Решительно отодвинув начатый черновик, он взял чистый лист, решив немедля писать письмо другу, кому мог доверить то, что клокотало в груди и вырывалось наружу.
Попутный ветер позволил «Юноне» добраться до острова Кайган, однако по его достижении полный штиль задержал судно на десять дней. А как только ветер поднялся снова, он вдруг резко набрал силу, и к вечеру начался страшный шторм, который продлился всю ночь и следующий день.
На судно обрушивались чудовищные волны. Неимоверная сила швыряла «Юнону» в черную бездну и возносила на высокие гребни. Через палубу хлестали потоки воды, сметая все, что было непрочно закреплено. Когда шторм стих, моряки увидели на мачтах обрывки снастей и клочья порванных парусов.
Через месяц после отплытия от берегов Калифорнии «Юнона» приблизилась к острову Ситка, зашла в залив Норфолк-Зунд и бросила якорь. Опасаясь, что население форта вымерло от голода и скорбута или полностью вырезано индейцами, Хвостов приказал сделать несколько пушечных выстрелов, однако с берега никто не ответил…
Моряки уже были готовы к самому худшему. Но вскоре увидели плывущие к кораблю байдары, в которых сидели больные, истощенные люди. Помощь пришла, но не все ее дождались. Семнадцать колонистов умерли, еще шестьдесят уже не вставали.
Встретившись на берегу с правителем русской Аляски Александром Андреевичем Барановым, Резанов дал полный отчет о доставленной провизии. Ему одному командор поведал о своем намерении жениться на дочери коменданта крепости Сан-Франциско. Более он об этом никому не рассказывал.
25 июля Николай Петрович Резанов отбыл на «Юноне» в Россию, намереваясь пересечь океан и достичь Охотска, восточного порта империи. Выход из гавани получился неудачным, дул встречный ветер с дождем и туманом, что нередко бывало в этих водах даже в июле.
В конце сентября «Юнона» достигла берегов России, вошла в устье реки Охты и пришвартовалась в Охотском порту. Охотский деревянный острог располагался весьма низко, у самой воды. Берег – мелкая галька, поросшая редкой травой. Нездоровое, сырое, голодное место. Только один раз в год, весной, жители запасались рыбой, когда она приходила из моря в низовье Охты. Рыбу солили, коптили, сушили и ели все лето, осень и зиму.
Камергера Резанова встретили с большим воодушевлением. Нечасто сюда приезжали посланцы российского императора. Его, больного, перенесшего в пути лихорадку и гастритные боли, настойчиво тянули по гостям и приемам. Следуя долгу, командор мужественно выдержал протокольные процедуры, после чего слег на несколько дней.
Знающие люди советовали отложить поездку в Санкт-Петербург до весны, однако он их не слушал. Из двух лет, которые Николай Петрович отвел себе для достижения столицы и возвращения в Сан-Франциско, полгода уже прошло.
24 сентября на рассвете Николай Петрович Резанов выехал из Охотска и направился верхом на лошадях в Якутск, до которого было более тысячи километров. На всем протяжении Якутско-Охтинского почтового тракта, по которому предстояло проехать, располагалось восемнадцать почтовых станций, причем на самом длинном и малопроходимом участке от Охотска до реки Алдан – всего четыре. Обслуживались они якутами. Случалось, что, достигнув почтовой станции, путешественник не находил там смену для лошадей, приюта и пищи.
Решившись на этот поход в преддверии холодов, Резанов пожалел своего камердинера и оставил его в Охотске с такими словами:
– Дождешься попутного корабля и достигнешь Санкт-Петербурга водным путем. Твое время терпит, а мне более ждать невозможно.
С собой он взял слугу-гавайца Томори, который был значительно моложе и выносливей камердинера Жана, несколько лошадей, необходимой провизии, документы и кое-что из личных вещей.
Путь пролегал через множество рек, горных хребтов и труднопроходимых лесов. Это было утомительное, опасное путешествие. Спустя несколько дней зарядил дождь и сильно похолодало. Одна из переправ через реку закончилась для Резанова падением в воду, после чего более суток ему пришлось ехать в мокрой одежде, и у него возобновились приступы лихорадки. Во время одного из таких приступов командор упал с лошади и сильно зашибся.
Так он и ехал – больной, истерзанный, истощенный… Надо ли говорить, какие мысли точили его мозг? Сильнее физических страданий командора мучила невозможность выполнить данное обещание. Он представлял себе, как Кончита сидит на утесе и смотрит за горизонт. Она ждет его, и он должен сделать для нее невозможное.
В начале октября дождь перешел в снег. Томори был в ужасе и страдал не менее командира. Наконец 7 октября, зайдя за Юдомский Крест, они сумели отыскать якутскую юрту. Резанов слег и на несколько дней впал в беспамятство. В бреду он говорил по-испански и повторял слово «волвер»[12].
Хозяин юрты, старый якут, оказавшийся шаманом, брал в руки бубен и бил в него особенным способом, призывая на помощь лесных духов. Из корней и трав варил какое-то зелье и поил командора. Втыкал в его тело деревянные иглы, обернутые целебными травами, и поджигал их. В такие моменты юрта наполнялась запахом полыни, моксы и еще какими-то ароматами, каких не знает нос европейца.
ebooksa