— Да-да, — подхватывает молодой человек, так неудачно обнаруживший свою трусость. — Помните, на прошлой неделе расстреливали Фишмана, Натансона и Герке. Все он — Пережогин.
— О, мейн гот! Когда же все это кончится? Герр Кушкин — вы русский, ну скажите, что этим людям надо?
Герр Кушкин — учитель словесности. О, — он знает.
— Им надо грабить, — вот что я вам скажу. Побольше грабить. И народ, и Россию — все.
— А что же дальше, герр Кушкин?
— А дальше… мы их прогоним. У нас будет настоящая власть…
— Такая же? — наивно спрашивает немец. Он скептик и не верит в русский народ.
— Зачем такая же! — возмущается Кушкин. — Настоящая! Учредительное собрание. Парламент… Равноправие.
— О! герр Кушкин. Это будет гут. Ошень гут.
И немец прищуривает глаза. Он уже видит вывеску своей будущей колбасной лавки.
2. Страшилище
На краю города, в плохонькой комнатке с ободранными обоями, за грязным деревянным столом сидит человек. У него седая голова, жесткое тощее лицо, серые сверлящие глаза.
Взглянув со стороны, можно подумать: ученый, углубившийся в свои научные открытия и забывший про все окружающее.
Но нет. Этот человек науками не занимается. За поясом у него бомбы, с плеча небрежно свесилась пулеметная лента, на столе под рукой огромный кольт и куча патронов. Этот человек — страшилище местных обывателей, начальник отряда отчаянных, как и он, людей — анархист Пережогин.
— Трррр…
— Да! слушаю…
— Говорит Карандашвили. Тебе, Пережогин, поручается сбор теплых вещей для армии. Сбор произвести среди местного населения.
— Есть! Когда?
— Как можно скорее и безболезненнее. На твой отряд жалуются…
— Кто? Кто смеет! — Лицо Пережогина исказилось. Брови сдвигаются. Он, жертвующий всем для дела, не жалеющий ни себя, ни других… Кто смеет на него жаловаться.