Товарищ Резак

Я половину времени таскался за Азазеллой, которая рассказывала о тонкостях работы и давала посмотреть, а для маскировки, при людях, и понюхать особо ценные образцы. Затем вместе с собранным сырьём перебирались в цеха. По-другому это не назвать. Просторный ангар, где стояло несколько машин разного назначения.

— Смотри Блохастый, так мы чистим высушенные гильзы, — и она показала на аппарат в виде большой бочки со сжатым воздухом и шариками похожими на стирательную резинку. — Мы тут гильзы до зеркального блеска начищаем, а затем продувка, а дальше по технологической цепочке.

В ангаре работали по сменам, в обязательном порядке отрабатывая положенное количество часов. Многие бойцы меня прекрасно знали, и с огромным удивлением наблюдали, как аж сама Азазелла водила меня от одного оборудования к другому, и активно жестикулируя, рассказывала мне как тут всё устроено. Я таскался хвостиком, нюхал и по долгу наблюдал за работой приспособлений, усевшись на задницу и по привычке скребя роговые пластины за ухом задней лапой. Мысли: «Чего это вообще сейчас происходило?» и «Что такое курила Азазелла, раз она Блохастому такую лекцию о пользе патронов вдуплила? Я тоже такое курить хочу.» — читались на лицах бойцов.

Учитывая статус моей сопровождающей, а именно — хозяйка производства, советник главнокомандующего, главный конструктор и технолог, то её поступки выглядели многократно загадочнее. Это они не видели наших вечеров, когда я, она и ещё пара доверенных специалистов спорили с пеной у рта о технологических особенностях. Я не фигурально, мы до хрипоты разбрызгивая в друг дружку слюни, спорили, орали и искали решения, а затем придумав что ни будь эдакое, прыгали от радости по кабинету как щенки.

Верхом творения этой гоп компании был промышленный 3D сканер. Пневмо привод ставил гильзу на платформу и несколько лазеров облизывали изделие. Если гильза была без дефектов, то её откидывали к годным к употреблению, или в другое ведро на утиль. Несколько штук в секунду. Микродефекты, такие как раздутие или закусывание не всегда можно увидеть глазом, а в последующем это может обернуться осечками или заклинившим оружием. Мне оставалось только аплодировать.

В другом отсеке ангара был расположен ювелирный литейный цех. Проблем с материалами и инструментом в стиксе нет. Тут работали настоящие мастера и занимались они отливкой пуль. Отдефектованные там-же на сканере сердечники превращались в пули. Сложных конструкций тут не делали, как и биметаллических рубашек. Свинцовая оболочка и сердечник — вот и все изыски. По своим свойствам такие пули немного уступали их заводским аналогам, но зато их производили и выдавали войскам вёдрами. Это опять правда, я в ведомости нос совал. Так и написано, что выдать столько-то вёдер, таких-то патронов, для таких-то блокпостов.

Дальше всё собиралось в отдельно стоящем помещении, тоже на специальных машинах. Боеприпасы шли как для личного потребления, так и на экспорт. Я в своей голове так и не смог соединить странное сочетание ребят, разодетых по последней анархистской моде, с шевронами самых загадочных раскрасок, расцветок, торчащих в зубах папирос, и очень серьёзно поставленное производство и торговые отношения с соседями.

Самой большой и пока неразрешимой проблемой были снаряды. В земле полигона было в избытке почти целых подкалиберных элементов. Подкалиберные сердечники не всегда попадали в цели и многие из них остались в мягкой почве полигона дожидаясь пока мы их откопаем, а вот калиберные блоки разумеется отсутствовали. Вспомнил как мы экспериментировали во времена моей молодости. Это позже было достаточно написать служебку и Родина давала всё что необходимо, а тогда приходилось выкручиваться самим. Решение было очень простое. На токарном станке из дерева твёрдой породы делали цилиндр с дыркой, в который и засовывали сердечник с восстановленным оперением и дополнительный пороховой заряд. Самая фишка была в том, что дерево должно быть твёрдым и выточено максимально точно с учётом волокон, а затем его раскалывали топором и вырезали внутренне пространство. По расколу прекрасно собирали уже готовый элемент с помощью изоленты. Звучит глупо, но так и было. Всё приходилось делать с колёс, а возможности доводок ограничивались Зилом или позднее Уралом МТО. Почему-то такое обращение с технологиями, детям цивилизации, выросшими на планшетах, в голову не приходило.

Следующей большой проблемой был заряд. С танками ранних серий проблем не было. Достаточно было переснарядить гильзу, а более поздние танки уже имели раздельное заряжание со сгорающей гильзой, от которой оставался только поддон. Самих поддонов было в полно, а вот из чего сделать саму гильзу было проблемой. Это было интересно. Мы сутки на пролёт варили селитру и сахар, лили кислоту и жгли килограммы бумаги. Азазелла и её технологи были перепачканы сажей с ног до головы. Я тоже постоянно чихал и был грязным как шахтёр. Остановились на самой простой, коричневатой обёрточной бумаге. Она прекрасно пропитывалась составом и держала форму, а сгорала, превращаясь в тонкий пепел.

