Ириска на двоих

– Еще как заклинило.

Он преодолел оставшиеся сантиметры до моих губ в мгновение ока. Атаковал меня, мгновенно втянув в жесткий, яростный поцелуй. Подхватил под бедра, усаживая на парапет, рука отодвинула край платья и легла на грудь, пальцы поймали сосок и сильно, до боли, сжали его.

Кричать снова было бесполезно – находит же он моменты, когда вокруг на километры никого!

Надо было оттолкнуть, дать пощечину, вырваться.

Но…

Димка

Не успокоившееся еще с ночи тело встрепенулось, легко откликаясь вскипевшей кровью на его атаку. Дух захватило как на качелях – сердце зашлось, выпрыгивая из груди. Невозможно было остаться равнодушной, когда – вот так.

Вот так целуют, пьяно, невменяемо, отчаянно.

Вот так признаются – черт знает в чем. Мне даже в любви так искренне и глубоко не признавались, как он сейчас в том, что хочет только меня.

Для мужчин это, пожалуй, покруче любви будет.

Вот так держат, сжимают двумя руками, словно боятся отпустить. Вот так держат затылок, чтобы ни на секунду, ни на сантиметр не сбежала из поцелуя. Вот так затягивают, зажигают, так порывисто, остро, страстно, что загораешься в ответ.

Я помню, как-то в школе в нашу театральную студию пришел настоящий актер. Посмотрел, как вяло бормочут наши «звезды» свой текст какой-то романтической пьесы и решил показать на практике, как хорошие партнеры друг друга зеркалят и друг от друга подпитываются.

Он выбрал не звезд для этого этюда, он выбрал меня, безошибочно вычислив, кто тут самый деревянный и для сцены непригодный. Я-то это поняла далеко не сразу.

И мы прочитали с ним по ролям какое-то стихотворение-диалог мужчины и женщины. Даже не помню, о чем оно было, но помню, что его напор и сила эмоций вдруг вытащили из меня, зажатой на сцене напрочь, такую страсть, такие чувства, что последние строчки я прокричала и сразу же залилась слезами.

Вся студия сидела с открытыми ртами. Повторить с нашими я уже не смогла, а другие гениальные актеры к нам не приходили.

Димка не играет. Я бы заподозрила в манипуляциях скорее Марка, а из Димки хреновый актер. Но тут уже неважно, откуда взялись те чувства, что вновь вытаскивают из глубины меня эту задыхающуюся от страсти женщину, которая отвечает на голодный поцелуй так же алчно, чье сердце бьется в одном ритме с сердцем мужским. Ох, как ему тяжело было подстраиваться под мой заячий темп!

Но это уже неважно. Мы заводим друг друга, взвинчиваем одержимость до такой высоты, что Димкина первоначальная искра – как огонек спички, от которого разгорелся лесной пожар. Высоченные сосны вспыхивают легко и жарко, ревет пламя, и кто уже вспомнит, что можно было задуть тот крошечный огонек?

Можно же?

– Ты охрененная, яркая, необычная, ты так пахнешь, ты так ходишь, ты жмуришься, когда только просыпаешься, у тебя мягкий живот и упругая грудь, ты теплая и пахнешь молоком и печеньем, а когда злишься – сандаловым дымом, – бормочет он хрипло, вжимаясь в меня, вжимая меня в себя, заставляя закинуть руки себе на шею и сжать, придушить, привлечь. – У меня стоит на тебя каждое утро, хоть подыхай.

– У всех мужиков стоит каждое утро, – возразила я зачем-то. Зачем мне вообще мозг, вечно он мешается в самые ответственные моменты.