Едва успел он сесть, как дверь распахнулась.
Его жена отворила ее и стояла в коридоре, скорчив ужасную, но, по ее мнению, любезную улыбку, на которую снизу падал свет через одну из дверок глухого фонаря.
— Войдите, сударь, — сказала она.
— Войдите, наш благодетель, — повторил приглашение Жондретт, вскочив со стула.
Показался Леблан.
Ясное выражение лица придавало ему необыкновенно почтенный вид.
Он положил на стол четыре луидора и сказал:
— Вот деньги за вашу квартиру, господин Фабанту, и на первые надобности, а потом посмотрим.
— Воздай вам Господь, наш великодушный благодетель! — воскликнул Жондретт и, подойдя к жене, шепнул ей: «Отпусти фиакр!»
Она ускользнула, в то время как муж ее расточал поклоны и предлагал Леблану стул.
Через минуту она вернулась и шепнула на ухо мужу:
— Все сделано.
Снега, не перестававшего падать с самого утра, навалило так много, что не слышно было ни как подъехал, ни как уехал фиакр.
Леблан сел.
Жондретт занял другой стул, напротив него, Теперь, для того чтобы составить себе понятие о последующей сцене, пусть читатель представит себе морозную ночь, занесенные снегом пустыри Сальпетриер, белеющие под лунным светом как громадные саваны, красноватый свет фонарей, мерцающих кое-где на мрачных бульварах, длинные ряды черных возов, лачугу Горбо, еще более ужасную, безмолвную и мрачную, чем когда-либо, а в этой лачуге среди этих пустырей и этого мрака — обширную мансарду Жондретта и в этой мансарде двух человек, сидящих за столом, — господина Леблана, спокойного, безмятежного, и Жондретта, улыбающегося, ужасного, его жену, эту волчицу, притаившуюся в углу, а за перегородкой невидимого Мариуса с пистолетом в руке, не пропускающего ни одного слова, ни одного движения и внимательно следящего за всем.
Мариус испытывал только отвращение, но ни малейшего страха, и был спокоен.
«Я остановлю этого негодяя, когда захочу», — думал он.
Он знал, что полицейские скрываются где-нибудь в засаде и ждут только условленного сигнала, чтоб явиться на помощь.
Вместе с тем Мариус надеялся, что от столкновения между Жондреттом и Лебланом несколько выяснится все то, что так интересовало его самого.
XIX. Беречься темных закоулков