Genredet_actionAuthor InfoМихаил Петрович НестеровОфицерский крематорийБывший спецназовец ГРУ, а ныне частный детектив Павел Баженов узнает из новостей о трагедии в Новгороде: там сгорело здание ГУВД, погибло более шестидесяти полицейских. Профессиональное чутье и жажда опасных приключений вынуждают Баженова немедленно отправиться в Новгород. Там он селится в одной из центральных гостиниц и в первый же вечер знакомится с девушкой невероятной красоты – Маргаритой. Знакомство молодых людей продолжается в номере отеля. Утром Баженов просыпается с жуткой головной болью. В номере – разгром, на стенах – следы крови, а рядом в постели – мертвая девушка…v 1.0 – создание fb2 Chernov Sergey октябрь 2014 г.Михаил НестеровОфицерский крематорийВсе персонажи этой книги – плод авторского воображения. Всякое их сходство с действительными лицами чисто случайное. Имена, события и диалоги не могут быть истолкованы как реальные, они – результат писательского творчества. Взгляды и мнения, выраженные в книге, не следует рассматривать как враждебное или иное отношение автора к странам, национальностям, личностям и к любым организациям, включая частные, государственные, общественные и другие.Двух вещей хочет настоящий мужчина: опасности и игры. И потому он ищет женщину, как самую опасную игрушку.© Нестеров М., 2014© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)Глава 1Теория заговораХудощавой женщине, за которой я установил слежку, подошло бы кредо «Клянусь честью!»…Две недели промчались как один день, не балующий себя разнообразием: утро, день, вечер, ночь. По объекту можно было сверять часы, и это избитое сравнение возникло не просто так.Восемь часов пятнадцать минут, открывается дверь парадного, женщина включает секундомер, застегнутый поверх рукава утепленной куртки, поднимает капюшон и делает первые шаги своей получасовой пробежки.Днем она выходит за покупками и уже не выглядит марафонкой. Теперь на ней стильная дубленка, модный треух на меху, замшевые сапожки на сплошной подошве.Вечер. Кажется, его она собирается посвятить своей подруге. Они встречаются во дворе, где детскую площадку оккупировали легковушки и даже микроавтобусы, идут под руку к последнему подъезду, возвращаются к первому, при этом оживленно беседуют, и мне представляется, этому не видно конца.Но вот во двор въезжает эксклюзивная, можно сказать, «Хонда Риджлайн», предназначенная исключительно для рынка США. Одна из четырех дверей этого серебристого пикапа открывается и выпускает водителя. Он благосклонно принимает приветствие и нехотя (я с ходу замечаю такие вещи) отвечает на поцелуй жены. Надо ли говорить, что этот мужчина – мой клиент?..В субботу он возвращается с работы на пару часов пораньше. И это время можно назвать его личным. Он ставит «Хонду» так, чтобы ему удобно было загружать вещи в пикап. Наконец загоняет в него по сходням роскошный байк – той же японской марки, что и его машина, с инжекторным двигателем, с изящной передней вилкой, пятилучевыми колесными дисками с шипованной резиной. У меня «Судзуки Эндуро», и я знаю толк в мотоциклах.Эти две субботы я завидовал своему клиенту. На своем «японо-американском» пикапе, фаршированном всем, кроме навигации, он вывозил на природу своего любимца и там давал ему шпоры! Я представлял лагерь на окраине какой-нибудь деревушки, где нет дорог, а есть только направления. Первый выезд – ночью. Глаза у «Хонды» горят, она ввинчивается в ночь, выбрасывая снежную кашу из-под колес, и рычит, как дикая кошка, вновь обретшая свободу… Второй выезд – утром, он не такой бесшабашный и красивый, как ночной, и все же.Активный отдых этого человека заканчивается возле гаража. Пикап освобождается от мотоцикла, место которому – в дальнем углу, и сам едва умещается в нем: длина «Риджлайна» – больше пяти метров, ширина – почти два. Супертачка!.. Его встречает жена. Она исполнена ожидания, но ничего поделать не может: на такие мероприятия жен не берут.Дальше. Два-три раза в неделю она пополняет счет в терминале – обычно два номера. Все номера я зафиксировал, стоя позади объекта слежки и успешно исполняя роль нетерпеливого очередника. Первый номер принадлежал лично ей, второй – ее матери. Она пополняет счет по сто рублей, и это значит, что по телефону разговаривает немного.