– Зачем тебе тот человек искать? Она сильно убился, ему злые люди сделали плохо. Айратка глупый, привёл тебя напрасно. Тот человек нету больше…
– Как нет? – сорвалось у Репнина. – Он умер? Расскажите всё, что знаете о нём. Я не злой человек, я его товарищ… епташ. – Тимофей Кузьмич вспомнил подходящее башкирское слово. – Он пропал, а я ищу. Мне надо его найти. Он мой друг! Понимаете, бабушка?
– Фатинья всё понимает, – не сводя умных глаз с Репнина, ответила женщина. – Я понимает теперь, что ты не злой человек. Теперь скажу тебе, что епташ твоя не умирал. Мы его с кызы[66] Аклимка лечил, потом Сабир в своя дом забрал. Иди туда. Айратка уведёт, она знай где…
– Спасибо вам, бабушка Фатинья, – поблагодарил женщину Репнин. – Спасибо, храни вас Бог!
Сын Фатиньи Сабир жил рядом, через два дома. Не прошло и пятнадцати минут, как Репнин изумлённо рассматривал Кнута, которого башкир назвал новым именем – Евгик Шкура. Перед следователем на кровати лежал старый знакомый, вор-рецидивист, оба дела которого Тимофей Кузьмич вёл когда-то. «Кто это дал ему новое погоняло? Евгик Шкура, надо же! Не какой-то там Кнут», – усмехнулся про себя Репнин.
– Вот так встреча! – по-стариковски всплеснул он руками. – Привет, Евгик Шкура! Правду, видимо говорят, что Бог любит троицу. Третий раз мы с тобой лоб в лоб. Не ожидал, честное слово, не ожидал…
Кнут съёжился, напрягся. Внутренне он давно был готов к встрече со следователем, но чтобы им снова оказался Репей – такого Кнут предположить не мог. Был же слух, будто он ушёл на пенсию… Выходит, фуфло толкали[67]? Или…
– Здоро́во, Тимофей Кузьмич. – У Кнута не повернулся язык в глаза назвать бывшего следователя Репьём. – Встреча нежданная, факт. Сейчас соберусь, посиди малость.
– Да ты не торопись, Евгик, – дружеским тоном остановил Тимофей Кузьмич засуетившегося Кнута. – Не затем я тебя искал, о чём ты подумал. Всему своё время. Так что не торопись. Давай-ка мы с тобой перво-наперво побалясничаем по душам, а там видно будет, как дальше нам действовать.
Кнут оторопел. «Темнит чего-то Репей… А куда денешься? Никуда! Ну, как будет, так и будет…»
– Ты ходить-то можешь? – спросил Репнин.
– Всё пучком, могу! Я и бегать могу. – Кнут встал с кровати, подтянув старые, явно не по росту штаны и первый раз улыбнулся. – Не успеешь глазом моргнуть – подорвусь[68] сейчас, Кузьмич, и уж больше мы с тобой никогда не словимся.
– Ну, это мы ещё посмотрим, – в тон ему ответил Репнин. – А пока давай выйдем во двор, там хоть покурить можно. Спокойно и поговорим.
Вышли. От ядрёной летней свежести у Кнута закружилась голова. Он покачнулся на ослабевших от длительного лежания ногах. Репнин поддержал его, и они поспешно опустились на край лежащей рядом с крыльцом большой водопойной колоды для скотины.
– Ну давай, Евгик, рассказывай всё по порядку и без утайки. – Репнин достал сигарету и с видимым удовольствием закурил. – Курить будешь?
– Буду… О чём тебе рассказать-то, Кузьмич? Фаршманулся я по полной, сам видишь. Теперь третьей ходки[69] не миновать. – Кнут с досадой бросил начатую сигарету и затоптал. – Не могу въехать, как ты выластил[70] меня? Я ведь сразу понял, что к матушке моей мусор[71] привалил. А-а, может, это и к лучшему… Надоело всё! Не поверишь, Репей, надоело! – машинально слетело у него с языка прозвище Репнина. – Последний раз забашлять хотел и на этом завязать, а видишь, как оно вышло…
– Что и говорить, Евгик, вышло погано. Пальчики свои, понимаешь, ты оставил на иконах староверческих.
– Во-он оно что… – Кнут горько улыбнулся. – Тогда ясно… Дай-ка, Кузьмич, ещё цигарку… Так ты всё ещё в следаках ходишь? Был слух, будто тебя на заслуженный проводили… Братва вздохнула маленько. Ты хоть и в уважении, да больно цепкий, как…
– Как репей, чего уж там, – рассмеялся Тимофей Кузьмич. – Знаю я вашего брата. А слух верный: пенсионер я, понимаешь, на заслуженном отдыхе. Правда, на досуге помогаю друзьям, а так на рыбалке да в огороде в основном. Ну, это ладно. Ты ведь хотел рассказать чего-то.
– Расскажу, Кузьмич, расскажу. Мне терять теперь нечего… Только и ты обещай, что твои кореша оформят явку с повинной. Пацана жалко, опять без отца… Я ведь планировал получить свой куш за стариковские иконы да свалить с семьёй куда подальше, где никто меня не знал бы. Никто! Шоферить могу, плотничать на зоне научился… Без куска хлеба не остался бы. Так ведь кинули сучары! Эти, Валет с Катькой… Больше-то Катька виновата, конечно. Лапушка, распротуды её в качель! Первое время нормально платила, а в этот раз и половины обещанного не дала. – Кнут глубоко затянулся сигаретой. – В то воскресенье я их случайно встретил в Сосновке, пассажир из города был дотуда. Ну и высказал, конечно, всё, что думал… Вот и получил! Они, похоже, испугались, что я их заложу мусорам. Но я-то ведь не падла, Кузьмич, ты меня знаешь. Отдай моё – и никакой предъявы[72] я бы не толкал. А уж если они со мной так… Тогда скажу тебе, Кузьмич, что тех стариков Катька завалила. Крестом она их… И на Уфимском тракте двоих… она же.
ebooksa