Пес, который нарезал вокруг старухи беспокойные круги, замер, послушно уселся у ее ног. Вот только смотрел он не на хозяйку, а на прячущуюся в темноте Ольгу. Если и старуха посмотрит…
Но старуха была занята другим. Легонько коснувшись собачьей холки, она направилась в глубь парка. Ольга поспешила следом. Очень уж неспокойно было на душе, чтобы позволить этой карге остаться без присмотра. Недоброе предчувствие не обмануло: фрау Ирма остановилась поблизости от домика для прислуги. Остановилась, вытянула шею, словно прислушиваясь, а потом издала звук, который не в состоянии издать человеческое горло, и который не в силах воспринять человеческое ухо. Этот звук воспринимали кости. Кости и зубы, а еще мышцы и связки. Так, наверное, мог бы звучать голос лощины, если бы его усилили в разы. Нет, с голосом лощины эти… вибрации были схожи разве что силой воздействия на живых существ. Фобос заскулил, распластался на земле, принялся тереть передними лапами морду и уши. Ольге тоже хотелось зажать уши руками, но она себя пересилила. Нет, она не станет поддаваться темной магии этого звука. Тем более, однажды она его уже слышала… Не только слышала, но и видела последствия. Видела, но не смогла ничего изменить. Сейчас все будет по-другому. Сейчас она знает, на что способна фрау Ирма. По крайней мере, догадывается.
А старуха стояла, не шевелясь, глядя на темные окна домика для прислуги, выжидая. Очень скоро стало понятно, чего она ждет. Кого ждет! Тихо скрипнула входная дверь, выпуская наружу тонкую белую фигурку. Это была Настя, девочка, которая сменила бедную Лизу на посту личной служанки фрау Ирмы. Или не только служанки?
Настя двигалась медленно. Осторожно ступала по припорошенной инеем земле босыми ногами, смотрела прямо перед собой широко распахнутыми глазами. Настя шла прямо к старухе, и та, тянула к ней руки, словно для объятий. Вот только не верила Ольга в объятья. Видела, что стало с Лизой. Видела, но до конца принять, кажется, так и не смогла. И сейчас стояла, зачарованно наблюдая, как старуха почти с нежностью берет Настю за руку, как запрокидывает к звездному небу белое лицо и улыбается чудовищной, нечеловеческой какой-то улыбкой, а потом быстрым, теперь уже точно нечеловеческим движением, впивается зубами в Настино запястье, урчит и причмокивает по-звериному, а зверь у ее ног испуганно скулит и отползает подальше от существа, в которое превратилась его хозяйка. А Настя стоит послушная и безучастная к происходящему. Кажется, она не чувствует боли. Скорее всего, она вообще ничего не чувствует, одурманенная зовом, отравленная горьким ядом чужой всепоглощающей жажды. Сейчас она отравлена и одурманена, а потом она станет мертвой, как бедная Лиза. Или станет не-живой, как бедная Зося. Если не остановить эту нежить прямо сейчас!
Она бы остановила! Коршуном кинулась бы на сумасшедшую старуху, отбила девочку. Если бы ей не помешали. Кто-то крепко схватил ее за шею, зажал рот рукой, потащил прочь от домика для прислуги, зло зашептал на ухо:
– Тихо! Вы погубите нас всех, тетя Оля!
Погубит? А может, наоборот спасет хоть одну невинную душу? И как он вообще смеет ей указывать?!
– Тут кругом эти чертовы псы! Я диву даюсь, что они вас еще не учуяли!
Один учуял, но напасть не посмеет. На нее не посмеет, а как насчет Григория, безрассудного Грини, которому она обещала помочь, и который сейчас пытается помочь ей? Как умеет, так и пытается.
– Я уберу руку, только без глупостей. Хорошо? – Голос его был едва слышен. – Кивните, если поняли.
Она кивнула, и почти сразу же хватка ослабла, и в легкие ворвался морозный ночной воздух, а тело от шеи до ключицы пронзила острая боль. Это открылась уже почти зажившая рана. Открылась и закровоточила.
– Мне нужно туда, – сказала Ольга, отталкивая от себя Григория, ощупывая рукой рану. – Нужно что-то сделать.
– Вам не нужно. – Григорий был хмур и мрачен, из внутреннего кармана пальто он вытащил кухонный нож. Вам не надо, я разберусь сам.
И столько отчаянной решимости было в его голосе, что Ольга поняла – разберется! Он разберется со старухой, а потом фон Клейст разберется сначала с ребятами, а потом и с сельчанами. Она уже видела, как полыхают дома в Видове, а на виселицах бьются в агонии тела. Так случится и в этот раз. И пощады не будет никому.
– Стой! – Ольга схватила Григория за лацкан пальто окровавленной рукой. – Так нельзя! Не бери грех на душу, Гринечка! Мы что-нибудь придумаем!
– Это она. – Григорий смотрел Ольге в лицо, и в глазах его полыхала ярость. И в глазах, и в душе. – Это она угробила тех девчушек, тетя Оля. Я справлюсь. Сначала псину, потом ее…
– А потом фон Клейст сожжет всю округу! – отрезала Ольга. Она помолчала мгновение, собираясь с мыслями, и заговорила быстро и решительно: – Нельзя ее сейчас убивать, Григорий. Если брать… если разбираться, то сразу с обоими. Но мы не готовы, не сумеем сейчас. Нужно время и силы.
– Я сильный. – Григорий все еще яростно мотал головой, отвергая доводы Ольги, но уже прислушивался к ее словам.
– Там другие силы нужны. Другие! Понимаешь ты меня?
– Как у вас? – Он вдруг понял, даже головой мотать перестал, снова уставился Ольге в глаза. – Вы ж не простая учительница, тетя Оля?! Я теперь это точно знаю. И тварь та лесная вас только порвала, но не убила. Так кто вы на самом деле, ну не ведьма же? Что вы такое?!