В предварительных отчетах я отметил передвижения и встречи жены моего клиента, а также записи телефонных разговоров. Ничего. Она была чиста, как говорят сыщики. Клиент же уверен, что жена ему изменяет. Что ж, это его право так думать. Я дал себе еще один день. Но уже сегодня был готов встретить недоверие с стороны клиента и ответить по всем пунктам.Суббота. Вечер. Что-то пошло не так. Клиент погрузил вещи в машину, закатил в пикап «Хонду» и закрепил ее ремнями, оглянулся, как бы в растерянности. Сегодня жена не вышла проводить его. Приболела? Обиделась? Приревновала наконец-то мужа к его увлечению в целом и к байку конкретно? Один шанс из тысячи, что они пришли к соглашению и договорились встретиться на полпути к лагерю. Если так, то соответствующая отметка в протоколе (передвижения, встречи объекта) станет небольшой прибавкой к оплате.Я тронул свою «Ауди»-«сотку» с места и пристроился в хвост «Хонде». Мы не проехали и пары кварталов, а пикап уже замигал правым поворотом. Припарковаться ему было негде: машины и так стояли в два ряда. Но он остановился на секунду, чтобы подобрать женщину, ожидающую его, и она даже отдаленно не походила на его жену – это была подруга жены, с которой та прогуливалась, поджидая Ведерникова с работы. Они обменялись поцелуями еще до того, как он отпустил педаль тормоза.Досье на клиента – одна из важнейших задач сыщика. Я собрал достаточно материала, чтобы еще неделю назад подвести итог: Ведерников – уверенный, состоявшийся человек, преподаватель МГУ, с вытекающими отсюда финансовыми потоками. Теперь его дело было готово пополниться еще одним, на сей раз – компрометирующим его материалом.Я неплохой стрелок. Время между выхватом пистолета и прицельным выстрелом у меня равняется «стандартным» полутора секундам. Затвор фотокамеры я спускаю еще быстрее. Так что, как сказал бы уличный поэт, не успели их уста разъединиться, а я уже запечатлел это самое распространенное выражение любви на камеру.Как откровение, в моей голове пронеслось: «Сегодня он на природу не поедет». Но я ошибся. «Риджлайн» выехал за город по Дмитровскому шоссе и от Кольцевой отмотал еще сорок километров, потом повернул в Деденево, проехал еще километров пять.Я слышал об этой базе в Парамоново. Четыре склона – крутые и пологие плюс трамплин для сноуборда. Но где остановится на ночлег эта пара? Может, на базе отдыха «Сказка»?..Они выбрали сельский дом, расположенный между Домом культуры и магазином, и, судя по тому, как по-хозяйски припарковал Ведерников машину во дворе, мне стало ясно: он заранее договорился с хозяевами.Я проехал до конезавода и там остановился. Ничего интересного в ближайшие час-полтора в арендованном доме не увижу. Этой парочке требовался разогрев, и я дал им час с четвертью. Меня же грела печка в машине, работающей на холостом ходу, и я подумывал занести в список расходов еще полтора литра бензина…Розоватая лампа в спальне равномерно освещала все помещение. Большую ее часть занимала ретро-кровать: металлический каркас с ажурным изголовьем. И хотя кровать была двуспальная, на ней эта пара расположилась, как Чук и Гек. Неплотно запахнутая штора позволила мне сделать снимок эротического содержания: она – сверху, он – снизу. Я не видел ее лица, но видел лицо преподавателя. Мне повезло: я не пропустил кульминацию. Вот он, этот момент наивысшего напряжения, как и положено, предшествующий развязке. Я сделал еще несколько снимков, посчитав последний наиболее удачным. Женщина, откинув голову назад и в сторону, смотрела прямо в объектив, как будто была заодно со мной, мужчина тянулся к ее шее губами, чтобы запечатлеть на ее нежной коже дрожащий поцелуй благодарности.Этот день принес мне немало неожиданного. Преисполненный святости, университетский преподаватель сегодня натурально обнажился передо мной, и я увидел то, что увидел: в физиологическом плане – ничего примечательного.В понедельник мы встретились с ним в моей конторе. Он пожертвовал началом рабочего дня и был этим недоволен. Мы обменялись приветствиями, правда, обошлись без рукопожатий. Предложив клиенту место напротив, я устроился за рабочим столом.– Передвижения, встречи, телефонные разговоры вашей жены носят открытую основу. Результаты отличные.