Хуже всех

– Есть. И еще какое. Но военным об этом думать не положено. Хватит с нас злопыхательства разных шпаков и прочих штафирок, – ответил мудрый майор, вышедший уже в старшие научные сотрудники, – наше дело – военная наука. И мы ее сделаем!

* * *

Собственную диссертацию я так и не написал. Несколько раз брался с упорством за это дело, но неизбежно отступал, чувствуя в произведенных текстах знакомые мотивы. Вдруг кто-нибудь возьмет и пролистает, – думалось мне. «Читайте мои труды!»…

Умный вид

Кажется, мне повезло. Я наконец-то получил назначение в очень солидную военную исследовательскую организацию. Не могу сказать, что с детства был настроен на мыслительную и аналитическую деятельность в кабинетной тиши. Наоборот, предпочитал шумную живую беготню, пусть бестолковую, но богатую разнообразными событиями и действиями. Однако сфера научных изысканий выглядела весьма достойной и престижной, особенно с учетом приличных денежных окладов и воинских званий, сопровождающих не слишком изнурительную офицерскую службу в военном НИИ. Правда, на флоте к разным изредка появлявшимся военным ученым относились скептически, но, думалось, это – от зависти.

Первое время я старался в разговоры не встревать, внимательно прислушивался к беседам новых соратников и активно имитировал внимательно чтение рекомендованной литературы. Имитация происходила по причине полного и абсолютного непонимания винегрета из формул и специфических терминов, наполнявшего эти книги от корки до корки. А тут еще с утра пораньше обнаружил свою фамилию в настенном графике сдачи кандидатских экзаменов с ближайшим сроком реализации. Я вышел на лестничную площадку и с лихорадочным отвращением выкурил пару дрянных сигарет. Потянулся, было, за третьей, но вдруг заметил деловито спешащего морского офицера, намеревавшегося проскочить мимо. Какая-то мудрая мысль билась в его черепе, привнося в целеустремленный взгляд некое отчуждение от реальности. Под мышкой офицер бережно удерживал темную папка из натуральной кожи с вычурным рельефным рисунком, представлявшуюся истинным раритетом на фоне всеобщего изобилия синтетических изделий конца семидесятых годов. Несомненно, это был мой однокашник по училищу Витька, но изрядно посолидневший за прошедшие годы. А ведь в курсантские времена он вполне обоснованно считался троечником и разгильдяем. Как жизнь его потрепала, ай-ай!

– Виктор! – окликнул я его, закрывая проход собственным телом и растопыривая руки. Капитан-лейтенант остановился и посмотрел на меня неместными глазами, не особенно спеша вернуться к действительности из своих глубоких раздумий. Мне даже стало стыдно за свою бесцеремонность. Папка перебралась в левую руку.

А, это ты. Привет, – произнес он, еще только частично входя в действительность и вяло пожимая мою ладонь, – слыхал о твоем прибытии. Ты в каком отделе? Ну, к концу дня я за тобой забегу, сходим в столовку, обмоем твое назначение. С тебя бутылка!

Последняя фраза окончательно преобразила его. Он стал более узнаваем, а я с облегчением вздохнул и отошел от полного обалдения по поводу его нового облика.

Через несколько часов мы сидели за угловым столиком ближайшей пельменной под жизнерадостным плакатом: «Приносить с собой и распивать спиртные напитки строго запрещается!». Все посетители общепитовской точки поголовно сегодня были нарушителями данного правила, профессионально-застенчиво разливая водку по граненым стаканам под столешницами, якобы незаметно для окружающих. Опустошенные бутылки с привычным ворчанием по поводу повального алкоголизма и паразитизма мужского населения нашей Родины, но вполне исправно удалялись уборщицей из-под стульев. Не желая быть исключением из общего правила, мы хлопнули по первой и, закусив тепловатыми пельмешками, приступили к обсуждению горячих жизненных обстоятельств.

– Вить, – начал я с главного, – мне тут список всяких ученых книжек выдали с задачей освоить их к концу месяца, а я ни хрена в них не понимаю. Главное, нашел свои училищные конспекты, смотрю, а там много похожего. Интегралы всякие, статрадиотехника с плотностями вероятностей и прочая дребедень. Так я и в конспектах своих уже не волоку. А сам ведь писал… Еще и десяти лет не прошло, а в мозгах – ни следа. Расскажи, как быть? Ты-то как тут в науку врос?

– Слушай сюда, – произнес мой товарищ с заговорщицким видом, – я тебе первому поведаю то, к чему пришел за полтора года здешнего научного сидения. Наливай!

Выпили.

– Я ведь, как и ты, хотел все источники проработать и дальше толкать военную мысль вбок. Бился, бился, как рыба об лед и свихнулся бы наверняка от собственной тупости, но понаблюдал за окружением и понял очень важную вещь. Смотри….

Виктор передвинул на середину стола давным-давно опустошенную солонку в виде маленькой стеклянной щербатой баночки из-под черной икры, чудесным образом материализовавшейся в этой забегаловке.

– Представь себе, – сказал он, – что это главный раздел человеческого мозга, отвечающий за его специальность, – показал он на солонку. – Есть еще всякие мелкие бытовые, кормовые, сексуальные и прочие раздельчики. И путать знания между разделами нельзя. Этот – самый большой и главный. Допустим, вот это комплекс знаний и умений офицера на военной службе.

При этом Виктор наколол на вилку пельмень и начал вертеть его перед моим носом.

– Здесь все, – вещал он громким шепотом, – уставы, тридать третий шпангоут, лай караульной собаки, правила кораблевождения, командные слова, история военного искусства, тяжесть А-Ка-Эма, самоволка, на одного линейного дистанция, поправка на дрейф, белые перчатки и кошмарный сон матроса на губе.

Он засунул пельмешку в солонку и примял ее вилкой.

– Видишь? Главный раздел мозга заполнен. Больше туда ничего не влезет. А теперь, глянь-ка…

Витя зацепил освободившейся вилкой соленый помидор с тарелочки, полученной нами на раздаче в качестве блюда под названием «салат из свежих овощей».