Снова пауза. Мэтью подумал было, что человек ушел. И вдруг дверь резко открылась. Выглянувший старик держал свечу в деревянном подсвечнике. Дрожащий свет красил его оранжевым и желтым. Он был тощий, костлявый, среднего роста — в молодости он, наверное, был высоким, но сейчас спина его согнулась под суровым бременем лет. Лицо представляло собой переплетение линий и впадин, как будто кто-то оставил под дождем карту, а потом небрежно смял ее в кулаке. Уцелевшие клочки волос по-зимнему белые и тонкие, как первый иней, но седые брови густели летней кукурузой. Он наклонил голову влево, потом вправо, и Мэтью понял, что запавшие глаза старика видят его лишь как тень в форме человека.
— Заходите все, прошу, — пригласил старик, открывая дверь пошире.
Мэтью махнул Грейтхаузу, показывая, что просьба удовлетворена.
— Входите, входите, грейтесь, — говорил старик.
Мэтью подождал, пока не убедился, что Грейтхауз сам сумеет извлечь арестанта из фургона, потом вошел в хижину прямо к весело потрескивающему огню, положил пистолет на каминную полку, снял треуголку и с наслаждением ощутил охватившее его тепло.
— Я Джон Бертон. — Старик оставил дверь открытой для двоих оставшихся гостей и подошел к Мэтью. Рука была в старческих пигментных пятнах, но не дрожала, когда он поднял свечу к лицу Мэтью. — А ваше имя, сэр?
— Мэтью Корбетт. — Он услышал лязг цепей. — Мистер Бертон, я должен вас предупредить…
Его прервал грохот ядра, которое Слотер нес скованными руками и уронил на доски перед дверью. Мэтью вздрогнул, подумав, что гости в хижине незнакомого человека не должны были бы в первые же минуты ломать крыльцо.
— Ох, простите, — сказал Слотер, появляясь в дверях и сгибаясь под тяжестью железа. — Несу тяжелое бремя, сэр.
— Сядь, — велел ему Грейтхауз. Сбросив с плеч тяжелый плащ, он швырнул его арестанту. — Грязь с ног вытри перед тем, как заходить в дом порядочного человека.
— Будь у меня ботинки, может, ноги и не были бы такие грязные, сэр?
Надо отдать должное самообладанию Джона Бертона: он лишь слегка вздрогнул, когда упало ядро, и не выронил свечу. В более сильном свете Мэтью увидел, что глаза у Бертона почти сплошь мутные, и подумал, что они должны быть цвета лондонского тумана. Возможно, этот человек не полностью слеп, но от его былого зрения явно осталось немного.
— С вами человек в цепях, — сказал Бертон, снова наклоняя голову то вправо, то влево. — Арестованный. Вы его везете в Форт-Лоренс?
— Да, сэр, — ответил Грейтхауз. — Меня зовут Хадсон Грейтхауз, мы с Мэтью из Нью-Йорка. И весьма благодарны вам, что пустили нас обогреться.
— У вашего арестанта есть имя?
— Тиранус Слотер, к вашим услугам, — отозвался тот, сидя на крыльце, где поганил плащ Грейтхауза о свои грязные ноги. — А вы?..
— Джон Бертон. Следовало бы сказать, преподобный Джон Бертон. Я был здешним священником… — Он запнулся, потом твердо сказал: — Я здешний священник. Подберите ваши цепи и заходите.
— Еще раз уронишь ядро, — предупредил Грейтхауз, когда Слотер с трудом поднялся, — я тебе оба твои ядра сапогом разобью. Понял?
Слотер посмотрел на него исподлобья, согнувшись, и криво усмехнулся:
— Свои угрозы можете засунуть себе в карман, сэр. Я даю слово джентльмена вести себя как можно лучше. Это вас устроит?