Сумрак

– Тоже здесь. Мы можем не отключать сознание донора, начало беседы вел именно он.

– У нас получается патовое положение, – после некоторого молчания продолжил Скиф. – Вы не можете дать требуемое нам, без общего обсуждения, а мы не можем освободить остальных без гарантий.

– Вы передаете все эгализаторы сегодня, после окончания встречи. И это ультиматум! – Нуари в своей стихии. – После этого мы рассмотрим это и другие предложения, если они возникнут. В противном случае начнется планомерное уничтожение вашей команды.

– Я думаю, никому не захочется менять перспективу вечной жизни на смерть из-за необоснованных опасений, – подливаю я масла.

– Мы готовы передать половину, а остальные после вашего согласия, – сделал жалкую попытку сохранить лицо Татарин.

– А смысл? – удивляюсь я. – Если согласия не будет, то что изменится? Предпочтете умереть?

– Ты сейчас кто? – повернулся ко мне Татарин. – Карлсон или Эри? Руслан, ты же трамп, гронт по их определению. Нам нужны дети шехов. С их приходом, как ты сам сказал, мир не будет прежним, но могут в любую минуту пожаловать архангелы. Мы пострадаем, а шехи не исключено погибнут все. А если у нас будут неактивированные потомки шехов, то мы сможем возродить их и они помогут нам в той войне, которая развяжется.

– Сейчас говорит Руслан. Я признаю, что вы правы в своих опасениях, более того вы не понимаете всей глубины опасности. Дети-шехи могут родиться, только если при зачатии присутствовали два шеха, если один – тогда гронт. И если предположить ситуацию, когда шехов, живущих только на американском континенте, вычистят архангелы, то через некоторое время американские трампы усилятся появляющимися детьми шехов и гронтов. Так что я со своей стороны буду настаивать на том, чтобы шехи размножались преимущественно у нас, а делами занимаются пусть там, где договоримся. Насколько я понял, то препятствием может стать ваше требование считать таких детей вашими. Тут шехи вряд-ли пойдут на уступки, но с другой стороны, если шехи погибнут, то их потомки останутся и так у нас. Вот такое моё виденье ситуации, считаю что в этом вопросе мы сможем договориться.

Скиф уцепился за такую лазейку, начал пытаться выторговать больше. Пришлось опять отговориться неполным составом делегации шехов. А дальше началась торговля по пунктам договора и распределению территории. Я от лица Эри пообещал не вмешиваться в их региональную политику, что вызвало заметное неудовольствие Нуари. Ничего, потом ей объясню, что наш независимый союз трампов не участник договора, следовательно, шехи смогут действовать через нас. Нам то, не все равно, что творится у нас в стране и окрестностях. А если мы со временем получим большинство, то и договор с москвичами утратит силу.

Переговоры затянулись до пяти утра. Я не выдержал, попросил принести двести коньяка, для поддержания сил. Вскоре моему примеру последовал и Татарин. Все время ожидал, что Нуари не выдержит и закончит переговоры очередным ультиматумом, но она молодец. Дожала их до конца, когда они поняли, что больше ничего выторговать не удастся. Всё чего удалось достичь Скифу и Татарину, так это обещание не трогать Восточный блок и оказывать силовую помощь при необходимости. Вопрос с детьми будет обсуждаться отдельно.

Возвращаюсь домой к шести утра. Передачу эгализаторов и вскрытие проведут без меня, я и так на пределе сил. Наглотавшись таблеток, впервые за много дней просто ложусь спать. Организм требует восстановления и мне не закосить от этого шляясь по чужим телам.

Снов не снилось, словно выключили, а потом включили. Включила, то есть разбудила Вита. Смотрю на часы – семь утра.

– Что случилось? – недоумеваю столь быстрой побудке.

– Ничего, просто я волноваться стала, целые сутки спишь!

– Сутки?

Прислушался к организму, да, значительно лучше стало. Оказывается нельзя без сна и гронтам, психическая усталость накапливается.

– Я в спортшколу, устраиваться на работу, ты со мной сходишь?

– Погоди чуть, сейчас созвонюсь, узнаю новости, потом определюсь, – предлагаю я.

Начал с водных процедур, сбриваю щетину. Хорошо, что левая рука в гипсу. Вита подходит сзади, наблюдаю в зеркале ее непонятный, ироничный взгляд.

– Что? – оборачиваюсь.