— Бедный песик! — сказал мальчик. — Ты, видно, проглотил бочонок. У тебя под шкурой торчат все его обручи.
Затем он направился к Орм-Сен-Жервэ.
III. Справедливое негодование цирюльника
Достойный цирюльник, прогнавший малюток, которых Гаврош приютил было в гостеприимных недрах слона, был в эту минуту занят в своей лавочке бритьем старого солдата, служившего при Империи. Шел разговор. Цирюльник очень естественно заговорил с ветераном о мятеже, потом о генерале Ламарке; от Ламарка они перешли к императору. Если бы при этой беседе цирюльника с солдатом присутствовал Прюдом, то он, наверное, записал бы ее, украсил бы своими арабесками и издал бы под заглавием: «Разговор бритвы и сабли».
— Сударь, а как ездил император верхом? — спрашивал цирюльник своего собеседника.
— Плохо, — отвечал солдат, — он не умел падать, поэтому никогда и не падал.
— А что, хороши были у него лошади? Наверное, прекрасные.
— Я заметил его коня в тот день, когда он пожаловал мне крест. Это была скаковая лошадь, вся белая. У нее были далеко расставленные уши, глубокое седло, тонкая голова с черной звездочкой на лбу, очень длинная шея, крепкие колени, выдающиеся бока, покатые плечи, сильный круп. Она была больше пятнадцати пядей ростом.
— Славная лошадка! — заметил парикмахер.
— Да, таков был конь его величества.
Парикмахер почувствовал, что после этих слов будет приличнее немного помолчать. Помолчав с минуту, он продолжал:
— Кажется, император был только один раз ранен, не правда ли, сударь?
Солдат ответил спокойным и важным тоном бывалого человека:
— Да, в пятку, при Ратисбонне. Я никогда не видел его так одетым, как в тот день. Он был такой чистенький, как новенький су.
— А вы, господин ветеран, наверное, имели много ран?
— Я-то? — воскликнул солдат. — О нет! При Маренго я получил два сабельных удара по затылку, при Аустерлице одну пулю в правую руку, другую — при Иене в левое бедро, при Фридланде мне въехали штыком вот сюда, под Москвой меня угостили семью или восемью ударами пикой в разные места, под Люценом осколком бомбы мне раздробило палец… Ах да! Еще при Ватерлоо мне угодила пуля в бедро. Вот и все.
— Как хорошо умирать на поле сражении! — с пиндарическим пафосом{484} воскликнул цирюльник. — Честное слово, я бы лучше желал получить пушечное ядро прямо в живот, чем понемногу, медленно издыхать в постели от болезни и возиться с докторами, аптекарскими снадобьями, спринцовками, припарками и тому подобным.
— У вас голова с мозгами, — одобрил солдат.
Едва он успел выговорить последнее слово, как стены лавчонки дрогнули от сильного треска. Одно из оконных стекол разлетелось вдребезги. Цирюльник помертвел.
— Господи, вот уж оно! — вскричал он.