Гладиатор в погонах

22
18
20
22
24
26
28
30

– К бургулю промой изюм, а потом помоешь пол в доме, – приказала Севиль и повернулась на выход.

– А что мне поесть? – не вытерпела Ингрид. – Я с утра ничего не ела.

– Вон там, в чашке, хобз. Ешь. – Севиль величественно покинула кухню.

Хобз – это ячменные пресные лепешки. Их дают, как правило, нищим на улице. Ингрид со злости бросила принесенную курицу в раковину. Подошла к окну, стала вытирать руки полотенцем и смотреть во двор, где гуляли куры и козы. Слезы сами брызнули из глаз. От бессилия и безнадежности.

Саладдин сказал ей, что получит за нее выкуп. Поэтому она дала ему все координаты своих родителей и своего руководства в студии. Сколько он просит денег за нее, она не знает, но наверняка сумма немаленькая. Руководство телеканала денег на выкуп не наскребет. Единственная надежда на то, что ее коллеги и друзья поднимут информационную волну. И таким способом наберут необходимую сумму. В конце концов, впервые берут в плен немецкую журналистку. Резонанс на медийном поле большой.

Ингрид вытерла слезы. Вспомнила Максима. Неужели его убили? Это ужасно. Сейчас она жалеет, что не затащила его в постель. Таких мужчин у нее ни разу не было. Связи были, в основном коллеги. Но, если честно, ее земляки как любовники – скучные и пресные. Нет, они все предупредительные, внимательные. Подарить цветы, вовремя комплимент, бокал пива в бирштубе, реже – вина, потом постель, а утром дежурный поцелуй и «созвонимся…». Все стандартно и предсказуемо. А Максим… один взгляд чего стоит! И его руки. Какие они у него сильные! «А ведь он спас меня. Перед взрывом он бросился на меня и закрыл своим телом. Да, это мужчина!» Так и не успела спросить, есть ли у него жена. Наверное, есть. Их не пускают за границу, если у них нет семьи.

Ингрид взяла из раковины курицу, начала ее обрабатывать.

Саладдин приехал в полдень, когда Ингрид мыла пол в центральной комнате. Он был навеселе и в хорошем настроении. Вошел в комнату, увидел голые ноги Ингрид (она подоткнула длинную юбку, чтобы удобней было мыть). Глаза мужчины загорелись, на цыпочках он подкрался к девушке сзади, левой рукой схватил за талию, а правой стал задирать ее юбку вверх. В комнату вошла Севиль.

– Как съездил, Саладдин? – намеренно громко спросила она мужа.

– Нормально, – недовольно буркнул мужчина, – есть хочу, – и пошел умываться.

Ингрид встала, растерянно посмотрела на старшую жену.

– Выйди отсюда! – приказала Севиль.

Ингрид быстро прошла в свою комнату, но дверь закрыла не плотно. Села на кровать, стала прислушиваться к разговору Саладдина и Севиль. Говорили на арабском. Но Саладдин два раза повторил ее имя – Инди. Так зовут ее в доме Саладдина, так как полное – Ингрид – трудно для произношения. Девушка задрожала от волнения. Значит, решается ее судьба.

Ингрид прильнула к дверному косяку, стала смотреть, когда Саладдин выйдет из комнаты старшей жены. Он вышел минут через двадцать, застегивая на ходу ширинку, затем зашел в комнату Айны. Там он пробыл недолго, после этого вышел во двор. Ингрид прошмыгнула вслед за ним.

– Саладдин, – робко позвала она мужчину. Тот обернулся. – Мне надо съездить в магазин, купить кое-что, зубную щетку, прокладки…

– Какие еще прокладки? – пробурчал Саладдин, видимо не поняв английское значение предмета туалета, необходимого молодой женщине. – Буду я еще на тебя тратиться. Скоро поедешь в свою Германию…

– Когда?! – воскликнула Ингрид.

– Скоро. Сообщили: везут деньги в Ракку.

– Много денег?

– Тебе какая разница? – усмехнулся Саладдин. – Они тебе все равно не достанутся.