Голос ночной птицы

22
18
20
22
24
26
28
30

Он уже мог бы повторить все показания наизусть. И все же он чувствовал — или скорее отчаянно надеялся, — что выпрыгнет что-то из чащи слов, мелькнет стрелой, указывая направление исследований. Он отпил чаю и стал жевать печенье. Бидвелл пошел ужинать в таверну Ван-Ганди, как узнал Мэтью от доктора Шилдса, который сегодня там его видел за кружкой в веселой компании Уинстона и еще нескольких человек.

Он перечитал — в третий раз — показания Джеремии Бакнера и остановился протереть глаза. Ему самому не помешала бы кружка, но крепкий напиток ослабит решимость и замутит зрение. Если бы одну ночь спокойного сна, не отравленного мыслями о Рэйчел, горящей на костре!

Или вообще мыслями о Рэйчел. Точка.

Он вспомнил слова магистрата: «Найти истину. Послужить. Как бы ты это ни формулировал… Рэйчел Ховарт — твоя ночная птица, Мэтью».

Может быть, магистрат и прав, но не в том зловещем смысле, который подразумевал.

Мэтью закрыл глаза, чтобы дать им минутный отдых. Потом открыл снова, отпил чаю, чтобы взбодриться, и стал читать дальше. Сейчас он углубился в показания Элиаса Гаррика, и воспоминания этого человека о той ночи, когда он проснулся… «Постой-ка, — подумал Мэтью. — Вот это странно».

Он снова прочел кусок, который только что проработал.

«Мы с Пэшиенс пошли спать, как обычно. Она потушила лампу. Потом… не знаю, сколько времени прошло, я услышал, меня зовут по имени. Я тогда открыл глаза. Было все темно и тихо. Я ждал, слушал. Тихо-тихо, будто во всем мире никаких звуков, кроме моего дыхания. А потом… меня снова позвали по имени, и я посмотрел туда, в ногах кровати, и там ее увидел».

Нетерпеливой рукой Мэтью перелистнул к началу показаний Вайолет Адамс, к моменту, когда она описывала, как вошла в дом Гамильтонов. Палец его лег на говорящую строчку, и сердце забилось в груди сильнее.

«И не было ни звука. Тихо было, как… только мое дыхание, и другого звука не было».

Три свидетеля.

Три показания.

Но одно и то же слово: «тихо».

И еще то, что слышно было только собственное дыхание… может ли это быть совпадением? И повторяющиеся слова «весь мир» и у Бакнера, и у Гаррика… думать, что они оба будут говорить одними и теми же словами, было бы вопреки здравому смыслу.

Если только… сами того не зная… все три свидетеля услышали от кого-то, что им следует говорить.

Холодок прополз по спине. Волосы на шее у Мэтью зашевелились. Он понял, что заметил тень, которую искал.

Это было страшное осознание. Потому что тень оказалась больше, и темнее, и сильнее какой-то зловещей непонятной силой, чем он смел верить. Эта тень стояла за спиной Джеремии Бакнера, Элиаса Гаррика и Вайолет Адамс там, в тюрьме, когда они давали показания.

— Бог мой! — выдохнул Мэтью, вытаращив глаза. Он понял, что эта тень была в умах свидетелей, направляла их слова, чувства и поддельные воспоминания. Все три свидетеля были всего лишь куклами из плоти и крови, сотворенными рукой такого зла, что Мэтью не хватало воображения его себе представить.

Одной и той же рукой. Одной и той же. Той рукой, что пришила шесть золотых пуговиц на плащ Сатаны. Что сотворила белокурого бесенка, кожистого человека-ящера и странное создание с мужским пенисом и женской грудью. Та же рука нарисовала сцены тошнотворного разврата, нарисовала прямо в воздухе и показала Бакнеру, Гаррику, Вайолет, может быть, и другим горожанам, которые сбежали, спасая свой рассудок. Именно это и было: картины, нарисованные в воздухе. Точнее, картины, ожившие в сознании тех, кто был зачарован, чтобы воспринять их как реальность.

Вот почему Бакнер не мог вспомнить, куда девал трость, без которой не мог ходить, или надевал ли он куртку в холодную февральскую ночь, или снял ли башмаки, залезая обратно в постель.