Полевые испытания мы проводили, отстреляв сотню снарядов и пришли к выводу, что десятка три самопальных выстрелов вполне можно делать без чистки ствола, а в экстренных случаях и до полусотни. В условиях стикса этого более чем достаточно. Что-бы не переводить ценные снаряды просто так, для стрельбы мы выбрали базу внешников. С большого расстояния, по навесной траектории наш танк вёл огонь в сторону злодеев, которые попытались нас шугнуть с помощью беспилотника. Парни из группы поддержки его успешно сбили и выловили ещё несколько диверсионных отрядов муров, посланных помочь с земли. После этого, поползновения в нашу сторону прекратились. Внешники решили просто перетерпеть нашу наглую выходку. Вдоволь подразнив врагов, мы, довольные испытаниями, вернулись к себе.

Пару раз в гости заезжал Корж, прибывший к нам по своим командирским делам. Он мной гордился, а я, как обычно, был счастлив. Все мои наработки, начатые в бытность простой собаки, я теперь мог переносить в текстовую форму, клацая лапами по клавиатуре ноутбука. Писать я тоже приловчился, но получалось крайне плохо и долго. Многое из придуманного приходилось вспоминать и нарабатывать заново. Моя «Запахология» уже приобрела форму внушительного научного труда и помимо «Теории пуков» я обнаружил ещё десяток запахов человека, отражающих его состояние. Я написал небольшую учебную брошюру для сенсов, в которой описал принципы распознавания бронетехники по расположению живых организмов. Многие из них имели мой тип распознавания и были крайне удивлены подобной книгой. В своём большинстве они имели гораздо меньшую чувствительность чем у меня, но информация была крайне полезна. Единственно чего не было на брошюре, это имени автора.

Я сидел в своей комнате и клацал по клавиатуре. День — чудесный! Я успел поругаться на деловой почве и помириться с Азазеллой. Ткнуть, что называется мордой и получить по носу на почве наших разработок, а потом на спор отстрелять сотню патронов на полигоне и получить целую гору фактов для размышлений. Не было ещё и обеда, когда я и она с ещё несколькими помощниками расползлись по своим углам конструировать и решать технические проблемы. Ко мне в комнату подошёл один из командиров Свободы.

— Привет, псина говорящая, — и растянул морду в улыбке. Мы с ним не раз были в одном отряде и теперь возможность со мной поговорить его по-детски забавляла. — Тебе надо с одним человеком встретиться. Он не наш, но мы подстрахуем.

— Что за человек?

Мне в ответ сделали неопределённый жест рукой. Я ответил пожиманием лопаток передних лап. Всё понятно. Какой ни будь пузан, пришедший поглядеть на говорящую собаку или пижон с очень деловым предложением. Отказывать по каким-то причинам нельзя, но радости от такой встречи наши командиры тоже не испытывают.

Глава 10. Пёс. Саблезубый тигра

Я притопал по указанную моими пацанами месту. Раз отказать нельзя, то надо поговорить. Прямо на траве, посреди живописной полянки, стоял стол с белой скатертью, прижатой зажимами, чтобы её не сдувало. Хрустальные бокалы сияли множеством граней, прекрасный фарфор и тарелка была накрыта очевидно серебряным и очень пафосным накрывальником для тарелок. С каждой стороны тарелки аккуратным рядком лежало по семь ложек, ложечек, вилок, вилочек и столовых ножей. Метрах в семи, достаточно далеко чтобы не слышать разговора, но мгновенно среагировать на любой жест, стоял холёный мужчина в переднике и с полотенцем, перекинутым через руку. По середине стола вазочка с гвоздикой и два стула явно из музея. Стулья даже на вид были вензелястые и старые.

Рядом со столом стоял пиджак. Другим словом не сказать. Чёрный костюм, чёрный галстук и белая, до хруста наглаженная рубашка. Вокруг, на небольшом отдалении, стояли экипированные по самое не могу громилы с разным оружием, но тоже обязательно во всём чёрном, от берцев до обойм автоматов. Пижонство, одним словом. Я подошёл к чёрному чудиле, с тонкими тараканьими усиками и аккуратно зализанной причёской. Выпендрёжничества не люблю, и если на меня хотели произвести впечатление, то это они не по адресу.

Зализанный сделал приглашающий жест мне, указав на стул, затем жест официанту, повинуясь которому, гарсон открыл наши тарелки, откупорил бутылку вина, разлив по бокалам и вернулся на своё место, пятясь задом в полупоклоне.

— Присаживайтесь, уважаемый Блохастый. Нам надо поговорить.