Она считала минуты, ей хотелось бы, чтобы поскорее настало завтрашнее утро.
Время от времени кто-нибудь из пьющих посматривал в окно и восклицал: «Экая темь на дворе, ни зги не видно!» или: «Надо быть кошкой, чтобы ходить в эту пору без фонаря!» И Козетта всякий раз вздрагивала.
Вдруг вошел один из разносчиков, остановившихся в трактире, и сказал грубым голосом:
— Мою лошадь до сих пор не напоили.
— Как же, поили, ей-богу, — возразила Тенардье.
— Говорят вам — нет, — настаивал торговец.
Козетта вылезла из-под стола.
— Ах, право же, господин, лошадь пила из ведра, полнехонькое ведро выпила, я сама ей носила и даже разговаривала с ней.
Это была неправда. Козетта лгала.
— Вот еще какая нашлась: от горшка два вершка, а уже лжет с гору, — воскликнул торговец. — Говорят тебе, что ее не поили, мерзкая девчонка! У нее особенная привычка сопеть, когда ее не напоят, и я эту привычку твердо знаю.
Козетта продолжала настаивать и прибавила голосом, хриплым от страха и еле слышным:
— И даже знатно поили!
— Ну-с, — крикнул рассвирепевший торговец, — сейчас же напоить мою лошадь без разговоров, и дело с концом!
Козетта опять забилась под стол.
— И то правда, — сказала Тенардье, — если скотину не поили, ее следует напоить. А куда же девчонка-то запропастилась? — прибавила она, оглянувшись вокруг.
Она нагнулась и увидела Козетту, забившуюся под дальний конец стола, почти под ногами у посетителей.
— Вылезай, что ли! — крикнула Тенардье.
Козетта вылезла из своей засады.
— Эй ты, собачонка, ступай, напои лошадь.
— Но, — робко возразила Козетта, — воды больше нет.