Он перебил меня жестом руки, не желая ничего слушать. А потом согласился пролонгировать договор еще на неделю, сказав:– Она изменяет мне. Я это чувствую. – У него даже ноздри затрепетали, а лицо перекосилось, как будто мои слова о невиновности его жены задели лицевой нерв, и, если бы он не умел дышать ртом, тотчас бы испустил дух. – Ищите доказательства! Берите пример с меня: я работаю двадцать четыре часа в сутки.Я заглянул в следующий понедельник, такой же нерезультативный (это с точки зрения Ведерникова), как этот. Он решился на крайние меры: предложил инсценировать измену, буквально подсунуть под свою жену любовника. Но этого не потребовалось…На следующий день, пришедшийся на вторник, я впервые увидел его жену с другим мужчиной, а неподалеку разглядел еще одну женщину…Я дал ей короткую характеристику: сводница. Через секунду усложнил ее: подруга– сводница. Говоря юридическим языком, любовница Ведерникова «содействовала внебрачным половым сношениям или удовлетворению половой страсти в иной форме».Собственно, я мог дать название спектаклю, первый акт которого разыграла передо мной эта труппа. Я не сомневался, что между супругами был подписан брачный контракт, а инициатором его рождения выступил сам Ведерников. Чтобы не оставить жене ни одного квадратного сантиметра жилплощади и клочка одежды, ему требовались доказательства ее измены, и он был на полпути к цели. Но все это – моя работа, и мне придется проглотить скрытую причину очередного дела, иначе вообще не стоило браться за нее.Я проследил за мужчиной и записал его адрес. Он жил на улице Менжинского, в Бабушкинском районе столицы.… Я болтался на страховочном тросе, как циркач под куполом цирка, исполняя опасный трюк. Подо мной – двадцать семь метров пустоты, в голове заноза: убивает не падение, а приземление.Двадцать семь метров.Любимая высота хайдайверов.Кто такие хайдайверы?Лучше отвечу, что неудачный прыжок для них – это стопроцентная смерть.Но я не хайдайвер, и самая высокая отметка, которую я когда-то покорил, равнялась трем метрам. Тем не менее в любую секунду я мог сорваться с троса и совершить тройной прыжок с парой-тройкой винтов, согнувшись и разогнувшись…В руке я сжимал новинку – корейский смартфон, обладателем которого стал пару месяцев тому назад. Купившись на рекламу («Смартфон может выступать и как продвинутая фото– и видеокамера, и как полноценный смартфон»), я действительно приобрел «единое устройство», идеально вписавшееся в мой стиль жизни. Одно «но»: когда мне приходилось вести беседу за рулем машины, автомобилисты старались держаться от меня подальше, думая, что я разговариваю по фотоаппарату…Нейлоновый трос терся о подоконник девятого этажа, мой подбородок – о подоконник восьмого. Не знаю, как я смотрелся снаружи, но изнутри самой этой квартиры – просто жуть: голова с натуженными глазами и натянутая веревка над ней. Если бы обнаженная женщина, над которой корпел такой же голый мужчина, бросила взгляд в окно, она бы продолжительным криком бросила бы его на самое дно греховного наслаждения.Эта пара с самого начала съемки зародила в моей голове связь с итальянским столяром и его бессмертным творением, потому что женщина лежала как бревно, и в мою душу вкралось сомнение: сможет ли этот Карло стать папой.Новый порыв ветра, и меня развернуло спиной к авансцене. Он был особенно напорист здесь, на высоте, и его боковая сила лишь чуть-чуть уступала подъемной. Я оказался частью адского эксперимента, в котором высотки этого спального района играли роль аэродинамической трубы.Вернувшись в исходное положение, я пошире расставил на стене ноги, как будто приготовился штурмовать через окно квартиру этажом ниже, и посмотрел сначала наверх, потом вниз. Над головой – два этажа, под ногами – восемь.Стеклопакет, нижний угол которого скромно украшал логотип немецкой фирмы, не смог поглотить финишного выкрика женщины. Я отвлекся на секунду от сенсорного экрана, однако ни один фрагмент этой постельной сцены не ускользнул от цифрового окна смартфона, работающего в режиме видеокамеры.Ветер надул-таки тучу, и на капюшон, защищающий мою голову, упали первые снежинки.Пора закругляться.Убрав смартфон в защитный чехол, крепящийся на ремне, я сбросил моток веревки вниз. Упругая, она разматывалась кольцами и походила на сцепившихся между собой змей. Приготовившись к спуску, я оттолкнулся от стены, целиком и полностью отдавая себя в руки стопору-десантеру.