Подойдя к ней, он сначала на французском, обратился к засевшим за её стенами казакам.
— Я, мичман Ле Февр, прошу выйти на переговоры со мной вашему командиру, и объяснить ваше местонахождение в этой крепости.
— Мы не грамотные, по хранцузски не разумеем. Идите на ….
Мичман кивнул головой одному из матросов. Тот вышел вперёд, и на ломаном русском, смешно путая польские и русские слова, стал переводить слова мичмана.
— Что они отвечают, Ежи?
— Ругаются, месье.
— Как?
— Грязно, месье.
— Животные!
— Это не животные, месье, это казаки.
— Русские?!
— Ну, можно сказать и так, это казаки, месье, они ещё хуже, с ними не договориться.
— Ну, Ежи, не надо пессимизма. Орудия нашей Луары и не таких уговаривали, а она, всё-таки женщина, да ещё и француженка. Давайте пошлём от неё горячий поцелуй этим грубым скотам. Посмотрим, как им понравится! — и он махнул рукой в сторону моря, подавая условный сигнал.
С корабля раздался очередной залп всеми орудиями. Снаряды, пролетая над головами французов, пропели победную песнь, и разорвались вокруг крепости. Одни из них повредили стены, и так уже основательно разрушенной крепостицы, другие заставили взлететь вверх песок в местах падения.
— Хрен с вами, лягушатники, — раздалось со стен старой цитадели, — что вам от нас надо?
Поляк на французской службе исправно перевёл мичману их слова.
— По какому праву вы здесь находитесь, и на каком основании?
— По праву свободных людей, и исследователей Африки.
— Вы официальная экспедиция?
— Нет, мы вольное казачье обчество, состоящее из охотников, пришедших сюда в частном порядке.