Пепел Клааса

22
18
20
22
24
26
28
30

— Никогда не замечал в себе склонности к благочестивым упражнениям, — ответил Конрад с деланным безразличием. — Единственная мысль, что приходит мне на ум относительно спасения души состоит в том, что не может на небесах жить тот, кто не пожил как следует на земле. Если ты страшишься Бога здесь, ты Ему и там не обрадуешься. Ежели ты себя изводишь постами здесь, то пока дойдешь до того света, кишки слипнуться так, что в них уже и райские яблоки не полезут, не говоря уже о райских фазанах и райских перепелах. Если отвращать глаза от всего прекрасного, язык — от вкусного, уши — от мелодичного, нос — от ароматного, то и душа твоя будет как недоношенное дитя.

— Ergo, что наверху, то и внизу.

— Не понимаю, сударь. Потщитесь изъясняться вразумительно. Меня говорить учили люди, а не птицы.

Снова подул ветерок.

— Неужели и сейчас не слышите? — изумился Бальтазар.

— Вы вот мне скажите, господин птицелов, верно ли про Вас сказывают, будто Вы вознамерились руки на себя наложить?

Вопрос звучал жестоко, но Шварц был сыт по горло недомолвками и чудотворными намёками. Ему хотелось вывести наконец юного Рабенштейна на чистую воду, увидеть боль и страсть, которая движет любым смертным, будь он хоть самым великим астрологом и алхимиком на свете.

— Людей ужасает то, чего страшиться не стоит, — продолжал Рабенштейн столь же невозмутимо. — Всё живущее умирает. Есть время рождаться и время умирать. Только Агнесса влечет меня вниз, но если она устремится вверх, я с радостью последую за ней.

— Но разве наложить на себя руки — это не противно христианской вере и рыцарской чести? Ведь если опротивело жить, можно умереть в бою или предаться какому-нибудь рискованному предприятию.

— Честь и вера суть цепи, которыми мы прикованы к кораблю невежества. Нам предписано покидать мир сей так, а не иначе, и жить по воле господ наших душ. Однако у меня нет господина. Я не невольник, принуждённый до последнего вздоха орудовать веслом, чтобы потом мое тело расковали и выбросили за борт в пищу рыбам. Я вхожу и выхожу через ту дверь, которую открываю сам, причём открываю, когда мне хочется.

— Да от Вас пахнет костром, сударь!

— Жгущие людей на кострах суть рабы и темничные стражи.

— Но ежели вера для Вас — оковы, отчего Вы молились перед распятьем?

— Я не молился.

— Каялись?

— Нет.

— Что же Вы, спали там, что ли?

— Скорее, слушал.

— Что слушали?

— То, чего не слышишь ты, рыцарь Шварц!