Выбирая в альпинистском магазине между дешевыми спусковыми устройствами под названием «восьмерка рогатая» и «букашка» и более дорогими – «стопор-десантер» и «анти-паник», я выбрал более дорогое и близкое по духу. Этот десантер идеально, как мне показалось и как мне его разрекламировали в спецмагазине, подходил для спусков, обеспечивая буквально моментальную остановку в случае необходимости.Скорость спуска я контролировал натяжением свободного конца веревки, а затормозить мог, отпустив рукоятку десантера.Три метра свободного падения, и мой желудок подступил к горлу. Что там американские горки, подумал я, отталкиваясь от стены уже седьмого этажа…Февраль. Календарная зима катилась к своему концу. Однако привычных снегопадов она так и не принесла. Кто знает, может быть, март отыграется за своего предшественника.С такими поэтическими мыслями я открыл дверцу своей «Ауди», за руль которой садился исключительно в зимнее время, предпочитая ей мотоцикл, эту зависть пацанов из нашего двора.Я устал, мне требовался отдых, и все же в первую очередь заехал в свой офис. В конторе я появлялся и в дни безработицы, и в часы неважного настроения, это несмотря на то, что ощущал себя там каторжанином в тесной камере. Стол, пара стульев, сейф – вот и вся обстановка. Сейф можно было вынести из помещения, но из здания – нет. Причиной тому – узкий, как игольное ушко, коридор. Проще протиснуться в трамвайной давке, чем в этом тоннеле.На следующий день, едва успев составить отчет, я ответил на телефонный звонок, и беседа с моим клиентом меня, честно говоря, не обрадовала. Хотя и огорчаться особого повода не было. Евгению Ведерникову срочно пришлось вылететь в Калининград, где он пробудет неопределенное время, а результаты моего расследования ему нужны по-за-рез, как сакцентировал он это до крайности нетерпеливое слово.Ведерников назвал мне адрес своего места пребывания, и я, не имея при себе заграничного паспорта, оказался таким образом за границей.Евгений дожидался меня в доме на улице Тельмана, где сохранилась немецкая застройка, имитировавшая сельскую архитектуру. Сам клиент, встречавший меня на правах хозяина, был одет в бежевый пуловер и костюмные брюки. Он предложил мне место у камина и начал с того, с чего начинают девять из десяти рогоносцев:– Так она мне изменяет?Я всегда избегал резких углов, и в этот раз нашел, чем отвлечь клиента. Положил на стол желтый пакет из модной – под натертый воск – бумаги:– Здесь и старые, и новые отчеты о передвижениях, встречах вашей жены, а также записи телефонных разговоров плюс снимки и видео.– С мест встреч?– Да, – кивнул я в ответ.Первое, что пробежал глазами Ведерников, – это товарные чеки. Затем он прочел вслух и с выражением недоумения:– «Блокировка беседки и грудной обвязки из коломенской веревки с зашивками на концах»?– Совершенно верно.– Что это за коломенская веревка?– Копеечный товар, – ушел я от ответа, опустив, разумеется, подробности. Почему? Потому что веревка лежала в сейфе, нераспакованная, наряду со светодиодным фонарем от финского производителя за две с половиной «штуки» и страховочным приспособлением с загадочным названием «френд с фалом». Ведерников поднял на меня глаза, когда дошел до этой строки в списке расходов.– Нет, это не то, о чем вы подумали, – покачал я головой.– Так она изменяет мне? – не унимался он.– Да. Я собрал доказательства ее первой и единственной измены.– Первой и единственной? – как попугай, повторил он.Мне пришлось поддакнуть.Обычно я не разглашаю секреты своей фирмы, однако в этот раз пошел против правил:– Я оказался перед выбором: освоить профессию альпиниста или вернуть вам задаток.– Ну и?.. – поторопил он меня.Я передал ему карту памяти:– Здесь десятки фотографий и короткий видеоролик. Где я могу подождать, пока вы знакомитесь с материалами дела?– Ждите здесь.Он оставил меня одного. Отключив воображение, я перемешивал кочергой угли в камине, наслаждался треском брошенного в огонь полена и запахом дыма, придавшего этому неповторимому дому уют.Поначалу я не понял, что мне мешает насладиться этим моментом в полной мере. Наконец сообразил: телевизор. До этой минуты я его попросту не замечал. Может быть, потому, что транслировалась какая-нибудь «нейтральная передача». И вот из экрана полились дневные новости.