— Их нерешительность происходит не от недостатка доброй воли, — произнес голос.
Господин Мадлен обернулся и узнал Жавера. Он не заметил его раньше.
— У них не хватает силы, — продолжал Жавер. — Надо быть страшным силачом, чтобы приподнять телегу на спине.
Затем, глядя в упор на господина Мадлена, он продолжал, подчеркивая каждое слово:
— Господин Мадлен, я в жизни моей видел только одного человека, способного сделать то, чего вы требуете.
Господин Мадлен вздрогнул.
Жавер прибавил равнодушным тоном, но не спуская глаз с господина Мадлена:
— Это был каторжник.
— В самом деле! — отозвался господин Мадлен.
— Каторжник на тулонских галерах.
Господин Мадлен побледнел. Между тем телега опускалась все глубже; Фошлеван захрипел и проговорил с усилием:
— Задыхаюсь! Ребра трещат! Поторопитесь! Тащите скорее ворот, подсуньте хоть что-нибудь!
Господин Мадлен озирался кругом.
— Так здесь нет никого, кто бы хотел заработать двадцать золотых и спасти старика?
Никто не двигался.
— Я знал только одного человека, который мог заменить ворот — того каторжника.
— Ах, теперь уж совсем задавило, — простонал извозчик. Мадлен поднял голову, встретил устремленный на его взгляд Жавера, поглядел на неподвижно стоявших крестьян и горько улыбнулся. Затем, не говоря ни слова, припал на колени и, прежде чем толпа успела ахнуть, очутился под телегой.
Наступило ужасное мгновение ожидания и тишины.
Все видели, как Мадлен, распростертый почти плашмя, сделал два или три тщетных усилия свести колени с локтями. Ему кричали: «Дядюшка Мадлен, полезайте назад!» Сам Фошлеван говорил:
— Уйдите, господин Мадлен! Видно, мне уже суждено умереть! Оставьте! Еще добьетесь, что вас раздавит вместе со мной!