— Нет, напишите: «Моя милая дочь», — сказал тот.
Леблан повиновался. «Приезжай сейчас же…» Он остановился.
— Ведь вы говорите ей «ты», не правда ли?
— Кому?
— Черт возьми! Конечно, девочке. Жаворонку!
— Я не понимаю вас, — сказал спокойно, без всякого признака волнения Леблан.
— Все равно, продолжайте, — сказал Тенардье. И он снова принялся диктовать: — «Приезжай сейчас же. Ты мне очень нужна. Особе, которая вручит тебе эту записку, поручено привезти тебя ко мне. Жду тебя. Приезжай и не тревожься».
Леблан кончил писать.
— Нет, лучше зачеркните «и не тревожься». А то она, пожалуй, подумает, что дело не совсем просто и есть причины тревожиться.
Леблан зачеркнул три последние слова.
— А теперь подпишитесь, — продолжал Тенардье. — Как вас зовут?
Пленник положил перо.
— К кому это письмо? — спросил он.
— Вы сами знаете, — ответил Тенардье. — Конечно, к девочке. Ведь я же говорил вам.
Он, очевидно, избегал называть молодую девушку, о которой шла речь. Он говорил то «девочка», то «Жаворонок», но имени ее не произносил, — предосторожность ловкого человека, не желающего выдавать свою тайну сообщникам. Сказать им — значило открыть им все дело, дать им возможность узнать больше, чем им следовало знать.
— Подпишитесь, — сказал он. — Как вас зовут?
— Урбан Фабр, — ответил пленник.
Тенардье опустил руку в карман и вынул оттуда носовой платок Леблана. Он нашел метку и поднес ее к свече.
— У. Ф. Совершенно верно. Урбан Фабр. Подпишитесь.
Пленник подписался.