По-прежнему темой номер один был пожар в ГУВД Новограда (хотя с той поры прошло шесть дней), во время которого погибли шестьдесят человек. Я не мог не припомнить аналогичный случай – пожар в ГУВД Самары, что на улице Куйбышева. Из многочисленных версий поджога интересной и наиболее достоверной выглядела та, на которую обратили внимание журналисты и независимые эксперты: поджог с целью уничтожить материалы о крупных хищениях на АвтоВАЗе криминальными группировками. С той поры воды утекло гораздо больше, чем вылилось в тот вечер из пожарных шлангов.И снова февраль…Этот новоградский случай представился мне как напоминание о самарском, незаслуженно, а может быть, даже преступно забытом. Что там сейчас на месте пожарища? Часовня? Я бы поставил монумент в виде часов: 17.59… Что вынесли из «самарского урока» новоградцы? Ничего – в плане пожарной безопасности. Ну, может быть, инспектора повесили больше инструкций и схем эвакуации, на этажах появилось больше огнетушителей…Не прошло и пяти минут, как Ведерников вернулся в гостиную. Достаточно было беглого взгляда на него, чтобы понять: настроение его изменилось. Он стер с лица выражение мучительного ожидания.В Калининград Ведерников приехал на семинар, проходящий в Балтийском федеральном университете, на тему «Международный обмен: стажировка и учебная практика в зарубежных вузах». Зарабатывал он прилично. Об этом я мог судить по «сельскому домику», в котором его разместили на время семинара. Если вчера он производил впечатление уверенного, состоявшегося человека, то сегодня показался мне холодным дельцом. Наверное, на эту мысль меня натолкнул его бесстрастный взгляд. И в этом свете цель, которую он буквально преследовал, была очевидной: измена жены – долгожданный и даже организованный повод для развода и дележа имущества.– У вас сохранились копии снимков? – спросил Ведерников.– Я снимал на карту памяти. На ней оригиналы. Тиражирование снимков, видео– и звукозаписей не практикую, – покачал я головой. – Также у меня нет архива. Я храню только свои экземпляры договоров.Я умолчал о материале, который назвал «вспомогательным», так как не собирался посвящать Ведерникова в тонкости своей профессии, информация в которой являлась исходным материалом. То есть утаил часть исходника, вот и все.Он как будто подслушал последнюю строчку моих мыслей и тихо произнес:– Вот и все.Откровение…Ведерников вручил мне чек, согласно которому оговоренная сумма плюс стоимость билетов в два конца и финансовая компенсация за потраченное время поступала на мой счет.Я уважал такие моменты. Трудно себе представить электронный карман, в который упали деньги, но я все же ощутил себя немного богаче.Обычно я снимал все деньги со счета, опасаясь, что их украдут или «снимут по ошибке», и предпочитал наличный расчет. Но года полтора назад изменил своей привычке и снимал только необходимую мне сумму. Как бы приобщился к современному миру, одна половина которого была виртуальной и не до конца понятной. Первое время мне даже доставляло удовольствие расплачиваться кредитной карточкой в магазине, на АЗС, и меня в этом плане впервые посетило чувство важного человека. Но оно же доказывало, что я не попадаю в ногу со временем.Так кто я на самом деле? Я мог бы надиктовать анкету секретарше – если бы она у меня была.Профессия – частный детектив.Сфера деятельности – частный сыск.Хобби – мотоцикл, рисование.Когда мне лень встать с постели или у меня попросту нет на это сил, я дотягиваюсь рукой до томика Ремарка, Бернарда Шоу, Фридриха Ницше или включаю телевизор. Из списка платных каналов выбираю «Эм-Джи-Эм», с его рычащим перед камерой львом, и смотрю старое доброе американское кино.Мое кредо… ну, я изо всех сил пытаюсь следовать совету старика Шоу: стараюсь получить то, что люблю, чтобы мне не пришлось любить то, что получу.Есть ли у меня проблемы? А у кого их нет? Хорошо, я отвечу: моя самая большая проблема – добрые родители. И я не кричу своим проблемам, посылая их подальше, как делают многие нерадивые дети.Я игрок по сути, а значит, не боюсь рискнуть – хотя бы затем, чтобы не упустить хорошую возможность.Что я люблю? Лучше отвечу на вопрос, что я ненавижу. А ненавижу я фразу «Ты должен!». Вот поэтому работаю сам на себя, и у меня нет босса, который может озвереть и уволить меня.Сравниваю ли свою жизнь с мечтой, которой не суждено было осуществиться? Это вряд ли… Я эгоист. Рисую себе мир, в котором все должно делаться по-моему или не делаться вовсе. Может быть, еще и циник. Не оттого ли у меня такой легкий характер? Говорят, у идеалистов норов еще тот.