Голос ночной птицы

— Вы знали обстоятельства смерти жены Пейна, — сказал Мэтью. — Но Пейн, желая оставить прошлое позади, никому в Фаунт-Рояле не говорил, что вообще был женат. Очевидно, он был поражен, узнав, что вам известна его история… а будучи человеком сообразительным, Пейн понял, и почему вы ее знаете. Поэтому вы пришли к нему около полуночи, я не ошибаюсь? Веревки и лезвия были у вас с собой в саквояже, но его вы оставили, наверное, снаружи. Вы, я думаю, предложили, чтобы в уплату за ваше молчание Пейн написал признание и немедленно уехал из Фаунт-Рояла?

Дым медленно всплывал к потолку сквозь солнечные лучи.

— Пейну даже в голову не пришло, что вы явились его убить. Он считал, что ваше желание — разоблачить его перед Бидвеллом и всем городом, и к нему вы явились именно за его признанием. Так что вы дали Пейну сесть и начать писать, чтобы воспользоваться возможностью оглушить его по голове тупым орудием. Орудие вы принесли с собой или нашли на месте?

Ответа не было.

— И вот наступил момент, о котором вы грезили, — сказал Мэтью. — Не могли не грезить, раз проделали все с таким искусством. Вы издевались над ним, пока резали? У него был заткнут рот, голова почти расколота, и кровь лилась потоками. Наверное, он был слишком слаб, чтобы опрокинуть стул, да и что бы это ему дало? И наверное, он слышал все ваши издевки, пока умирал. И вы, зная это, от души радуетесь, сэр? — Мэтью поднял брови. — Самое счастливое утро в вашей жизни, когда человек, которого вы преследовали так долго и упорно, превратился в обескровленную оболочку?

Шилдс еще раз затянулся, выпустил дым и наклонился вперед. Свет упал на влажное лицо в испарине, показал темно-фиолетовые впадины почти безумия под глазами.

— Молодой человек, — произнес доктор голосом, стиснутым подавленными эмоциями, — я хотел бы сказать вам… что эти необоснованные обвинения крайне неблагоразумны. Мое внимание должно быть полностью сосредоточено на здоровье магистрата… а не на каких бы то ни было отвлекающих моментах. Поэтому… если вы желаете, чтобы магистрат пережил сегодняшний вечер… то ваш прямой долг состоит в том… — доктор сделал паузу ради еще одной затяжки из тлеющей палочки, — …в том, чтобы я был абсолютно свободен и мог его лечить. — Он снова откинулся назад, и тени затмили его лицо. — Но вы ведь уже приняли именно такое решение? Иначе вы бы не пришли сюда один.

Мэтью смотрел, как дрейфует дым по комнате.

— Да, — сказал он, ощущая, что в душе его сейчас не больше устоев, чем у этих сизых облачков. — Да, я принял решение.

— Великолепное… блестящее решение. И как сейчас его здоровье?

— Плохо. — Мэтью уставился в пол. — У него бред.

— Гм… бред может появляться и исчезать. Лихорадка — вещь такая. Но я верю, что банки дадут положительный эффект. Сегодня я собираюсь сделать промывание кишечника, и это должно помочь его выздоровлению.

— Выздоровлению? — с тенью насмешки повторил Мэтью. — Вы честно верите, что он выздоровеет?

— Я честно верю, что у него есть шанс, — был ответ. — Небольшой, это правда… но я видал пациентов, которые возвращались из такого серьезного состояния. Так что… лучшее, что мы можем делать, — это продолжать лечение и молиться, чтобы Айзек на него отреагировал.

Это безумие, подумал Мэтью. Неужто он здесь стоит и обсуждает искусство лечения с этим полубезумным мясником? И еще разговоры насчет молиться, уже совсем сумасшедшие! Но какой есть выбор? Мэтью вспомнил слова Бидвелла, и они отдались эхом в ушах: «Дорога до Чарльз-Тауна может доконать эту бедную развалину».

Пусть уже и весна, но открытый воздух и болотная влажность, которую он несет, опасны для иссякающих сил Вудворда. Путешествие в фургоне по такой дороге станет для него пыткой, как бы крепко его ни спеленать. Как бы ни хотелось ему обратного, Мэтью искренне сомневался, что магистрат доедет до Чарльз-Тауна живым.

Значит, он вынужден довериться этому человеку. Этому врачу. Этому убийце. Заметив на полке ступу с пестиком, он спросил:

— Можете вы для него смешать какое-нибудь лекарство? Такое, что сняло бы лихорадку?

— Лихорадка куда хуже реагирует на лекарства, чем на движения крови, — ответил Шилдс. — Кстати, поставки лекарств из Чарльз-Тауна стали такими скупыми, что почти отсутствуют. Но у меня есть сколько-то уксуса, печеночника и лимониума. Могу все это смешать в чашке рома с опиумом и заставить его это пить… скажем… три раза в день. Это может достаточно разогреть кровь, чтобы разрушить заражение.

— Сейчас можно пробовать что угодно… если это его не отравит.