Что касается самого Жондретта, то он остался в новом, слишком широком для него рединготе, который дал ему господин Леблан, и в его одежде все еще сохранялся контраст между новеньким пальто и обтрепанными панталонами, составляющий, по мнению Курфейрака, идеал поэта.
Вдруг Жондретт возвысил голос:
— А кстати, вот что пришло мне в голову. По такой погоде он, наверное, приедет в фиакре. Зажги фонарь и сойди с ним вниз. Стой там около входной двери. Как только услышишь, что подъехал фиакр, тотчас же отвори дверь. Когда наш благодетель выйдет, посвети ему на лестнице и в коридоре, а когда он войдет сюда, как можно скорее сойди с лестницы, заплати извозчику и отпусти фиакр.
— А деньги? — спросила жена.
Жондретт порылся в кармане и дал ей пятифранковую монету.
— Откуда это? — воскликнула она.
— Эту штучку дал сегодня утром сосед, — с достоинством сказал Жондретт и прибавил: — Знаешь что? Нам бы нужно было поставить сюда два стула.
— Зачем?
— Чтобы было на чем сесть.
Мариус почувствовал, как дрожь пробежала у него по телу, когда жена Жондретта спокойно ответила:
— Ну что же, я возьму их у соседа.
И быстрым движением она отворила дверь своей мансарды и вышла в коридор.
У Мариуса не было физической возможности успеть соскочить с комода, добраться до кровати и спрятаться под ней.
— Возьми свечу, — сказал Жондретт.
— Нет, она только помешает мне, — ответила жена, — ведь мне придется нести два стула. При луне светло и так.
Мариус услыхал, как тяжелая рука начала шарить в темноте, ощупью отыскивая ключ. Дверь отворилась, Мариус стоял неподвижно; страх и неожиданность приковали его к месту.
Женщина вошла.
В окно мансарды пробился луч лунного света, а по обеим сторонам лежала густая тень. Стена, к которой прислонился Мариус, была в тени, так что его трудно было рассмотреть.
Жена Жондретта подняла глаза и, не заметив Мариуса, взяла два стула — у него и было только два — и ушла с ними. Дверь с громом захлопнулась за ней.
— Вот стулья, — сказала она, входя в свою мансарду.