Есть ли у меня талант? Я неплохой рисовальщик.Мой девиз – «Шаг за шагом». Чуть ниже стоит другой: «Оставь ближнего своего в покое», что означает «Возлюби его». Еще ниже – взятое в скобки: «Человеку свойственно ошибаться».Случалось, и я ошибался, но до мастера ошибок мне далеко.Глава 2Пять минут, и ни секундой больше«В связи с неблагоприятными условиями в столичных аэропортах наш самолет совершит посадку в аэропорту Новоград»…Сердце мое екнуло – но не в стиле моего соседа, который сжался от волнения, а в стиле… танца любви и разлуки, в прямом и переносном смысле. Казалось, не самолет, а моя профессия, сляпав крылья, как у Икара, однажды занесла меня в этот город. Воспоминания об одном из самых красивых дней моей жизни были свежи, как утренняя роса на распустившемся бутоне…Аэропорт. Сотни скрытых камер снимают клип под названием «Девушка моего лучшего друга» – потому что вот она, героиня песни Брайана Ферри: в легком синем платье, в образе ожидания. Нет, она не бросится на шею сошедшему с трапа герою с изящно перекинутым через руку плащом, она, завидев его, легкой походкой направится к своей машине, а он, набросив на лицо мечтательную улыбку, пойдет следом. С грациозностью Бельмондо бросит свое натренированное тело на переднее кресло белоснежного авто, обнимет женщину в синем, их губы сольются в любовном поцелуе. Не оборачиваясь, мускулистый герой пустит в меня стрелу – и она угодит мне в самое сердце…Любой другой сценарист закончил бы клип моей мучительной смертью, однако автором этого психоделического произведения был я…Раненный, я провожаю эту красивую пару до порога отеля с нерусским названием, а ночью, заплатив портье пару сотен баксов, тайно проникаю в их номер и включаю звукозаписывающую аппаратуру, на прощание делаю несколько снимков эротического содержания.Конец?Нет.Сердцевина этого клипа выдает во мне негодяя: я передаю отснятый материал женщине, которая наняла меня следить за своим мужем (как она набросилась на него и что она с ним вытворяла – останется за кадром, клип-то все-таки любовный).А вот и занавес: я спасаю «девушку моего лучшего друга» и, бесчувственную, передаю ему. Он подхватывает ее на руки, она приходит в себя. Их губы снова сливаются в поцелуе. Она не отрывает своих кристальных глаз от парня, в котором видит своего спасителя, а на такое дерьмо, как я, – ноль внимания. Я остаюсь с разбитым сердцем. Зато живой.Я так увлекся сочинительством, что не заметил, как самолет буквально совершил посадку. Кто-то опередил меня: «Надолго мы тут застряли?» Стюардесса в ответ просто пожала плечами.И только в зале прилета пассажирам рейса объяснили, что в «топливной системе борта обнаружились неисправности, и экипаж принял решение садиться». Разумное решение.В отличие от пассажиров, которые опаздывали на встречу, я ответил взаимностью этому городу, принявшему меня в свои объятия. Я решил освежить воспоминания и остановился в гостинице «Центральная», позволив себя обмануть: ни одна звезда не удержалась бы на ее обшарпанном фасаде. Ее можно было классифицировать крестом: один крест – ежегодная уборка номеров, два – уборка раз в квартал, ну, и так далее. Но, как говорили трудолюбивые римляне, что сделано, то сделано, и, как повторяли за ними ленивые русские – что недоделано, то недоделано. И я заселился в номер с толстыми пыльными портьерами, похожими на кольчугу, с просторной, правда, ванной комнатой и маленькой прихожей.Нет, я не устал от благоустроенности столицы, просто решил освежить память, подышать другим воздухом, посмотреть на других людей и отвел на это три дня, полагая, что этого времени, пожалуй, хватит.Подходил к концу второй день пребывания в этом городе. Я прогулялся по памятным местам (правда, эмоций, на которые рассчитывал, так и не испытал), а потом меня натурально занесло в итальянский ресторан с диким, можно сказать, названием: «Грот Луперкалии». Там проводился фестиваль с одноименным названием. Ресторан принадлежал некоему Витторе Кватроччи, представителю немногочисленной итальянской диаспоры в Новограде, фамилию которого я перевел без словаря: кватро – четыре, очи – глаза. Короче, этот «четырехглазый» культивировал древний праздник, придерживаясь традиций, но не деталей, и в плане последнего – празднество было подпорчено.