Ветер богов

Они сидели в небольшом Генеральском зале Дабендорфской школы пропагандистских кадров – три генерала, костяк все еще не сформированной Русской освободительной армии, и чувствовали себя заговорщиками, интригующими против тех, кому должны служить, и служащими тем, против кого, ни минуты не сомневаясь, интриговали.

– Я могу сказать то же самое, – поднялся генерал-майор Трухин, как только его коллега, опустошив бокал, сел на свое место. – Офицеры крайне встревожены настроениями, царящими в наших батальонах. Переброску их во Францию воспринимают как выражение недоверия к ним со стороны командования вермахта.

– Ну, знаете, им не угодишь. Франция, Италия, Югославия… Европа, словом. Чего им еще? Не терпится месить болота Белоруссии? Так ведь это им еще предстоит.

Генералы понимали, что командующий откровенно играет на публику, но понимали и то, что ему нечем их успокоить. Да, Гитлер и штаб Верховного главнокомандования не доверяют его солдатам. Но разве у армии существует еще какой-то способ доказать лояльность режиму, кроме как силой своего оружия? Что же мог поделать Власов? Так уж складывались обстоятельства.

– Мне совершенно непонятна политика немцев в отношении наших войск, – мрачно пробасил Трухин, и вечно багровое лицо его побагровело до цвета вишневой коры. – Войну они явно просрали, прошу прощения… Прут их большевики на всех фронтах. Так чего они ждут, господин командующий? Я спрашиваю себя: чего они ждут? Может, нам все же стоит каким-то образом прорваться к фюреру?

– Опять вы за свое, генерал, – укоризненно проворчал Власов, старательно протирая стекла новых очков. – В том-то все и дело, что неприятие нашей идеи исходит от фюрера.

– Тогда на кого они рассчитывают? Неужели и вправду мыслят теми же дурацкими постулатами, которыми напихивает их сраный, прошу прощения, журнал «Дер Унтерменш», если верить которому, все мы, славяне, недочеловеки или законченные дегенераты. По-моему, они куда смелее доверяют солдатам «Остлегионен»[40], чем частям РОА. Будто их «Остлегионен» способны что-нибудь изменить в ходе этой войны.

– Успокойтесь, генерал, появление «Остлегионен» тоже вызвало недовольство Гитлера. Эти части находятся в непосредственном подчинении вермахта, а Гитлер не желает, чтобы его арийская армия заражалась вирусом азиатской расы. Чистота крови, так сказать. Даже если речь идет о крови, пролитой на поле брани.

– Особенно на поле брани, – продолжал возмущаться Трухин.

– Я уже высказал свое мнение, о котором, уверен, германские генералы сумели уведомить Гитлера. Состоит оно в том, что вермахт не сможет победить в этой войне, пока в бой не будут введены силы Русской освободительной армии. За которой пошли бы население и значительная часть нынешних советских партизан. В этом меня убедили поездки по занятым немцами территориям, встречи с населением. Немцы не хотят понять, что без русских России им не одолеть. Не одолеть им России без русских – вот в чем их самая страшная ошибка, – зло врубался Власов в стол худым, по-крестьянски узловатым указательным пальцем.

Появилась официантка. Открытое славянское лицо, еще не утратившие природную розоватость щеки, пухлые, жаждущие поцелуев губы и опьяняюще крутые бедра. Пока она ставила на стол котлеты с гречневым гарниром, все три генерала жадно прощупывали ее фигуру взглядами, а Трухин даже не удержался и сумел попридержать ее за дородный стан.

– Не могу, – азартно повертел он головой, втягивая ноздрями хмельной запах тела официантки. – Украинская молодица… Нервы сдают.

Но официантка исчезла, и генералы мгновенно забыли о ней. Последние события в Европе настолько круто замешивали их судьбы, что, может статься, вскоре им уже будет не до молодиц.

– Некоторое время мы с вами, господа генералы, ждали ответа фюрера на наше послание[41]. Но теперь мне точно известно, что его не последует. И может быть, эта даже к лучшему.

Генералы удивленно уставились на командующего.

– С точки зрения дипломатии, отсутствие ответа всегда предпочтительнее, чем резко отрицательный ответ. При изменившейся ситуации рейхсканцелярия, да и сам фюрер, могут сослаться на то, что ответ не был отправлен по чистому недоразумению. Или же не дошел.

– Это потому, что у нас под ногами постоянно путается всякая дезертирная шушера, – скрипел своим срывающимся голосом Трухин. – По ней, сволочной, судят и о нашем движении. Вспомните: как раз тогда, когда мы сочиняли свое послание, «СС Дружина-1» полковника Родионова перебивает конвой эсэсовцев и вместе с партизанами уходит в леса[42]. Говорят, после этого Родионова даже переправили в Москву и сам Сталин наградил его каким-то орденом. Поневоле начнешь впадать в подозрение, как в старческий маразм. В то же время штаб вермахта, погрызся и с командованием бригады «Остинторф»[43].

– Так ведь Жиленкову и Боярскому немцы подсунули сволочных офицеров, которые начали относиться к русским командирам как к денщикам, – негромко, словно опасаясь подслушивания, проворчал Малышкин. – Нам тоже не очень-то доверяют. Даже генералитету. Ведь запретили же вам лично проинспектировать войска, находящиеся во Франции, – напомнил он Власову.

– Я бы не стал утверждать это столь категорично, – швырнул измятую салфетку на стол командующий. Этот запрет он скрывал даже от своих ближайших соратников и был удивлен, что Малышкину каким-то образом стало известно о нем. – В любом случае мы не должны акцентировать сейчас внимание на наших разногласиях со штабом вермахта, СС и рейхсканцелярией. По-моему, совершенно ясно, что это не в наших интересах.

– Но ведь в узком же кругу… – спокойно заметил Малышкин, явно укоряя командующего в том, что тот попытался скрыть от них столь вопиющий факт.