Однажды американский фрегат и лодка с комбригом на борту находились в море в непосредственной близости, так, что морды вероятного противника можно было рассмотреть до таких деталей, как прыщи и прижженные квасцами бритвенные порезы. Командир фрегата тактично разглядывал Чудо-юдо, появившееся на мостике русской субмарины. Чудо-юдо яростно и молча сверлило его глазами. Вынести такой взгляд могут разве что лодочные химик или доктор. Они закаленные.
Командир фрегата не выдержал, робко взмахнул рукой и неуверенно произнес: «Хелло!»
Комбриг повертел головой, осматриваясь, никого не нашел (сигнальщик прятался за устройством работы дизеля под водой, т. н. «шнорхелем»), и сурово вопросил американца: «Это я – х… йло?»
На мостик выбрался старпом лодки в таком же виде, что и комбриг – без знаков различия на плечах и шапке без «краба».
Командир фрегата растерялся вконец и подписал себе приговор. Он еще шире улыбнулся голливудской улыбкой на все тридцать два зуба и крикнул: «Хелло, рашен!»
– Товарищ комбриг, вы слышали – х…во покрашен, – возмутился старпом.
– Перед походом красились.
Комбрига больше возмутила голливудская улыбка – у него от большинства зубов, благодаря отечественной стоматологии и лодочной пище, остались гнилые корешки.
– Боевая тревога! Торпедная атака! – взревел комбриг.
Командир фрегата понял все кожей, а не ушами, изменился в лице и фрегат по его команде бросился наутек.
– Обосрался, супостат, – констатировал, почесываясь, комбриг и спустился в центральный.
И вот сегодня эта живая легенда просила помощи у него – старлея Соловьева!
– У меня … есть, – прошелестел Соловьев враз пересохшим от такой удачи языком.
– Сколько? – вступил начпо.
– Две банки, – доложил Соловьев и после паузы добавил: – Трехлитровых -Неси! Бегом!
И он побежал.
Надо сказать, что поселок был невелик: пять домов да три казармы. Женатый народ жил у нас в домах, а неженатый – в «чудильнике».
Так называлось офицерское общежитие, где коротали ночи молодые лейтенанты и мичманы. Много чудес видели его стены. Иногда лейтенанты на пару ублажали жену какого-нибудь командира БЧ, находившегося в море. Иногда этот же командир сначала бегал с кортиком за этими лейтенантами по трем этажам, а потом пил с ними «мировую», кляня женское непостоянство и всю их подлую природу. Гарнизон был дружный, почти все общее.
Иногда здесь пытались убить призового поросенка, но не ножом -подводники люди сентиментальные и не живодеры, – а с помощью взрывчатки или стрельбы из табельного пистолета. Как правило, животное не страдало и, с визгом выпрыгнув в окно или дверь, возвращалось на родное подсобное хозяйство. Дырки от пуль в стенах, копоть от взрыва ликвидировала стройбригада береговой базы, попутно вставляя выбитые стекла. Раны лечили медики, не сообщая об этом в гарнизонный госпиталь. Клятва Гиппократа, сами понимаете, не противоречит круговой гарнизонной поруке.
Кстати, кроме свиней, в подсобном хозяйстве были и коровы. Семьи с малолетними детьми получали молоко даже в пургу, когда к нам не ходил транспорт «Авача» с продовольствием и в магазине не было ничего, кроме кукурузного крахмала.
ebooksa