— А! — процедил он.
— Ну не глупы ли мужики с их прозвищами, — продолжала она. — Девчонка скорее смахивает на летучую мышь, чем на жаворонка. Вот видите ли что, сударь, нам и хотелось бы делать добро, да средств нет. Мы не выручаем ничего, а платежей куча. И за патент, и разные налоги; двери и окна и те обложены! Сами знаете, что правительство дерет страшные деньги. Опять же у меня свои дочки. Нечего мне кормить чужих детей.
Незнакомец отвечал голосом, которому старался придать равнодушное выражение, но который слегка дрожал:
— А если бы вас избавили от нее?
— От кого это? От Козетты?
— Да.
Красная грубая рожа трактирщицы расцвела от восторга и стала еще гнуснее.
— Ах, сударь! Берите ее, увезите, унесите, съешьте, коли хотите, делайте с ней что угодно, и да благословит вас Пресвятая Богородица со всеми святыми!
— Итак, решено.
— Правда! Вы берете ее?
— Беру.
— И сейчас?
— Сейчас. Кликните ребенка.
— Козетта! — позвала Тенардье.
— А пока я расплачусь с вами. Сколько я должен?
Он кинул взгляд на счет и не мог удержаться от удивленного жеста:
— Двадцать три франка!
Он взглянул на трактирщицу и повторил:
— Двадцать три франка!
В выражении, с которым были произнесены эти слова, было нечто среднее между знаком вопросительным и знаком восклицательным. Трактирщица успела оправиться от смущения.