Земля после

Градус православного патриотизма повышался день ото дня: в СМИ началась настоящая истерия против всего, что не вписывалось в рамки «русской культуры». Причем истерия была направлена как против влияния «бездуховного» Запада, так и против советского прошлого. Вождя мирового пролетариата таки вынесли из Мавзолея и кремировали, на радость господам либералам, националистам и попам-олигархам с их паствой. (Впрочем, не все либералы были тому рады. Многие видели в этом прямой намек на то, что новая власть решила окончательно отказаться от тех прав и свобод, которые гарантировались гражданам этой страны законодательными актами за подписью кремированного. Россия стремительно возвращалась в свой «золотой век».) Переименовывались города и улицы, рушились памятники, закрывались музеи. На площадях и в парках ставились новые памятники русским царям и их верным полководцам-палачам; церкви росли как грибы после дождя; на развилках автодорог, на въездах в города и поселки, на улицах этих самых городов, в парках, в скверах, в больницах, в школах, в институтах, даже в детских садах… — везде кресты и кресты. Были приняты законы, запрещавшие массовую (всерьез поднимался вопрос и о частной) демонстрацию большинства кинофильмов (и даже детских мультиков), как западных, так и снятых в СССР, как «экстремистских», «русофобских» и «растлевающих».

Естественно, такие действия власти вызывали сопротивление в обществе. Народ выражал свое недовольство не только срыванием табличек с новыми названиями улиц. Получали кувалдой по каменным головам изваяния членов Дома Романовых и белых генералов; кое-где запылали церкви и поповские лимузины; то тут, то там появлялись все новые и новые «черноморские», «поволжские», «сибирские» и прочие партизаны. С большинством партизан довольно быстро разобрались спецслужбы и частные военные компании. Что и неудивительно, — ведь тем самым большинством были обычные граждане, в прошлом законопослушные отцы семейств и молодые парни и девушки — совсем не тот уровень, чтобы противостоять профессионалам наемникам. Но оставалось и меньшинство, объявленное властью «террористами», с которым до последнего дня боролись спецслужбы. «Терроризм» этих групп заключался ни сколько в силовых акциях против фашистской власти (хотя, отдельные партизанские группы периодически уничтожали представителей новой власти и их боевых псов), сколько в информационных атаках на СМИ, в результате которых миллионы оболваненных граждан узнавали много нового об этой самой власти.

— Осталось восемь минут. Примерно. Точнее не скажу. Спутники уже вырубились… — доложил твердым голосом лейтенант из старой смены, ни к кому конкретно не обращаясь.

Владимир перевел взгляд на интерактивную карту: новые точки перестали появляться. Уже отмеченные имели подписи, сообщавшие о том, что данные неточны по причине отсутствия связи со спутниковой группировкой.

— Ростова и Краснодара больше нет, — доложил спустя минуту сидевший рядом с лейтенантом за соседним пультом старлей.

Через одиннадцать минут и десять секунд над городом N, в районе центрального парка, загорелось маленькое солнце, от света которого воспламенилось все вокруг…

…в эпицентре взрыва испарилось все, от железа до бетона. Дальше от эпицентра на асфальте и фасадах домов мгновенно появились тени от шедших еще секунду назад по улице на работу, в школу, просто в магазин… уже исчезнувших, переставших существовать людей — после вспышки от них остался лишь прах и мелкие угли. Когда-нибудь, это жуткое зрелище будет наводить ужас на забредших сюда жителей уже другого, постъядерного мира.

Спустя еще минуту вторая вспышка осветила промзону города N, и там все повторилось…

Огненные шторма, вслед за взрывными волнами, расходились в разные стороны; разрушенные здания горели как факелы, кипел асфальт, плавились трамвайные рельсы, горели продолжавшие ехать по ним трамваи. Горели автобусы и троллейбусы, горели юркие маршрутки и многочисленные легковые автомобили; транспорт на улицах города корежился на ходу от высоких температур; внутри горели люди — тысячи людей, оказавшихся слишком далеко от эпицентров, чтобы испариться, приняв мгновенную смерть, горели заживо, не имея никакой возможности спастись. За секунды центр города был обращен в руины.

Новые микрорайоны и пригороды пострадали меньше. Возможно, в этом был какой-то просчет или незапланированное отклонение траектории полета боеголовки, но сложилось, как сложилось: основной удар пришелся на административный центр города и промзону, а не на спальные районы. Новостройка, в подземном гараже которой пряталась Светлана с дочерью и еще две женщины с детьми, которых Светлана завернула прямо с лестницы, устояла.

Здесь взрывная волна, успевшая растерять большую часть своей сокрушительной силы, уже не смогла нанести существенных повреждений. Большая часть застройки микрорайона осталась стоять в виде выгоревших коробок с симметрично правильно расположенными в них черными квадратиками окон. Здесь на стенах домов уже не было причудливых и пугающих теней. Владимир Скворцов видел эти тени, когда оборудованный по высшему уровню радиохимической и биологической защиты БТР объезжал один из эпицентров. Полностью лишенная оконных стекол новостройка продолжала стоять нетронутая огненным штормом (только с одной ее стороны сдуло часть выступавших из фасада балконов), — широкие проспекты новых микрорайонов стали для огненного шторма непреодолимым препятствием.

Прорезая пыльную темноту парковки противотуманными фарами и низко урча дизелем, на второй уровень въехал БТР. Машина остановилась, и Скворцов выбрался наружу. На нем не было химзащиты, только полевая форма и противогаз.

Поправляя ремень висевшего на его плече короткого автомата, он резким движением оборвал с плеча один из погонов, повертел в пальцах, потом сорвал второй и зашвырнул в темноту, в сторону от освещенного фарами участка стоянки, стараясь закинуть ставшие ненавистными знаки отличия как можно дальше от себя. Владимир снял противогаз и громко прокричал:

— Света! Анюта! Девочки мои!

Тишина.

— Света! — повторил он и закашлялся.

В этот момент где-то рядом тявкнула собака. Сплюнув на пыльный пол, Скворцов обернулся к транспорту и подал знак механику-водителю.

На БТРе включили фару-искатель, и яркий луч принялся шарить по полупустой стоянке. На редко стоявших машинах лежал толстый слой пыли и куски штукатурки; из-под одной, в дальнем углу уровня, блеснули желтые испуганные глаза, — собака выглядывала из-за колеса внедорожника. Из пасти животного вырвался короткий скулеж, а за тонированными стеклами в салоне машины кто-то пошевелился.

— Саша, посвети-ка еще раз вон на тот джип… — Владимир указал рукой направление. Луч вернулся, и Владимир пошел в сторону машины.

— Света! Анечка, доченька! — снова позвал он.