Прощаются с майором. Выходят.
— Надо скорей лететь в отряд — говорит Баранов. — Здорово это с О-ойем-то выходит.
— Да, иди… предупреди, — отвечает Ефим. — Пусть заготовят динамит.
— А ты?
— Мне нужно забежать… тут… в поселке… к знакомым.
— К знакомой, может-быть? — смеется лукаво Баранов. — У меня, брат, такая тут тоже есть. Сам забежать думаю.
— Ты наверно раньше уйдешь… Уж ты поторопись, Баранов.
— Ладно, чорт с тобой.
Поздно вечером Ефим возвращается из поселка по тропке в стороне от американских казарм.
Вдали мелькают фонари вокзала. Кругом ни души.
Вдруг Ефим слышит впереди чей-то голос и ругань.
Подойдя ближе, Ефим видит унтер-офицера американской военной полиции. Перед унтером — рядовой. Рядовой пьян… Он еле стоит на ногах.
Дюжий полисмен старательно ворует лавры своего покойного русского коллеги — зажав волосатый кулак, он тузит рядового по чем попало и осыпает его поднебесной бранью.
В этой брани целый ассортимент божественных и родительских слов. Русский и английский языки нашли точку соприкосновения.
Рядовой мотается под ударами из стороны в сторону и робко скулит.
— Стой! — подбегает Ефим — ты зачем бьешь солдата? Какое имеешь право?
Унтер оглядывается. Перед ним стоит тот самый большевик, которого принимал майор Ходжерс.
— Не мешайте — говорит унтер, довольно хорошо произнося русские слова — не ваше дело.
— Как это не мое? — кипятится Ефим — да он человек, или нет?
Взгляд Ефима падает на кольт унтера. Увесистый револьвер висит на поясе в кобуре, плотно притороченном ремешком к бедру.