– И не Эдик, – добавила Ирина. – Маргарита всегда была начеку. Остался Кринберг, Круглов и…
– Только не Кринберг. Он весь вечер провел в туалете. У него был понос.
– А ты откуда знаешь?
– Он во всеуслышанье рассказывал, нисколько не стесняясь, будто о насморке.
– Натуралист. Так себя любит, что собственный понос вызывает у него приступ самоуважения.
– Круглова тоже исключаем из списка. Я видела, как он подслушивал.
– Этот, как и Кринберг, может пойти на любую гнусность, но у обоих безусловное алиби, – брезгливо прокомментировала Ирина. – Голос в купе не показался тебе знакомым?
– Нет. Когда люди ругаются, все голоса похожи, – Дайнека вдруг вспомнила: – Послушай, а что в том письме?
– В каком?
– Которое мальчишка передал.
– Ах это… Подожди, я сейчас.
Она вернулась из прихожей с конвертом. Распечатав его, пробежала глазами и положила письмо на стол.
– Можно? – спросила Дайнека.
– Читай.
– «Жду вас сегодня в шесть вечера на главной аллее парка. Первая лавочка справа. Приходите одна, мне нужно сообщить нечто важное».
Дайнека бросила строгий взгляд на Ирину:
– Одна не ходи, тебя могут убить.
– Если пойду с тобой, точно убьют. Кто из нас двоих опасный свидетель?
– По крайней мере, со мной будет охрана. Может, сообщить Ломашкевичу?
– Не-е-ет… – сказала Ирина. – Что-то подсказывает мне, что этого делать не следует.