Второй шанс

— Это я так сказал, к примеру. Вообще дома здорово: гуляй — не хочу, в школу можно было не ходить.

— Петь, ты можешь мне рассказать. Ты же знаешь, я не болтун.

С минуту они изучающе смотрели друг другу в глаза. Первым отвёл взгляд Пётр, вновь уставившись в потолок. Серёжа уже думал, что сосед просто сейчас пошлёт его: своими словами он нарушил главное табу детдомовцев — «Никогда не спрашивать о личном». Да, с Васькой, бывало, они делились и мыслями, и воспоминаниями о жизни до детского дома, но это было другое: они с Васей всегда были больше, чем просто друзья, их слишком многое в жизни роднило. Но с Петькой он общался постольку-поскольку. Иногда сосед о чём-нибудь упоминал, но чаще неосознанно, мимоходом. Ситуация с отцом одноклассника и всеми этими судебными перипетиями сильно их сблизила, но не достаточно. Однако, к его удивлению, Петя заговорил:

— Отец, сколько помню, сетовал, что я вышел у них с мамкой «случайно». Иногда он её бил, особенно если я слишком часто попадался днём на глаза. Но вообще он любит её, это так на него водка влияет. Она так рыдала, когда его посадили. От этого запила ещё сильнее, ну а я забил на школу: ходил по соседям, за еду помогал дрова колоть, грядки полол, поливал. Мамка-то пособие по инвалидности получает, у неё с почками что-то. А папка у меня трактористом раньше работал, так уволили раз за пьянку, вот он пуще прежнего запил. По безработице ему какое-то время платили, да его теперь после тюрьмы никуда и не примут. Будет, как и раньше, по воскресным дням у церкви подаяние выпрашивать и на выпивку всё спускать.

Серёжа слушал откровения соседа, и приходил от них в ужас. Собственная жизнь вдруг стала казаться ему просто радужной и счастливой. Он точно знал, что мама его любила и папа, как оказалось, тоже. Ну а их смерть… все когда-нибудь умирают, просто его родителям не повезло, вот он и оказался здесь.

— Я, правда, жил как-то летом в будке, — тем временем сбивчиво продолжал Петька почему-то глухим голосом. — Мне было лет семь, я пошёл в школу, и надо мной там все насмехались. Я больше не хотел побираться, и папка выгнал меня из дома. Тогда я и стал ходить по соседям, а в сумерках возвращался домой. Собаки у нас не было, а в старую будку я как раз влазил. Мамка тогда мне тайком вынесла одеяло, так что было не холодно. Ума не приложу, зачем её было лишать родительских прав, — горько вздохнул Петя.

Сергей счёл вопрос риторическим. Он боялся прервать одноклассника. Да и может ли человек держать такое в себе? А ведь он даже никогда не задумывался, в чём причины того, что Петька ни с кем нормально не общался. Оказывается, он просто слишком многое скрывал. А сосед, и не ожидая от слушателя каких-либо комментариев, продолжал, невидящими глазами смотря в потолок, словно в трансе.

— Когда стало холодно, папка разрешил мне вернуться. «Это тебе урок, будешь знать, как не слушаться», — сказал он мне тогда. А я, признаться, до этого никогда так не ел, как тем летом! Дома у нас кроме водки лишь закусь: хлеб, лук, иногда огурчики. Бывало, мамка покупала «Доширак» или чипсы. Раз в месяц, когда деньги давали.

Теперь Сергею стало понятно, почему сосед вечно так набрасывается в столовой на еду, будто месяцами его голодом морят. Да и, если получалось, Петька тырил во время обеда и завтрака хлеб и потом прятал в их комнате. Правда в последний год эта привычка у него почти пропала, но всё равно одноклассник был болезненно тощий: казённая еда нисколько его за три года не изменила.

