Схватка

Брат Литон зажмурился, кончик гусиного пера в руке двинулся, как лоза у искателя воды, остановился на дальней груде бочек, каждая из которых помечена замысловатой меловой загогулиной. Клирик сделал несколько шагов, и показал на неприметный бочонок.

— Вот он.

Удивительный талант к регистрации грузов. Ему бы таможенником работать!

Или министром финансов.

Я откатил бочонок к воротам.

— Еще приказал вымести, убрать весь винный подвал, — промолвил брат Литон. — Всю грязь, что там за десятки лет скопилась, все вымели. Теперь там чисто. Можно использовать под склады… Да и под что угодно можно использовать. Места — много. Кроме бочек для довольствия Алых… Их я оставил, как вы и велели.

Ловец Снов! Меня кольнула запоздалая идея. Ну конечно же, там где были пятна крови — в том месте следовали поискать старого Ловца Снов! Но теперь там прибрано, и крохотная бусинка брай навсегда исчезла.

Но что уж теперь…

— А еще хорошо бы, ваше сиятельство, — вдохновенно запел брат Литон, покосившись на малута, — после опустошения подвалов и продажи вин вовсе запретить горячительные напитки по всему Норатору. От них одно зло и разврат. И лишь служение Ашару…

Я молча покачал головой. Фанатики всегда хотят облагодетельствовать мир насильно, введя абсурдные запреты на какие-то абсолютно повседневные вещи, которые не являются, если разобраться, такими уж опасными или фатальными для общественной морали. Уже проходили мы эти фанатичные запреты, угу. И не в одной стране такое случалось, и приводило это вовсе не к благорастворениям, о нет. Самое показательное — закон Вулстеда в США, который поспособствовал страшнейшему росту алкогольной мафии, мгновенно наложившей лапы на ввоз и сбыт алкоголя. Сразу появились «слепые свиньи», то есть подпольные кабаки, где люди ужирались в хлам, даже если не хотели, начался передел сфер подпольного рынка со стрельбой и убийствами, падение экономики, а тогдашние звезды США катались напиваться и кутить в мексиканские городки, самым известным из которых и по сей день является Тихуана.

Жизнь — стресс. Человеку надо позволять расслабляться — законными вещами, конечно же. А вот запрет на расслабление приводит как раз к разрушительным последствиям.

Позже объясню Литону этот парадокс. Он не из тех фанатиков, что закусывают удила и слепо идут за идеей. Он умный. Он поймет.

По моему знаку Алые открыли ворота, и первый покупатель — хозяин «Кружки пива» — начал заводить на эспланаду нанятые подводы. Я кивнул ему, он энергично раскланялся в ответ. В этот миг мимо него пронесли тяжелый раззолоченный портшез — закрытый паланкин, в котором сидел какой-то важный чин. Только что его — портшез этот самый — сняли с задка кареты и поднесли к распахнутым дверцам. Что-то — какая-то огромная туша — втиснулась из кареты в портшез; я наблюдал за этим вполглаза, и очень удивился, когда восемь дюжих носильщиков понесли портшез в мою сторону. Перед ним вышагивал тощий человек в строгих серых одеждах. На груди его висел какой-то надраенный медальон.

Портшез остановился сбоку от его сиятельства архканцлера. В дверце его было прорезано застекленное ромбовидное окошко, и из окошка этого глядел на меня огромный глаз. Нечеловеческий глаз, совершенно, глаз какого-то спрута, с огромным влажным, водянисто-серым зрачком. Глаз ощупал меня, затем снизошел до кота — удивился — и снова уставился на меня.

Тощий человек приблизился ко мне и, став несколько в отдалении от кота, спокойно сидящего на задних лапах, распевно, хорошо поставленным голосом молвил:

— Баккарал Бай, дюк дюков, прибыл к архканцлеру Торнхеллу!

Неприятности, от которых я умело бегал, все-таки настигли.

Распахнулась дверца портшеза, в темном проеме показалась громадная туша дюка дюков. Он был закутан в дорогие багряные меха, в которых я опознал красного соболя, поверх мехов лежали мотки золотых цепей. Гимн роскоши. Голова-глыба из-за наплывов жира совершенно утратила человеческие — пусть даже хогговские — черты. Глаза тонули в нависающих складках, рот тоже в них терялся. Брылья щек напоминали вспаханное поле. Жидкие черные волосы прилипли космами к вспотевшему лбу.

В портшезе сидело человекообразное чудовище весом, наверное, в двести килограмм.

— Ых-х-х… — одышливо молвил Баккарал Бай.