Луперкалии – от латинского lupus, волк. Древнеримский языческий праздник плодородия в честь Луперка – бога Фавна. Фестиваль связан с пастушеским культом. Он проводится каждый год с 13 по 15 февраля в гроте Lupercal у подножия Палатинского холма, где по преданию волчица выкормила Ромула и Рема, основателей Рима. Каждый год луперки, жрецы Луперка из патрицианской молодежи, собирались в этом гроте, где на специальном алтаре приносили в жертву молодых коз и собак, а после ритуальной трапезы разрезали шкуры жертвенных козлов, раздевались донага, бегали по городу и стегали всех встречных кусками шкур. Женщины охотно подставляли тела под удары, так как считалось, что удар луперка помогает легче разрешиться от бремени. В Древнем Риме Луперкалии считались заимствованным празднованием древнегреческого бога Пана, который, как покровитель стад и охранитель их от волков, имел прозвище Луперк. В 496 году папа Геласий запретил Луперкалии. Со временем празднование Дня Святого Валентина как дня влюбленных заменило Луперкалии.Все это я почерпнул из брошюры, отпечатанной на глянцевой бумаге.В ресторане я рассчитывал на красочное зрелище, но так и не увидел его. Единственное, что мне действительно пришлось по вкусу, так это спагетти под чесночным соусом и обслуживание. Моим сервисменом был итальянец по имени Карло, одетый в безрукавку и рубашку с белоснежным воротничком. Принимая заказ, он дежурно поинтересовался: «Первый раз в нашем ресторане?» Я ответил: «Да, купил билет за две с половиной штуки». Карло рассмеялся: «Так делают приезжие. Сегодня их немало в этом зале».Ну и, конечно, я забыл упомянуть о свете: на каждом столике – светильник, причем не тускло-интимный, а яркий, я бы сказал, разоблачающий.В общем и целом, я попался на рекламный трюк и собрался было уйти, как вдруг взгляд мой упал на женщину лет тридцати…В первую очередь я обратил внимание на ее губы (хотя обычно сразу отмечаю цвет и выражение глаз) – мне они показались слегка припухшими. И если бы ее глаза были, что называется, на мокром месте, я бы решил, что эта женщина минуту назад плакала навзрыд… А вот глаза ее поражали своей глубиной. Так светятся на дне чистейшего колодца две серебряные монеты. Я бы никогда не осмелился назвать их серыми – столько в них было серебра! Прохладные, они в сочетании с четко очерченными скулами чуть отталкивали от себя, во всяком случае, могли удержать собеседника на расстоянии.Я остановил проходившего мимо моего столика Карло и попросил у него авторучку. Он без колебаний и тени недоумения вручил мне гелевую. Бумага же была мне не нужна. Рисунок на салфетке – избитый, даже слегка пошловатый прием. Я расправил на столе свой девственно-чистый носовой платок и сделал первые штрихи, послав продолжительный взгляд на женщину. Она тоже бросила на меня взгляд – короткий, но не первый и не второй: таких я насчитал не меньше десятка, из них половина, может быть, – случайные. Конечно, она могла заинтересоваться мной в гастрономическом плане: шеф-повар какого ресторана сотворил из моего лица свиную отбивную? Мне было плевать на свой наружный облик, сейчас меня притягивала внешность этой женщины, которой я был буквально пленен.Уже через пять минут она сообразила, что я переношу ее образ на своеобразный холст. Брови ее сошлись к переносице, и я решил, что холодок в сочетании с недовольством не исказили ее лицо в худшую сторону. На сколько хватит ее терпения? Я дал ей (и себе тоже) пять минут, рассчитывая за это время закончить портрет.Мы оба уложились в срок. Она презентовала мне несколько дополнительных секунд, как будто для того, чтобы я смог поставить свое имя в нижнем углу портрета. Что я и сделал, начертав гелем свои инициалы: ПИБ. Причем «И» получилась меньше, что в целом читалось как Пэ и Бэ. «Вот это звучит сексуально», – подумал я и поднял глаза на свою невольную натурщицу. Серебряные динары в ее глазах гневно блеснули:– Вы что, рисуете меня?! Кто вам дал на это разрешение?Разрешение? Вообще-то люди в таких случаях обычно употребляют другое слово: право. Но это ее личное дело.– Я уже нарисовал. Извините.– Дайте сюда это… – пощелкала она тонкими изящными пальцами.Я с сожалением вздохнул и, взяв платок с двух сторон, поднял его, закрывая им свое лицо и демонстрируя ей ее же портрет.