— Я ухожу!
Джонстон сумел встать на ноги и обратился землистым вспотевшим лицом к двери.
— Алан? Я все знаю про Джона Ланкастера.
Джонстон собирался пробраться к двери, но снова застыл при звуке спокойного властного голоса Бидвелла.
— Я все знаю о его способностях, хотя и не понимаю, как это может быть. Зато я понимаю, откуда Ланкастер взял своих трех демонов. Это были уроды, которых он видел в цирке, где работал отец Дэвида Смайта.
Джонстон стоял неподвижно, лицом к двери, спиной к Мэтью. Может быть, лиса затрепетала, поняв, что спасения нет и сейчас псы разорвут ее на части.
— Видите ли, Алан, — продолжал Бидвелл, — я распечатал письмо, которое Мэтью оставил магистрату. Я прочел его… и задумался, почему такой одержимый демонами юноша так беспокоится за мою жизнь.
Джонстон стоял неподвижно. Не двинулся он и сейчас.
— Сядь, — велел Бидвелл. — Как бы там тебя ни звали на самом деле, мерзавец.
Глава 19
На глазах у Мэтью и всей аудитории произошло преображение. Вместо того чтобы под этим приказом съежиться, свалиться под железным кулаком правды, Алан Джонстон медленно выпрямил спину. В считанные секунды он стал выше на два дюйма. Плечи расправились под тканью темно-синего сюртука, будто раньше этот человек туго был сжат вокруг своей тайной сердцевины.
Когда он повернулся к Мэтью, это было сделано с неспешной грацией. Джонстон улыбался, но истина нанесла свой удар: лицо его было в испарине, глаза запали и смотрели оглушенно.
— Сэры, — произнес он, — сэры! Я должен сознаться… я никогда не учился в Оксфорде. Это… да, я этого стыжусь. Я учился в сельской школе в Уэльсе. Я был… сыном шахтера и рано понял… что будут двери, для меня закрытые, если я не постараюсь утаить некоторые… гм… непривлекательные и неудачные моменты моего происхождения. Поэтому я придумал…
— Ложь, такую же, как придумываете сейчас, — перебил Мэтью. — Вы вообще не способны говорить правду?
Рот Джонстона, готовый произнести очередную выдумку, медленно закрылся. Улыбка исчезла, лицо стало мрачнее гранитного надгробия.
— Он столько лет жил во лжи, что она для него теперь как одежда, без которой он чувствует себя голым, — сказал Мэтью. — Но вы много узнали про Оксфорд, не правда ли? Вы действительно туда поехали и покрутились там, когда вернулись в Англию, просто на всякий случай, чтобы набраться сведений? Никогда не лишне добавить к пьесе подробностей, не правда ли? А ваш клуб! — Мэтью покачал головой и прищелкнул языком. — Действительно существует клуб «Раскин» или это ваша настоящая фамилия? Знаете, я мог догадаться еще в ту ночь, что у меня есть доказательство вашей лжи. Называя вам девиз своего клуба, магистрат привел его по-латыни, считая, что собрат по Оксфорду не нуждается в переводе. А вы, сообщая девиз «Раскина», сказали его по-английски. Вы когда-нибудь слышали о братстве, у которого девиз не был бы на латыни? Скажите, вы тогда этот девиз на месте придумали?
Джонстон засмеялся. Но смех вышел напряженным из-за крепко стиснутых зубов и потому был не столько веселый, сколько кровожадный.
— Та женщина, которую вы выдавали за свою жену, — сказал Мэтью, — кто она? Какая-нибудь несчастная сумасшедшая из Чарльз-Тауна? Нет, вы взяли бы только кого-то, кем могли бы — или думали, что могли бы, — управлять. Это была шлюха, которой вы обещали в будущем богатство за помощь?
Смех затих, но Джонстон продолжал ухмыляться. Лицо его, со стянутой над костями кожей и орбитами горящих глаз, приняло вид настоящей демонской маски.
— Я думаю, вы быстро разобрались с этой женщиной, как только Чарльз-Таун скрылся из виду, — предположил Мэтью. — Она до конца верила, что вы вернете ее в тот же курятник?