— Я… я позову хозяина! — голос ее почти сорвался на визг.
Хозяин? Ну, собственно, этого и следовало ожидать. Кто-то из Коронного совета опекает здешнее место. Ну что же, подождем хозяев. Хотя до получения Большой имперской печати я планировал избегать тесных встреч с силовиками Санкструма, но тут коса нашла на камень: без печатных машин мне не обойтись. Может, я слишком закусил удила, допустил ошибку? Скорее всего, мадам Гелена плевать хотела на печатные машины, и вполне могла бы допустить меня к ним… А Университет стоило забрать позже.
С другой стороны, если бордель принадлежит какой-то из фракций, они рано или поздно узнают, что я печатаю в его стенах газеты… и не только газеты, но и средство для погашения долгов и выплаты дани, и столкновение будет неизбежно. Так почему бы его не форсировать? Вряд ли фракции пойдут на открытое противостояние — время еще не пришло… Посмотрим, кто здешний хозяин и чем будет мне угрожать.
Я широко отворил двери. Она вышла первой. Оглянулась, взгляд — смесь гнева, бессилия и злобы. Тряхнула крысиным хвостиком, хлопнула ладонью по плети и быстро зашуршала туфлями по полу, вместе с нею убрались Жандо, тот самый колобок в ночнушке, и двое битюгов с мечами — видимо, вышибалы «Утехи».
Я вздохнул. Она меня услышала. Можно праздновать победу. Маленькую, но победу.
Печатня Университета располагалась в дальнем конце подвала, в просторном помещении. К ней примыкали кельи — по другому не назовешь — где лежали запасы краски, свинца для литья букв, бумаги в серых дерюжных мешках. Запасов этих было много. Бумага, хоть и пожелтела и немного отсырела, все же годилась и для печати газеты, и — для печати моих таинственных штуковин, с помощью которых я надеялся вскорости наполнить казну.
Клондайк. Для меня это был Клондайк! Отсюда я начну поход за возрождение Санкструма. Здесь я буду мыть золото — не для себя, для страны, правителем которой стал.
Мы зажгли лампы на стенах, и долго осматривали сокровища…
Дядюшка Рейл ахал и охал, содрав чехлы, трогал все три печатные машины, словно они были его наложницами, ласково ворковал с ними, поглаживал, называл уменьшительными женскими именами.
Я смотрел на него и думал: вот ведь прощелыга. Но и профессионал. И родич Шутейника. Я смогу его контролировать и не допущу, чтобы он зарвался. Да и потом — он не дурак и понимает, в какую игру ввязался. Ставки теперь — максимальные. Либо он со мной — либо его прикончат мои конкуренты за то, что был со мной. Третьего сейчас не дано и долго — по крайней мере, до бала всех Растаров — не будет дано.
Около получаса мы осматривали машины, которые оказались в прекрасном состоянии, и обсуждали перспективы создания редакции. Эта келья для редактора, эта — для Макио, вот тут будут наборщики, а в этом уголке поместится гравер. И, нет, дядюшка Рейл, дам тут не будет. За дамами извольте ступать в иные кварталы. Здесь будет царство науки и мое представительство. Затем я посвятил Бантруо Рейла, Шутейника и Фалька Брауби в свой план. Концепция его была для Санкструма внове.
— Сработает ли, ваше сиятельство? — спросил дядюшка Рейл.
— Но ведь с мандатом сработало! — воскликнул Шутейник страстно. — Значит, и сейчас все у нас получится!
«У нас…». Почему-то при этих словах стало тепло на душе. Я не один. Мы — команда. Уже команда.
Фальк Брауби издал горловой звук, вроде рычания тигра. Это он так хмыкал.
— Чудеса! Никогда не слышал про такую штуку… Чудеса! И правда — сработает ли?
Этой штуке много сот лет, и играет она на чувстве азарта. А чувство азарта хорошо знакомо нораторцам — вон, на каждом углу игровой притон.
— Для затравки пустим слухи, — сказал я. — И в Варлойне, и в Нораторе. Слухам всегда верят больше. — Я передал Шутейнику один из кошельков-взяток, туго набитый золотом — а именно золото следовало швырять актерам в местных трактирах. — Десять актеров на Норатор, думаю, хватит?
— Вполне хватит, мастер Волк.
— И пустим рекламу на столбах вроде того, что у порта… Сейчас, погодите, составлю объявление… Реклама должна быть расклеена уже сегодня… И не забудем…