Похоже, игра окончена

22
18
20
22
24
26
28
30

— А-А-А-А-А-А-А! — мужчина схватился за голову, — Ч-что… ЧТО ТЫ СДЕЛАЛ?! — завопил он дрожащим голосом.

— Если убить сильное существо, то я могу показать ему фрагмент своих воспоминаний. Увы, этот фрагмент настолько мал, что в него не помещается и получаса. Но я также откуда-то знаю, что в этом измерении мы можем находиться сколь угодно долго, — замахиваюсь копьём, — И умереть без моей команды здесь никто не способен.

Броском я разрываю его рёбра и пробиваю лёгкие, отшвыривая дёргающийся труп на несколько метров.

В то же время воспоминания моего детства проносится перед нашими глазами.

— А-А-А-А-А! — Шезму хватается за грудь и закашливается слюной, — Хва… хватит!

— Причина всех страданий, что тебя окружают — ненависть, — отрубаю ему голову.

Крик.

— Но не пойми неправильно — ненависть, это хорошая эмоция. Она способна дать такой стимул к счастью, на какой не способна ни одна другая светлая эмоция, — телекинезом разрываю собеседника надвое.

Вопль. Шезму лежал и корёжился от фантомной боли, безустанно разрывая горло в истеричном крике и просматривая моменты моего избиения другими детдомовцами.

— Но к тебе это, увы, не относится, — создаю в руках двуручный меч и заношу над мужчиной, — Я покажу тебе, что испытывают жертвы твоей, неправильной ненависти.

Опускаю. Слышится звук разрываемой плоти.

Крик.

/Спустя три дня в измерении белых нитей/

— Понимаешь ли…, — замахиваюсь топором, — Наша с Лилит судьба очень похожа. Просмотрев мою, ты поймёшь, что испытывала твоя дочь.

— СТОЙ! ХВАТИ…

Рублю горло. Шезму падает наземь, машинально хватается за порез и в предсмертной агонии пытается втянуть воздух.

Пространство рябит. Мы оба стоим в метре друг от друга.

— Пожалуйста…, — он бессильно падает на колени, — Я… я больше не могу. Стой!

Задираю копьё.

— СТОЙ! Я ПОНЯЛ, ЧТО…