Пепел Клааса

— Это происходит единственно от того, что они не чистят уши, — булькнул Пиркгеймер. — Всё, туда однажды попавшее, застревает навечно.

— Как бы там ни было, — продолжил Конрад. — Абеляр в «Истории моих бедствий» оставил грядущим поколениям свидетельство весьма красноречивое.

Шварц распахнул окно. Июньский вечер матовым парусом ласкался к остроконечным крышам. С улицы веяло свежестью. В отличие от большинства домов Нюрнберга, обитель Пиркгеймеров хорошо продувалась и обыкновенное в те времена уличное зловоние здесь почти не чувствовалось. Неподалеку горланили подвыпившие ваганты:

Я у Катрин заночевал, Пришлось девице туго. На влажный корень поднажал, И лопнула подпруга.

— Пошёл прочь, мерзавец! — рявкнула бабья глотка. — Вот тебе, свинья!

Плеск извергшихся из окна помоев, хохот.

— Ой, не сердите меня, матушка! — орал вагант. — Не то передумаю и не возьму вашу Катарину в жёны.

— Ах ты, скотина! Ах ты червь книжный! Плесень ты погребная! Уключина дьявола! Много вас развелось, троглодитов! Честной девушке от вас проходу нет! Только и знаете, что слоняться по городам, бездельники, да трудовой люд поносить! Ты взгляни на себя, воловий ты хвост! Больно ты нужен моей Кэте, немытое твоё рыло!

— Ну, насчёт рыла не знаю, а о прочих достоинствах можете дочку расспросить. Впрочем, скоро и сами увидите. Она аккурат к рождеству посылочку-то от меня и справит!

Взрыв хохота, брань. Новые голоса, должно быть, соседи. Гвалт поднялся необыкновенный, дело шло к потасовке. Шварц закрыл окно и пригубил из кубка.

— Признайтесь, — рассмеялся Бегайм, — Вы просто разжигаете наше любопытство.

— Вовсе нет, дорогой Лоренц.

Собеседники стали позволять себе легкую фамильярность.

— Лоренц, Вы ещё не признали своё поражение, — напомнил Дюрер, наматывая белокурый локон на холеный палец. — Мне думается, благородный Шварц прекрасно объяснил свой тезис об умеренности как служанке Хроноса.

— Благодарю германского Апеллеса, — воскликнул Шварц, осушив кубок.

— И всё же, Абеляр — не более чем уловка! — упорствовал Бегайм.

— Отнюдь, — настаивал Конрад.

— Не томите, — потребовал Пиркгеймер. — Что это за свидетельство, которое рекомендует пить и ни о чём не тужить?

— Абеляр говорит не о питии, но о занятии не менее достойном.

— Неужели? — рассмеялся Шварц из Нюрнберга. — Полагаю, об учёных занятиях?

— Нет, о любви. О плотской любви!