— Чудны́е слова, — пояснила мать. — Мы думали, она их сочиняет. Младенческий лепет, понимаете?
— Я понял.
— И я их поискал, для семьи, — вмешался их друг-адвокат. Вынул из портфеля бумаги. — Я подумал, это любопытно, понимаете? Мне стало интересно.
— И?
Адвокат погрозил Андерсону пальцем:
— Ни в жизнь не догадаетесь, что я обнаружил.
Андерсон подавил нетерпение и скупо улыбнулся.
Адвокат, щекастый весельчак, махал пачечкой бумаг, и его рвение было прекрасно знакомо Андерсону.
— Так?
— Слова — на кхари-боли, это диалект западного Уттар-Прадеша, сто пятьдесят с лишним километров отсюда.
— И ошибки быть не может?
— Абсолютно точно нет! — Его пыл слегка насторожил Андерсона; на свете нет людей, что заслуживали бы такой убежденности.
— И вы этого диалекта не знаете? — спросил он родителей.
— Ой, нет, — безмятежно ответили те.
— А родственники? Может, у вас кто-то из соседей оттуда? Какие-нибудь знакомые?
— Я спрашивал, — сказал адвокат. — Вы тоже можете порасспросить. Ответ — нет. Тут на этом диалекте не говорят. Я все записал.
И он протянул Андерсону свои заметки. Тот смягчился; в конце концов, у него с адвокатом есть кое-что общее. Адвокат записал все, каждое девочкино заявление, и всё датировал.
— Я бы с удовольствием продолжил сам, но… увы, у меня полно дел. — И адвокат, горя глазками, посмотрел на Андерсона. Очередной человек, завороженный фактами.
Андерсон просмотрел его записи. Кхари-боли — для родных совершеннейшая китайская грамота, однако Прита знала эти слова еще крохой.
Ребенок понимал слова языка, которого не учил и не слыхал; первый случай ксеноглоссии. Встречались и другие, но этот пока самый яркий.