Спасибо старому году и за то, что все на судне бодры, веселы, здоровы. Доктор Блессинг ноет, что он уже совершенно разучился лечить людей. Лишь псы, постоянно и остервенело грызущиеся между собой, доставляют ему кое-какую практику; впрочем, последнее время доктор увлекся научными наблюдениями.
Ведь вокруг открывается новый, почти неведомый человеку мир. Наблюдения за погодой — их производят днем и ночью, через каждые два или четыре часа, — наблюдения за свойствами воды, ее обитателями, атмосферным электричеством, над льдами и подледными течениями дают иногда такие неожиданные результаты…
Однако довольно нежиться. Прочь одеяло! Бр-р, холодно! Нансен берется за выключатель. Как ослепителен свет электрической лампочки! Наверное, там, наверху, крепкий ветер особенно усердно вертит сегодня парусиновые крылья электрической машины.
Теперь гимнастика: двадцать минут, ни секундой меньше. От ледяной воды захватывает дыхание. Так, посильнее разотремся жестким полотенцем.
Взгляд падает на большой портрет, прибитый к стене. Его нарисовал Эрик Вереншельд. Ева держит на коленях Лив. Через восемь дней Лив исполнится год. Она уже, наверное, лепечет первые слова. Или, может быть, уже ходит.
Когда-нибудь Лив прочтет дневник отца. Вот он, на столе.
Сколько страниц уже исписано в нем! Ему доверено самое сокровенное из пережитого и перечувствованного. Заставь же время побежать назад — и пусть весь уходящий год, оставивший следы на твоих страницах, промчится в памяти в эти утренние часы.
Нансен садится на койку, листает дневник. Наверное, описание их экспедиции — если только ему суждено когда-нибудь увидеть свет — будет донельзя пресным и скучным. Где драматические приключения?
Где полярные трагедии? Все тихо и благополучно — не корабль, а плавучая гостиница! Просто удивительного чего мало было у них происшествий!
Впрочем, вот запись 2 октября. Скотт-Хансен, доктор Блессинг и Иохансен ставили палатку для научных наблюдений и, увлекшись, долго не замечали, что к ним с живейшим интересом присматривается отощавший медведь. Ружей у них с собой не было, и Блессинг, уговаривая остальных не шуметь, чтобы не спугнуть зверя, вызвался сходить к «Фраму» за подмогой.
Но едва доктор стал на цыпочках красться к кораблю, как медведь, который и не думал пугаться, отрезал ему путь: с какой стати упускать добычу! Доктор с необыкновенной поспешностью вернулся к товарищам. Втроем они принялись вопить и размахивать руками. Но медведь попался не из робких.
Нансен улыбается, вспоминая, как преследуемая зверем тройка мчалась к «Фраму». А медведя он, спустившись на лед, уложил тогда с первой пули.
В другой раз дело кончилось не так благополучно. Когда это было? Вот, совсем недавно, в среду, 13 декабря.
Ночью многие слышали какой-то шум на палубе и ожесточенный лай собак. Псы брехали и возились довольно часто, так что в ночном шуме не было ничего необычного. Однако Педер Хенриксен, позже поднявшийся на палубу с фонарем, чтобы накормить собак, не досчитался троих из них. Чертыхаясь, он спустился на лед для разведки. Тут-то на него в темноте и напал зверь. Ошеломленный Педер почувствовал сквозь одежду острые зубы и, защищаясь, со всей силой хватил медведя фонарем по башке. Зазвенели стекла, медведь остолбенел, а Педер помчался прочь со скоростью, какой трудно ожидать от человека в зимней одежде и тяжелых сапогах.
Конечно, медведь догнал бы Педера, но зверя отвлекли собаки. Надо было видеть, как задыхающийся Педер влетел на «Фрам» с криком: «Ружье! Ружье! Он цапнул меня за бок!» Уложил зверя Иохансен.
Медведь, оказывается, утащил с палубы трех псов. Собак привязывали на ночь к железным крюкам, и они не могли спастись. Истерзанные трупы валялись на льду. Погиб пес, которого Бентсен окрестил «другом Иохансена». Эта собака почему-то возненавидела лейтенанта и никогда не упускала случая злобно облаять его.
Гибель псов опечалила команду. Но как раз в этот день собака Квик, взятая еще из Норвегии, принесла тринадцать щенят. Опять тринадцать! И 13 декабря. Лишний повод для пустословия о «роковом» числе.
Должно быть, под конец старый год изрядно одряхлел и обессилел и потому унес «Фрам» не так далеко на север, как следовало бы. На карте линия их дрейфа ужасно зигзагообразна. «Фрам» то несло в одну сторону, то тянуло в другую. Временами казалось, что корабль попал в заколдованное место, где лед бестолково движется взад и вперед.
Вот она, запись от 8 ноября:
«Мой план рухнул. Построенный из теорий дворец, который я гордо и самоуверенно воздвигал, свысока относясь ко всем вздорным возражениям, при первом же дуновении ветра рассыпался, словно карточный домик. Можно строить самые остроумные гипотезы — будьте уверены, действительность над ними посмеется… И все же… Нет, нет. Нельзя отбросить такие, например, доказательства, как сибирский плавник. Но если мы все-таки на ложном пути, что тогда? Чьи-то надежды будут обмануты — вот и всё. Если мы даже погибнем — что значит наша гибель в бесконечном круговороте вечности?»
ebooksa