Пару раз Димку посылали в окружной госпиталь, но военные врачи обследовали его и только разводили руками. Никаких отклонений не наблюдалось, а парнишка день за днем продолжал быстро стареть. За месяц до дембеля Гришина все же комиссовали от греха подальше, и про его дальнейшую судьбу я больше ничего не знал. Но этот мистический случай потряс всех бойцов нашей воинской части до глубины души. Парни даже на время перестали брать увольнительные и бегать в город на дискотеку.
Еще про один мистический случай мне рассказывал дед Степан, когда я учился в шестом классе. Он работал сторожем на ферме, на краю села, и однажды ночью услышал странный шорох возле дальних складов. Ружья у деда не было, тогда он на всякий случай взял тяжелый кусок трубы и направился к складам. Из-за угла склада, прямо на него из темноты вышел молодой небритый солдат. Дед опешил, узнав на парне старую форму, времен Великой Отечественной войны.
— Старик, немцы в деревне есть? — тихо спросил солдат.
— Какие немцы? — удивился дед. — Война уже пятьдесят пять лет как закончилась…
Парнишка печально покачал головой, заскрежетал зубами, и отошел к кирпичной стене. Там он приподнял лежащего на траве бойца, с перевязанной головой, и взвалив на плечи, потащил в сторону леса.
Дед на всякий случай не рассказывал эту историю никому, кроме меня. И я твердо знал, что это не могло быть выдумкой или галлюцинациями, вызванными алкоголем или наркотиками. В то время дед Степан не пил уже больше пяти лет, а к наркотикам и вовсе никогда в жизни не прикасался…
Погрузившись в свои думки, я даже не заметил, как из комнаты вышел штабс-капитан.
Растрепанный сиделец осторожно толкнул меня по плечу:
— Слышишь, браток, когти рвать надо. Расстреляют они и нас, и вас до кучи.
— Как бежать, когда даже руки связаны? — покачал я головой. — Да и не зачем нам бежать… скоро во всем разберутся.
— Идиот… — пробормотал второй узник, приподняв голову. — Со шпионами у них разговор короткий.
Широко открыв двери, в комнату вошел штабс-капитан, следом офицер Карпухин завел Саню. Правый глаз у друга заплыл, а из распухшей губы сочилась кровь. Кол что-то тихо бормотал, но уже не пытался язвить и шутить.
— В клетку его? — пробурчал Карпухин.
Штабс-капитан покачал головой:
— Сейчас Самохвалов придет, пусть сам и решает.
— Я вам ебальники порасшибаю… — пробурчал Кол, — наручники снимите, уроды!
— Я его еле забрал у Мясоедова, — усмехнулся черноусый Карпухин. — У него с этими лазутчиками разговор короткий.
— Так ни в чем и не признался? — хмыкнул штабс-капитан.
— Молчал как глухонемой. Но хотя бы хамить перестал.
В комнату медленно вошел высокий худой военный в очках, с золотистыми эполетами на кителе, сзади его сопровождали двое крепких молодых жандармов. Один рыжий как морковка, а второй с лихим казачьим чубом, торчащим из-под черной папахи. Очкарик-военный немного прихрамывал, смешно вытягивая вперед ногу. Его жидкие темно-русые волосы едва закрывали проплешину на маленькой голове, но несмотря на несуразный вид, я сразу догадался, что этот тип у них самый старший в участке.