Трудно понять — идет ли отряд тропой или целиной тайги прокладывает он себе путь… Но одноглазый, с длинной косой, Ли-Фу, начальник отряда, старый хунхуз, подслеповато смотрит, но видит сквозь мох, папоротник и валежник — ясно, по-собачьи чует он носом, широко раздувая ноздри, — старую хунхузскую тропу… Нога его, одетая в легкий и мягкий ул, чутко чувствует эту тропу, и хунхуз легко и уверенно шагает — ему не нужно карт и компаса.
От времени до времени свободной рукой он заламывает ветки кустов, оставляя надлом в сторону, откуда идет отряд… Так он условно, по-таежному, по-хунхузски разговаривает со своими отрядами и дает им направление, куда двигаться…
Идет он весь в синем — в тужурке и штанах, плотно перехваченных внизу, у щиколоток ног. На голове хунхуза платок; крепко, по-особому, без узлов стянут он на затылке. За плечами у него новый японский карабин; крестом — патронташи из пулеметных лент, и на поясе кольт. Хорошо вооружен хунхуз.
Все они хорошо вооружены — и все они одеты одинаково.
Только за плечами у старшего небольшая сумка, у остальных — все отрядное добро: и чумиза, и мука, и табак, и палатки, и травяные лекарства…
Так бесшумно, глубоко в Приморской тайге, в тылу у партизан — идет большой хунхузский отряд. Уже неделю, как идет отряд из-под Сан-Сина, — там нашел Ли-Фу приказ Чжан-Цзо-Лина.
Через Ханку, по корейским уругам, вглубь, к самому Сихотэ-Айлиньскому хребту, туда, откуда зачинаются и расходятся дороги самых больших таежных волостей — Чугуевской, Яковлевской, Анучинской…
Как раз там…
Сверху посмотреть — хоть на самый хребет забраться — ничего не видать… Только дымок выдает: в тихую погоду белым столбом подымается, а в ветер — так и этого не увидишь…
А спустись на дымок — все равно не найдешь… Так и не будешь знать, откуда он…
Большой таежный костер трещит смоляной сушью. Хунхузы палят кабана.
Тут же рядом флегматичный старик хунхуз, — глаза его прищурены — он сладко затягивается третьей затяжкой и негромко с присвистом считает:
— Ига, лянга, санга, сыга, уга…
А под счет раздается свист лозы, и хлесткий удар по красному взбухшему телу — нарушает тишину тайги…
Это — наказывают провинившегося хунхуза.
Он, полуголый, перегнувшись через колоду, лежит, вы-пуча глаза — зубами впившись в кору колоды… Ни звука не вырвется из его хунхузского рта.
Иначе — он не хунхуз!..
А старик все считает, считает… Он уже сделал шестую затяжку опиума… Лицо его блаженно, но далеко еще до сна, и успеет он отсчитать положенное число розог провинившемуся хунхузу.
И хлещут попеременно — до двухсот раз… А хунхуз молчит…
Таков закон, и карает он его за то, что он лишнюю затяжку опиума обманно получил…