— А я вас, сэр?
— Нет, — твердо ответил Вудворд. — И я подозреваю, что… мы никогда в этом деле не найдем общий язык. — Он вздохнул, на лице его отразилось страдание. — Ты, конечно, не согласишься… но я призываю тебя отложить в сторону очевидные эмоции и рассмотреть факты, как это сделал я. Свой приговор я вынес… на основании этих фактов, и только фактов.
Мэтью не ответил — смотрел на собственные сложенные руки.
— Никто никогда мне не говорил, — тихо сказал Вудворд, — что быть судьей легко. На самом деле мне было обещано… моим учителем… что это как железный плащ: раз надев его, никогда не снимешь. Оказалось, что это — вдвойне правда. Но… я всегда старался быть справедливым и старался не ошибаться. Что еще я могу сделать?
— Больше ничего, — ответил Мэтью.
— А! Тогда, быть может… мы все-таки еще найдем общий язык. Ты это будешь понимать куда лучше… когда сам наденешь железный плащ.
— Не думаю, что это случится, — прозвучал ответ, который Мэтью даже не успел обдумать.
— Это ты говоришь сейчас… и это в тебе говорят молодость и отчаяние. Твое оскорбленное чувство… правоты и неправоты. Тебе сейчас видна темная сторона луны, Мэтью. Казнь заключенного… никогда не бывает радостным событием, каково бы ни было преступление. — Он закрыл глаза: силы покидали его. — Но какая радость… какая легкость… когда удается найти истину и возвратить свободу невиновному. Одно это… оправдывает железный плащ. Ты это сам увидишь… когда Бог даст.
Легкий стук в дверь объявил о посетителе.
— Кто там? — спросил Мэтью.
Дверь открылась. На пороге стоял доктор Шилдс со своим саквояжем. Мэтью заметил, что со времени убийства Николаса Пейна доктор так и ходил осунувшись, с запавшими глазами — такой, каким нашел его Мэтью тогда в лазарете. Если честно, то Мэтью казалось, будто доктор страдает под собственным железным плащом. Чуть влажное лицо Шилдса стало молочно-бледным, глаза слезились и покраснели под увеличительными стеклами очков.
— Извините за вторжение, — произнес он. — Я принес магистрату дневную дозу.
— Входите, доктор, входите! — Вудворд даже сел в постели, с нетерпением ожидая целительного средства.
Мэтью встал и отошел, чтобы доктор Шилдс мог дать лекарство. Доктор сегодня утром еще раз — как вчера — предупредил, чтобы магистрату не говорили о происходящих в Фаунт-Рояле событиях, на что у Мэтью хватило бы собственного здравого смысла без всяких предупреждений. Доктор согласился с Мэтью, что, хотя магистрат, кажется, и поправляется, лучше будет не напрягать его здоровье разрушительными новостями.
Когда лекарство было проглочено и Вудворд снова улегся ожидать драгоценного сна, Мэтью вышел за доктором Шилдсом в коридор и закрыл дверь.
— Скажите мне, — начал Мэтью осторожно, — ваше честное и профессиональное мнение: когда можно будет увезти магистрата?
— Ему с каждым днем все лучше. — Очки съехали вниз по носу, и доктор подвинул их на место. — Я очень доволен его реакцией на лекарство. Если все пойдет хорошо… я бы сказал, через две недели.
— Что значит «если все пойдет хорошо»? Он ведь вне опасности?
— Его состояние было весьма серьезным. Угрожающим, как вы отлично понимаете. Сказать, что он вне опасности, было бы излишним упрощением.
— Я понял вас так, что вы довольны его реакцией на лекарство.