Вместо Кюха нашим учителем стал молодой преподаватель, только что закончивший Высшую нормальную школу в Париже.
Это был мягкий рассеянный юноша, нередко сочинявший на уроках стихи.
Я интересовал его не больше, чем остальные мои одноклассники, и я быстро превратился в того же лодыря, что и прежде. Но теперь мне нравилась учеба, и я перестал прогуливать занятия.
Гласс надолго исчез из моего поля зрения, так как его приковал к постели острый менингит. Избавившись с большим трудом от менингита, он превратился в неизлечимого идиота, так что его в конце концов отправили в приют для отсталых детей.
Я совершенно не интересовался небольшим домом на улице Старого Земляного Вала. Тем не менее, однажды я вернулся туда.
Домик оставался заброшенным, как прежде, в нем не было ничего таинственного, и в нем поселились бродячие коты.
* * *
Знак обнаружила женщина.
Эта немка, говорившая с мекленбургским акцентом и всегда очень серьезная, руководила небольшим бродячим цирком, в одно ветреное мартовское утро воздвигшим свои убогие шатры на городском пустыре.
Наша непродолжительная ветрена сопровождалась писком шарманок и воплями мегафонов, обеспечивавших беседе звуковые декорации.
Энергично жестикулировавшая немка старалась соблазнить безразличную толпу тайнами своего дворца из досок и брезента.
Через час бесплодных усилий она решила вернуть деньги дюжине потерявших терпение зрителей.
Я покидал шатер одним из последних, когда она остановила меня, положив на мое плечо белую слегка полноватую руку.
— Минутку, — пробормотала она, продолжая крепко держать меня за плечо.
Несмотря на полноту, она была красива, и я почувствовал гордость, так как она выделила меня из толпы.
Она отвела меня в фургон, стоявший между двумя ярко раскрашенным палатками; уютное местечко с раскалившейся докрасна жаровней и несколькими мягкими креслами.
— Как вас… Кто вы? — спросила она, запинаясь.
Мне не понравилось ее любопытство; я нахмурился и у меня появилось желание промолчать.
Но она, не обращая внимания на мою недовольную гримасу, не сводила расширенных глаз с моего лба.
— Das Zeichen… Знак!.. — пробормотала она хриплым голосом.
Я повернулся к зеркалу, не понимая, что могло так заинтересовать ее на моем лице. И я увидел розовую, словно плохо заживший шрам, извилистую линию, похожую на ветку дерева, присмотревшись к которой можно было различить даже мелкие листочки.