Вскоре на судне поднялась та нервная суета, за которой один скрывает горесть разлуки, другой — нетерпение, третий, новичок, — страх перед опасным плаванием.
Команда «Викинга» собралась со всей Норвегии. Здешних, из Арендаля, в ней было мало. Провожать корабль пришли несколько случайных моряков, загулявших до утра, да старуха, кутавшаяся в черный платок. Тем не менее с «Викинга» громыхнули на прощание такое «ура», что в домах возле набережной захлопали окна и появились заспанные физиономии.
Дул свежий ветер, и на «Викинге» подняли паруса, помогая машине: надо было спешить.
Студент полдня провалялся на койке в своей каютке, похожей на клетку. Он не мог смотреть в иллюминатор: неустанно катившиеся друг за другом волны вызывали противную тошноту. Бедняга завидовал нырявшим в недра водяных гор дельфинам: им-то что — их не мутит… Нет, море не для него. Вряд ли он когда-нибудь сроднится с ним.
«Свободное, могучее море», — говорят поэты. Могучее— это верно, но как подавляет оно своим однообразием! И это чувство тошноты! А матросы спокойно и невозмутимо возятся со сломанной реей на палубе, через которую катятся сине-зеленые волны с белыми пенящимися гребнями.
«Льды по курсу!»
На шестой день плавания Нансен проснулся бодрым и свежим. Что — стих ветер? Нет, судно по-прежнему кладет с борта на борт. Студент долго смотрел в иллюминатор — хоть бы что! Пошел на палубу, стоял у борта, пока не промок до нитки от брызг, — ни следа морской болезни!
Все радовало его в этот день. Он с интересом присматривался к жизни судна. Посередине палубы были свалены в кучу непромокаемые куртки, сапоги, фуфайки. Зверобои толпились вокруг, примеривая, выбирая, прицениваясь. Тут же стоял боцман и записывал, кто что взял.
— Но ведь все это можно было купить на берегу, до отхода судна? — Нансен подошел к рулевому Баллону, которого запомнил с первой встречи у трапа.
— На берегу? — ухмыльнулся Баллон. — Да ведь половина наших молодчиков явилась к отходу с похмельной головой и без медяка в кармане. Эх, сударь, у нас ежели кое-кто получит сапоги на берегу, то, пожалуй, их потом найдешь разве что под стойкой у портового кабатчика! А вы как — запаслись всем теплым?
— Телогрейку взял бы, пожалуй. Да и брезентовую куртку… Не поможете ли выбрать?
— Отчего же нет?
И оба подошли к груде одежды.
— Куртку и штаны вам лучше сшить по мерке у нашего парусного мастера. А вот вшивку…
— Как?!
— Ну, телогрейку. У нас их зовут вшивками.
Штурман Ларсен, стоявший подле, прошелся насчет молодчиков, тратящих денежки на одежду, которая им вовсе ни к чему. Нансен пропустил слова старого ворчуна мимо ушей.
— А что, господин Нансен, — спросил Баллон, перебирая «вшивки», — верно ребята говорят, что вы, когда выучитесь, попом будете?
— С чего вы взяли? — удивился Нансен.
— Да как же! У нас вон в деревне сын лавочника учился в Кристиании[1], а потом вернулся и…