Охота на маршала

Хлопнув от нетерпения в ладоши, Соболь вскочил первым и быстро вышел из дома во двор. Поднялись и Гонта с Борщевским, двинулись за ним. Но у дверей Иван неожиданно остановился, несильно сжал Дмитрию локоть.

– Погоди. Два слова еще.

Ожидая чего-то подобного в свете недавних разговоров, внутренне даже угадывая, что хочет сказать Борщевский, майор обернулся. Глаза встретились.

– Ну?

– Пашке знать не обязательно. Ты послушай. Я и дальше уверен: товарищ Сталин ничего не знает. Руководителя просто не информируют обо всех безобразиях в стране. Она большая, наш Бахмач на карте – тьфу. У Соболя свои счеты с МГБ, он в университете учился, математику знает. Думает иначе. Не будь здесь Павла, я бы разговаривать с тобой не стал, веришь?

– Верю. – Ответ прозвучал так же искренне, как и сказанное.

– Если бы и стал, то лишь для того, чтобы потом сесть и написать в Кремль, лично товарищу Сталину, какие дела Берия творит за его спиной. Тебе не с руки – мне сподручно. И не думай – Анна, все наши дела сюда никак не касаются. Наоборот, расписал бы я в письме своем обстоятельно, как начальник УМГБ по приказу Берии давит на тебя, фронтовика, героя войны, гвардейца. Вступился бы ради Анны. Ей же спокойнее, если у тебя нету неприятностей.

– Спасибо, Ваня.

– На здоровье. Мне надо, Митя, чтобы ты знал: не за тебя я сейчас с Соболем вдвоем на твое задание пойду. Ржавый пацанов положил на станции, зеленых совсем. Только служить начинали, на войну опоздали, видал я такую детвору. А государственная безопасность на маршала Жукова капканы ставит. Тоже, считай, на армию. Не Жуков голодом мое село заморил, Митя. Там не бойцы Красной Армии в оцеплении стояли, абы люди не выползали за околицы. Товарищу Сталину донесли про неурожай, сами здесь свои порядки наводили… гады… Главное: я офицер, кадровый. Берия открыл охоту на Жукова – выходит, на всех военных. Согласен?

– За честность еще раз спасибо, Иван.

– Ради бога. Так что не за тебя иду, Григорьич. За себя.

Отпустив локоть майора, Борщевский зачем-то провел ладонью по бритому черепу. Шагнул через порог, что-то вспомнил, повернулся, добавил:

– Вообще… Я вот наговорил тебе тут сейчас… Так это я себе, Митя. Не тебе.

5

Усадьба

Лес, район Бахмача

Мартовский день понемногу серел.

Марш-бросок от городской окраины до лесной стены удобнее и логичнее всего делать в сумерках. Но обратный отсчет не остановить, время играло против разведчиков, в том числе – время суток. Им нельзя ждать, когда все еще не слишком поздний мартовский закат начнет вступать в свои права. Хотя Соболь с Борщевским вооружились, своим главным оружием сейчас оба считали фронтовой опыт, удачу и навыки проведения диверсионных операций, которые пришлось воскрешать.

Оказалось, нужно для этого совсем немного. Когда сперва Павел, а затем Иван увидели в мотоциклетной коляске боевое оружие, оба потянулись к нему сразу. Сработали не так уж давно забытые инстинкты. Соболь, откинув прикрывавший содержимое коляски брезент, не знал, о чем подумал Борщевский, когда открылся этот небольшой арсенал. Сам же Павел позже, когда оба молча двигались по направлению к лесу, мысленно признался себе: после пережитого за несколько последних месяцев ему хотелось вновь взяться за оружие независимо от повода. Разделял ли Иван его желание, Павел понятия не имел. И пока спрашивать не собирался.

Они вообще не разговаривали. Когда уходишь на очередную операцию, соблюдать молчание – это неписаное правило. Что у Борщевского на уме, Соболь решил выспросить попозже. Если, конечно, после того, как выполнят задание, у него останутся к фронтовому другу какие-то вопросы.

Лётную куртку Соболь оставил дома у командира. Вместо его единственной пристойно выглядевшей одежи Гонта раздобыл другу старый, чуть отдающий бензином ватник. Кубанку Павло крепче насадил на голову. Не скинул и прохоря, они успели притереться к ноге, передвигаться в них было очень удобно. Борщевский тоже не мог похвалиться разнообразием гардероба. У вокзального грузчика имелось два вида одежды: рабочая и та, в которой прилично выйти, чтобы не приняли за бродягу. Облачившись в перетянутую офицерским ремнем стеганую зеленую телогрейку, галифе, зашитые в разных местах грубыми стежками, Иван больше походил на разведчика, идущего за линию фронта. Бритая голова, видеть которую Соболь за все военные годы привык, довершала перевоплощение – Павлу впрямь показалось, что они перенеслись назад, совершив путешествие во времени, как в читанной когда-то книге товарища Герберта Уэллса[33].