— Ну, да… проклятье!.. Три часа потеряли… Ротов опоздал… проворонил…
Слева по долине на тракте кавалерийский полк, успев отсечь арьергард, рубился с полком дикой дивизии. А правее — на увале — залегла калмыковская пехота. Дальше — за нею — обозы. У обозов бухала, поставленная на сани, одна трехдюймовка.
Ярошенко повел полк в атаку без единого выстрела. Глубоко увязая в снегу, партизаны двигались тремя густыми цепями. По флангам противника слабо стучали пулеметы.
Вдруг цепи колыхнулись и быстро покатились на неприятеля.
— Ур-р-а-а!!.. — долетело до пригорка.
Комфронта сердито сдвинул брови. Положил бинокль в кобуру и повернул лошадь…
Уужжиижжии!.. — со свистом прямо на улицу спустился аэроплан. Из кабины выпрыгнул летчик.
— Командующий здесь? — закричал он разведчикам.
Но сзади, с ординарцами, уже приближался Снегуровский.
— Что нового? Видели, как Калмыков уходил от нас на Фукдин? Да?
— Так точно, товарищ командующий. Небольшой отряд проскочил вперед и двигается сейчас по тракту в сторону Фукдина. Его конвоируют китайцы.
— Так, хорошо! А далеко ли от боя вы их видели?..
— Верст тридцать-сорок…
Снегуровский скрипнул зубами.
— Три часа! — И, с силой ударив нагайкой лошадь, он стремительно рванулся вниз через Уссури…
Приехав на станцию Розенгардовка, он сразу прошел в броневик и послал во Владивосток в Военный Совет одну телеграмму. И принял от него другую.
В первой было:
«
А во второй стояло:
«