— В общем, я мамке еду помаленьку таскал, как у соседей подрабатывать начал, а тут опять школа, да и папка откуда-то всё пронюхал, стал за мою работу деньги просить. Угрожал, что заяву напишет за то, что соседи «эксплуатируют» детский труд. Его, естественно, послали, а меня долго потом никто не звал, но некоторые старушки немного подкармливали, но так, чтобы я при них всё ел и домой не унёс. Но после того как папку посадили, я опять стал «подрабатывать»: летом — огороды, зимой — снег да дрова. Временами даже кто деньжатами расплачивался, мы с мамкой тогда зажили, — мечтательно протянул Петя. — Я ведь сюда по собственной глупости загремел: на дерево лез, да ветка подо мной и сломалась. Очнулся уже с сотрясением в больнице. Какой-то городской мимо проезжал, скорую вызвал. Деревенские бы к фельдшеру снесли, да и ладно. А тут городские врачи бучу подняли. Потом из школы характеристику запросили. Ну и пошло-поехало: выяснили, что я не учусь; соседей стали расспрашивать; к мамке забурились, а она в запое — отца нет, я тоже неизвестно куда подевался. Вот с горя и напилась. Ну потом суд, меня на полгода во временный приёмник. Ну а из приюта прямёхонько к вам. Вот так в жизни бывает.

Петя замолк. Сергей, как громом оглушённый, тоже молчал. Разыгравшееся воображение живо рисовало ему страшные сцены из детства соседа. Почти пустой дом, больше похожий на ночлежку для нищих, вечно пьяные родители, которые в любой момент могут выгнать; наверняка постоянные маты и даже побои, если подвернёшься не вовремя под руку. А в придачу, постоянные насмешки одноклассников, шепотки «сочувствующих» за спиной и преследующее чувство голода, а, зимой и жуткий мороз.

— Слушай, а чем вы зимой печку топили?

Сергей и сам не сразу понял, что произнёс мысли вслух. Петька снисходительно на него посмотрел:

— В лесу веток много. Когда отец принесёт, а потом и я подрос.

— Ясно, — удовлетворённо кивнул Сергей, будто ответ на этот вопрос был одним из самых важных в его жизни. — Э.. я тут подумал, зачем тебе вообще туда возвращаться? Договоришься в техане об общежитии, найдёшь где-нибудь подработку, а там, глядишь, и на комнату, а то и на квартиру накопишь. Ну, жалко тебе свою маму — никто ведь не запретит её навещать. Может, потом закодируешь…

— Да не верю я уже в эти сказки, — перебил соседа Пётр. — Знаешь, когда мы там с папкой у церкви стояли… Зимой, в жуткий холод. Я всю службу, каждый раз, про себя молился, чтоб они больше не пили. И хоть бы один день… А кодированных я видел: через неделю, две, месяц… но они всё равно срываются и опять уходят в запой. Бесполезно всё это.

— Возможно, ты и прав, — не стал спорить Серёжа, понимая, что в этой области у одноклассника «опыта» больше. — И всё же, как тебе такой план? С общежитием?

— Фиговый, — без обиняков выдал Петя. — Квартиры вон сколько стоят — мне ни в жизнь не заработать. Хотя если только потянуть время. А там, действительно, работу найду, сниму какую-нибудь каморку.

Петька значительно оживился от этой мысли. Поняв, что «жилетка» больше не нужна, Сергей, наконец-то, вернулся к письму. Наступило время отбоя, но он так был погружён в работу, что даже не заметил, что Петя включил свет. Сосед что-то обдумывал, делая в блокноте какие-то расчёты. Потом Петя уснул, а Серёжа всё сминал листки, какие-то заново расправлял, и что-то с них переписывал. К полуночи, когда недовольная нянечка заглянула в комнату, и велела немедленно выключить свет и ложиться спать, шедевр эпистолярного жанра был готов. Удовлетворённо перечитав письмо и получив повторный выговор от вернувшейся проверить нарушителя режима нянечки, Сергей наконец-то лёг спать. Он был доволен: ему удалось и рассказать о произошедших за последнее время событиях, и ненавязчиво ещё раз поблагодарить за помощь, и поделиться некоторыми переживаниями относительно возможной мести парней. Раньше это было невозможно, но если теперь действительно ломаются устоявшиеся за многие годы традиции, то есть ли гарантия, что устоят законы?

Единственной проблемой оставалась отправка письма, особенно учитывая то, что он, как и Петька, не собрал до сих пор в лагерь вещи. Решив, что, в случае чего, попросит скинуть конверт в ближайший ящик новую уборщицу, подросток уснул. Этой ночью ему снился калейдоскоп из снов: то он нищий, побирающийся по помойкам; то вдруг герой, покоривший Олимп; то едет куда-то на электричке; то стоит на коленях у церкви и молится, чтобы Господь вернул с того света родителей…