Серая радуга

22
18
20
22
24
26
28
30

— Традиции, — с твердокаменным упрямством завёл после этого Алый, — всё же не должны нарушаться. Ибо вы же не хотите сказать, что намереваетесь идти в пещеру…

Мечтатель как раз задумчиво покрутил в пальцах пастушью дудочку, которую извлек из кармана.

— Музычка с собой — самое то, — залихватски брякнул Янтариат. — Если вдруг эти твари попытаются затравить его анекдотами — ха! Экстер сочинит им стихотворение. Будем надеяться — хотя бы своды не обрушатся, когда они будут молить о пощаде.

Оранжевый Магистр начал хохмить еще на полдороги к Оскальной и за четыре часа успел основательно измучить собеседников незатейливостью своего юморка.

Экстер смущённо пожал плечами. Досадливо покосился на меч, но говорить больше ничего не стал. Развернулся и, не слушая прощальных наставлений Магистров, побрел к Оскальной пещере.

Миновал плоские, багрово-бурые камни — камни жертвы, на которых отдавали свою кровь те, кто хотел заполучить дар прорицания. Миновал два полуистлевших тела, лежавших у самого порога: какие-то смельчаки решили поискать в пещере сокровища, увешались защитными артефактами… и даже не вошли внутрь.

Задержался он лишь у самого порога — и то, чтобы бросить взгляд не на Магистров, а в едва бледнеющие небеса, на по-утреннему тускловатую радугу в первой фазе.

Магистрам показалось было — директор артефактория заколебался. В лице у Экстера что-то дрогнуло, и можно было поверить, что сейчас он отвернётся от зёва Оскальной, кинется бегом к дракону, полетит обратно… Но Мечтатель только тряхнул длинными прядями парика и шагнул внутрь пещеры.

Тьма начиналась сразу же за порогом. Бархатно-чёрная, обволакивающая и непроницаемая — в которой нельзя было рассмотреть ни рук, ни стен. Эта тьма поглотила звуки оттуда, извне. Сожрала ветер: за порогом его не стало. Под конец темнота впитала в себя и шорох шагов директора, и нельзя было сказать — идёшь ты вперёд или уже свернул, движешься или стоишь, а может, уже свалился в какую-нибудь расселину и задыхаешься. Потому что нечем заслониться от волн мрака.

Мечтатель двигался, прислушиваясь только к чутью. Он знал: они уже увидели его — и давал им время насладиться знанием, посмаковать то, что у них появилась жертва. И гнал нетерпение: встревоженным, взволнованным, нетерпеливым не место в этой пещере.

Выдохи срывались с губ и уносились не пойми-куда. Меч — ненужный и глупый — цеплялся за что-то, вырастающее из стен… корни? Выступы? Казалось — за ножны хватаются чьи-то костлявые пальцы.

Во мраке жили усмешки. Сначала невидные, но ощутимые кожей, потом начали слышаться хихиканье и перешёптывание, а потом усмешки поплыли в темноте: над головой, сбоку, повсюду. Желтоватые, грязно-белые, мертвенно-голубые, они чуть заметно светились. И скалились все до единой — зловещие, перетекающие с места на место…

Лишённые тел.

Темнота густела и теперь давила на грудь, а усмешки оскальников плясали вокруг. Мечтатель остановился. Отёр рукавом лицо и поднял дудочку.

Тихие звуки пощекотали темноту, усмешки запрыгали, и прилетели шипящие, насмешливые голоса — размноженные эхом.

— Это кто это там крадётся?

— Эй, эй, эй! Кушать подано!

— Еда с доставочкой!

— Фу, он прибыл с холодной улицы!

— М-м-м, охлаждённое!