Я Пилигрим

Я лишь кивнул в знак согласия. А миссис Коркоран продолжила свой рассказ:

– Как бы то ни было, спор между ними становился все более ожесточенным, пока наконец Грейс не вышла из себя. «Знаешь, в чем твоя проблема, Билл? – спросила она. – Ты по натуре носильщик: увидишь кого-нибудь с багажом и сразу кидаешься на помощь». Грейс заявила мужу, что утром ты уезжаешь обратно, и пошла в дом: мол, нужно проверить, как готовится обед. До конца дня ее больше никто не видел. Билл долго сидел молча, устремив взор на тебя, а потом сказал: «Скотт будет жить в Авалоне, пока не отправится учиться в колледж, а если захочет, то и дольше. Мальчик останется, потому что так решил носильщик. А Грейс придется с этим смириться». Я не знала, что и сказать. Никогда раньше не замечала такой непреклонности в характере Билла, она была ему несвойственна. Затем он повернулся ко мне и произнес очень странные слова. Ты, конечно, со мной согласишься: твоего приемного отца трудно было назвать религиозным человеком. Никогда не слышала, чтобы он завел разговор о Боге, но тогда он признался, что каждую ночь сидит у твоей кроватки, пока ты спишь. «Мне кажется, что Скотт послан нам небесами, – сказал он мне. – Я чувствую себя так, будто избран заботиться о нем. Не знаю, почему я так думаю, но верю, что ему предстоит однажды совершить нечто важное».

И вот сейчас, в этом старом доме, много лет спустя, миссис Коркоран, улыбнувшись, поинтересовалась:

– Ну и как же, Скотт? Билл оказался прав? Ты совершил в жизни что-то выдающееся?

Я улыбнулся в ответ и покачал головой:

– Нет, если не считать важным то, что я нашел несколько утерянных полотен. Но Билл был прекрасным человеком, и очень хорошо, что он так думал.

Тут мы услышали, что кто-то зовет миссис Коркоран с лужайки: возможно, ей надо было произносить речь. Она похлопала меня по руке, собираясь идти.

– Что ж, кто знает? – сказала она. – Ты еще не стар, у тебя есть впереди время. До свидания, Скотт.

Но, увы, времени-то у меня как раз и не было. Мне еще не исполнилось и сорока, но гонка для меня навсегда закончилась. По крайней мере, я так полагал. В ту пору я искренне считал, что у меня все в прошлом.

Глава 29

Сарацин, только что прибыв в Афганистан, быстро продвигался в восточном направлении, держась по возможности малозаселенных долин. Прошло почти пятнадцать лет с тех пор, как он впервые побывал здесь еще подростком-моджахедом, и каждый день он встречал свидетельства той давней войны против СССР: заброшенные окопы, заржавевший фрагмент пушки, разбомбленная и забытая хижина козопаса…

Он чувствовал себя в относительной безопасности, двигаясь вдоль рек и ручьев, текущих в долинах. Плодородные полосы земли по краям водоемов были засеяны только одной культурой – коноплей, из которой получают марихуану. Высокие, тяжелые от влаги растения давали ему хорошее прикрытие от американских систем наблюдения.

Однако в конце концов Сарацину все же пришлось покинуть долину и взбираться на неприветливые горы Гиндукуша. Он шел по тропинкам, проделанным дровосеками в лесу, которым поросли крутые склоны, рассчитывая, что беспилотные самолеты-наблюдатели зафиксируют вьючных лошадей и примут его за очередного лесоруба-браконьера. Выше границы произрастания лесов каждый вздох давался с трудом, а укрыться было негде. Пришлось идти еще быстрее.

Однажды в конце дня Сарацину показалось, что в отдалении виднеется каменистая осыпь горы, где он сбил свой первый боевой вертолет, но поскольку это случилось очень давно, то полной уверенности у него не было. С трудом поднявшись еще выше, он пересек узкую гряду гор, прошел мимо куч стреляных гильз и контейнеров от ракет гораздо более позднего происхождения.

За годы, минувшие с тех пор, как Сарацин в последний раз видел эту страну, афганцы практически не знали ничего, кроме войны. На смену русским пришли полевые командиры, образовавшие «Северный альянс», их победили талибы во главе с Мохаммедом Омаром, известным также как Мулла Омар. Американцы, охотясь на Усаму бен Ладена, уничтожали талибов, потом опять вернулись полевые командиры, а теперь США в коалиции со своими союзниками стремились помешать возрождению талибана.

Сарацин наткнулся на отслужившие свой срок боеприпасы, и это подсказало ему, что он недалеко от провинции Кунар, которую американцы называли «центральным врагом». Он был уверен, что слышал в ту ночь вертолеты «Апач», ревущие внизу в долине, а затем различил звук военно-транспортного самолета Ас-130, который, как рассказывали, ведет огонь пулями величиной с бутылку из-под кока-колы.

В последующие дни Сарацина останавливали множество раз, в основном патрули войск США и НАТО, еще дважды – какие-то полудикие люди, назвавшиеся антикоалиционной милицией, но он знал, что это те же талибы, только в других тюрбанах. Сарацин всем рассказывал одно и то же: дескать, он набожный ливанский врач, который собирал деньги у себя на родине в мечетях и у частных лиц для медицинской миссии милосердия. Его цель – помощь мусульманам в отдаленных регионах, там, где непрекращающиеся войны разрушили инфраструктуру, больницы отсутствуют, а врачи покинули страну.

Сарацин говорил, что якобы отправил свой груз теплоходом из Бейрута в Карачи, а сам вылетел, чтобы встретить его, купил грузовик, который пригнали в Афганистан из Пакистана, и на базаре Шаддле, крупнейшем в мире рынке по продаже опиума, обменял грузовик на пони. Все это было правдой, у него даже имелась дешевая цифровая камера, на которой можно было в случае чего демонстрировать фотографии: как он ухаживает в разрушенных деревнях за больными и детьми после прививок.

Эти меры предосторожности полностью себя оправдывали, да и то обстоятельство, что его караван всякий раз обыскивали и находили лишь разнообразные медицинские принадлежности, также играло Сарацину на руку. Правда, лист толстого армированного стекла и несколько мешков негашеной извести изредка вызывали вопросы. Тогда он объяснял, что стекло служит легко стерилизуемой поверхностью для смешивания ингредиентов лекарств, а известь необходима для уничтожения тампонов и перевязочных материалов, используемых при лечении всевозможных заболеваний, от гангрены до кори.

Никому ни разу не пришло в голову пошарить в глубине маленького седельного вьюка, где лежали одежда и запасные сандалии. На дне его были спрятаны складной шлем с прозрачной гибкой лицевой пластиной, коробка одноразовых стерильных масок, черный костюм биозащиты, резиновые сапоги, перчатки с кевларовой подкладкой и катушки со специальной лентой, чтобы герметично закрыть все места соединений в его экипировке, от шлема до обуви. Если бы это снаряжение обнаружили, Сарацин сказал бы, что у копытных животных, включая козлов и верблюдов, в природных условиях встречается сибирская язва, а в его планы не входит умереть на работе. Для пущего доказательства он продемонстрировал бы флаконы с антибиотиками, украденные из больницы, в которой он работал в Ливане, – стандартные медикаменты для лечения инфекционных болезней. Но люди, которых он встречал, были профессиональными военными или партизанами – они искали исключительно оружие и взрывчатые вещества.