начинали путаться.
Арраана решила слугам человеческую ипостась не показывать, выжидала, когда я доплетусь до спальни и всех выставлю.
— Обед? — предложил устало, соображая, что это же надо вызывать опять прислугу, ждать, пока накроют стол, потом есть. А силы где взять?
Но ворона ухватила из вазочки печеньку и помотала головой. И быстро-быстро склевала ее, раздолбив по блюдечку и запив вином из широкого бокала, в который я его понятливо налил.
Хорошо… Вряд ли бы я выдержал столовый этикет. А так сам сгрыз несколько кусков хрустящего сладкого теста, почти не чувствуя вкуса, и пошел в ванную — хоть умыться. Купаться сейчас сил тоже не было.
Пока я выгребал из шкафа годную одежду, Арраана как ни в чем не бывало перепорхнула на мою кровать, превратилась в женщину, просыпавшиеся с перьев на простыню крошки небрежно стряхнула на пол, улеглась… одеяло подтянула на ноги, угол загнулся, словно меня приглашали.
Может, и приглашали… Она смотрела из-под ресниц вроде бы чуть сонно, но все равно лукаво, с легкой полуулыбкой. В груди защемило от желания провести ладонью по светлым золотистым волосам, по гладкой коже.
Только вот… Хроники богов я читал внимательно и хорошо помню, чем заканчиваются отношения смертных с бессмертными. Для тех, кто живет вечно, мы мотыльки-однодневки. Сегодня ты избранник, а уже завтра тебя выбрасывают за ненадобностью, потому что ты всего лишь скучная игрушка. Никому еще не удавалось удержать божественное внимание дольше двух недель.
Храм Шай’дазара найден, заговор вскрыт, работорговля остановлена. Очевидно, что Арраана была со мной не из личного интереса. Глупо было бы считать иначе. И это нормально — она не просто воспользовалась смертным, она ведь по-настоящему помогла. А теперь… А теперь дела закончены, значит, через день-два она уйдет. Я снова останусь один. Осознание, что моей сони больше не будет, отозвалось ноющей болью в груди.