– Мамедов убит, – сказал Всеволод и поднялся, чтобы успеть переговорить с другими освобождёнными.
– Да неужто?! – радостно воскликнул Кознов, перекрестился и затих.
Потом так и лежал со светлой улыбкой на лице – даже когда его сердце перестало биться.
Андрей не понимал, чем его так раздражает Илона, которая вцепилась в рукав водолазки и прижалась ледяным своим животом. Потом Озирского едва не вырвало – изо рта молодой женщины шёл отвратительный, трупный дух. Андрей не раз видел покойников, найденных в подвалах и на чердаках. Они, если долго лежали, воняли в точности так же. Но Илона была живая, и это вызывало вопросы.
Уплывали в дым носилки, и Всеволод насчитал их девятнадцать штук. У троих лица были уже закрыты, шестнадцать человек были в критическом или тяжёлом состоянии. Те, которые могли, шли своими ногами. А трое так и не увидели пусть дымного, но неба над головой. Они не дождались, когда их вытащат из болота грязные, злые, и всё-таки свои люди. Увядшие, кое-где обгорелые деревья шумели над ними, но порадоваться свободе эти мученики не успели.
– Пойдёмте, – сказала Илоне врачиха и тоже поморщилась от запаха. – Вам сколько лет?
– Двадцать один с половиной. – Илона встала, опираясь на руки Андрея и женщины в белом халате.
– Какой срок у вас? Месяцев шесть, седьмой? – прикинула на глаз врачиха.
– Да. Я в декабре собиралась рожать, под Новый год.
Врачиха обернулась к Грачёву и шёпотом сказала ему:
– Бедная девочка, у неё же замерла беременность. И, кстати, уже давно…
Волосатый юнец всё ещё сидел под берёзой, обхватив руками колени, и не поднимал головы. Брагин подошёл к нему, разулся. Вылил из сапог болотную воду, очистил форму и ударил кулаком по стволу берёзы так, что посыпались жёлтые листья.
– С-сука я… Берет потерял! – Он горящими от бешенства глазами посмотрел на врачиху. – Вам удивительно? Если бы вы только знали, что значит для меня чёрный берет! Долго надо объяснять…
Женщина вдруг вскинула голову:
– Почему же? Я всё понимаю. Видела вас зимой, по телевизору. Вы сидели у печки там, на базе, в Прибалтике.
– Да, верно, он из Риги, – удивлённо подтвердил Андрей.
Сам он смотрел не на Романа, на Илону Саламатину. Вот оно что, всё правильно! Беременность замерла, и плод разлагается. Шведско-русскому ребёнку не суждено было жить. Он стал объектом варварских опытов ещё до рождения, расплатившись по счетам своего деда.
Омоновцы и оперативники переговаривались и курили, светя в дыму огоньками сигарет. За болотом гудел пожар. Стал накрапывать дождь, и Андрей про себя подумал, что сильный ливень вполне может сбить пламя. Брагин клоком ваты промокнул кровь на виске – новая рана оказалась как раз на месте того, давнего шрама.
Озирский тем временем помог встать тонколицей даме, спросил её:
– А вас как величать?