Ириска на двоих

22
18
20
22
24
26
28
30

– Все будет в порядке… – он обездвижил меня, обняв руками и скрестив предплечья за моей спиной. – Обещаю, Ириска, ревнивая моя, сладкая моя, любимая. Все будет в порядке.

– Каком, нахер, порядке?! А если я залечу?!

– Тогда мы поженимся.

Он был уже совершенно спокоен, его этот выплеск страсти словно начисто выжал, вернул к обычной невозмутимости и надежности, излечил от нервного веселья сегодняшнего вечера.

Я поперхнулась воздухом:

– А если не залечу – не поженимся?!

– Тоже поженимся, – улыбнувшись, ответил он. – Если захочешь. Ты ведь хочешь, Ир? А?

– Ты больной! – я набрала воздуха, но вместо крика вышел громкий всхлип. Я пихала, пихала, пихала его в грудь, слишком слабая, чтобы оттолкнуть по-настоящему, трогала почти ласково влажную, пылающую жаром вечера бронзовую кожу. – Совсем больной! Кто так делает… Ничего я не захочу!

И вдруг разрыдалась – так же яростно, как только что бесилась. Некрасиво кривя рот, шмыгая носом и подвывая.

Димка покачивал меня в руках и бормотал успокаивающе:

– Ну что ты… что ты, моя девочка. Ну не реви. Или реви, если хочешь. Хочешь – расцарапай и грудь тоже, а то не симметрично получается. Или побей меня еще, мне понравилось.

– Девки тебе твои понравились, идиот!

– Какие девки, с ума сошла?.. Кто мне еще тут нужен, кроме безумной, беспокойной, ненормальной моей Ириски?

– Мне плевать… Наркоман чертов!

– Я? – он отстранил меня, дав заглянуть в его абсолютно трезвые и чистые глаза. – Ни разу.

– Ты не упарывался? – недоверчиво нахмурилась я. Только меня, значит, решил накачать?

– Дурь у меня своя, природная, – он прижал мою голову к своей груди и горячо выдохнул в волосы. – Все было только для тебя.

– Не верю. Ты все врешь. Врешь! Зачем… Зачем вообще вы появились… Нормально было одной. Отлично даже. Вот ты обещал изнасиловать и изнасиловал… Лучше бы в полицию пошла! Дурак, блин, я же правда могу залететь…

Я бессвязно вспоминала все претензии по очереди, пока Димка отпирал машину, усаживал меня, пристегивал, выдавал бутылку воды и пачку салфеток, огибал капот со следами моих ладоней и садился на водительское сиденье.

Только главное я не говорила, не могла. Не могла высказать.