Теперь вспомнилось…
И Луцкий исподтишка рассматривает легендарную фаворитку атамана Семенова.
Почти… голая.
Большие, горячие, влажные еврейские глаза мечут лукавые, зовущие искры… А губы… Пухлые, жадные… вторят.
Маша держит бокал… и смеется.
А над ней… сгибаясь в три погибели…
Какой-то поручик…
— Помилуйте!.. Я четыре года проливал кровь… Родина… Был неоднократно представлен в капитаны… в подполковники… И… как видите… — поручик разводит рукам и, — поверьте, я сумею отблагодарить…
И что-то — на ухо.
— Хорошо! — кивает головой: — придите завтра.
Поручик склоняется еще ниже и целует белые обнаженные руки.
В Даурию к Унгерну Луцкий не завернул. Слышал… знает: застенки… садизм… грабеж.
Нет! Довольно!
Обратно… в Омск… на фронт. Там лучше.
Там наивные с бело-зелеными ленточками студенческие полки генерала Пепеляева поют:
Там легче, свободнее дышится.
А пока…
В Пекин.
2. Атамановская неразбериха
Маленький клубочек белого дыма плывет вперед и расширяется в большое сизое кольцо. По мере увеличения кольца, посреди него появляется редкая щетина тщательно причесанного бобрика. Выдаются надкостницы глаз с густыми седыми бровями и тонкий орлиный нос.
ebooksa