Мне показалось, прошла не одна минута. Хотя почему нет? То, в каком стиле я изобразил ее на полотне, можно рассматривать часами.Она села рядом – справа от меня – и прикосновением руки заставила меня опустить рисунок.– Это… У меня нет слов… Кто вы? Только скажите честно! По вашим глазам вижу, вы хотите отшутиться. Но такими вещами не шутят. Это прекрасно… – Она повернула рисунок к себе и покачала головой.С холста на нее смотрела строгая женщина с нахмуренными бровями. От внешнего мира ее отделяло окно террасы – те самые клетки носового платка, которых не затронул ни один штрих. Поэтому рисунок оказался объемным, как голограмма.Мы, словно сговорившись, не стали обмениваться банальностями вроде: «Вы художник?» – «Да, свободный».Она заказала вина. Когда официант принес «Амаретто», я вернул ему авторучку и поблагодарил его. Мы выпили. Она сложила платок по сгибам и глазами спросила: «Я могу оставить его себе?» – «Да», – так же ответил я.Роман. Я улыбнулся этому старомодному, выполосканному в Черном море слову. С этой женщиной у меня завязывались романтические отношения, и я был чертовски рад этому обстоятельству. Вдруг в голове отчего-то прозвучал голос Адриано Челентано…– Извините, я на минуточку, – сказал я и подошел к бармену. – Слушай, друг, в твоей фонотеке есть песни Челентано?– Точно не знаю, я – управляющий, подменил бармена на десять – пятнадцать минут. Витторе, – представился он.– Павел, – назвал я свое имя.– Вам любую поставить или… определенную? – с небольшой задержкой подобрал он слово.– Определенную. Он еще там по-русски поет: «Я тебя люблю. Я жить без тебя не могу».– Очень нужно? – спросил Витторе, бросив взгляд на мою спутницу за столиком. – Четверть часа подождать можете?Я промолчал. Витторе, бросив под нос: «Не знаю, что есть на жестком диске», набрал в поисковой строке браузера ключевые слова. Он не стал обращаться к перечню фонотеки ресторана – нашел песню в сети, и она прозвучала буквально в прямом эфире. Я кивнул Кватроччи: «Спасибо!» – и вернулся на свое место.– Давай наконец познакомимся, – первой перешла она на «ты». – Меня зовут Рита.– Павел, – назвался я.– Потанцуем? – предложила она.Последний раз я танцевал на выпускном вечере в военном училище (не раз отплясывал в кабаке, но это не в счет). С тех пор прошло всего шесть лет, а мне казалось – целая вечность.«Проснувшись утром, снова я пытаюсь угадать, что, ангел мой, ты в снах своих увидела опять? Который раз я с трепетом смотрю в твой сонный взор, что обращен ко мне. Я знаю – я тебя люблю, свой мир тебе я отдаю».Челентано последний раз признался в любви, а я, кроме своего имени, больше ничего не произнес.Мы выпили по бокалу вина. Я не любил «Амаретто», но сегодня оно пришлось по вкусу, и я даже уловил нечто похожее на послевкусие, как будто разгрыз абрикосовую косточку.– Ты не из вагантов?– Прости?– Не обижайся, – коснулась она моей руки.Как я мог обидеться на такой лестный отзыв? Вагант – странствующий художник-артист, бродяга. Я многое изменил бы в жизни, лишь бы сегодня сказать правду о себе: «Да, я – из вагантов».Ее глаза выпрашивали ответ, и я подчинился им. Сказал то, что она хотела услышать:– О таких, как я, говорят: он – свободный художник.Мой отец, будь он за соседним столиком, поперхнулся бы итальянской лапшой, а потом рассмеялся бы мне в лицо. Но его не было рядом, и слава богу.Рита не смогла подобрать определения и заменила его жестом, коснувшись рисунка:– Этим ты зарабатываешь себе на жизнь?В ее глазах перемешались интерес, сочувствие, непонимание. Для нее я стал «поэтом из грязи» по прозвищу Ветер, которому отдалась прекрасная, но «гневная» в этом фильме Анжелика. Языком моего отца, я зарабатывал себе на жизнь «художествами» – так он назвал мое ремесло, бросая перед ним частицу «эти». Эти художества. По этой причине я реже, чем с отцом, встречался с матерью: ей стыдно было смотреть мне в глаза. А ведь она не старая, вдруг как откровение обрушилось на меня, ей до пенсии… раз, два, три – четыре года.– Да, – уверенно соврал я и повторил жест своей новой знакомой: коснулся рисунка. – Этим я зарабатываю себе на жизнь.Я не был бы столь убедителен, если бы у меня не было ни гроша в кармане и я рассчитывал, что Рита расплатится за меня в ресторане. Забегая в недалекое будущее, я подумал: она удостоверится в своей правоте, едва перешагнет порог моей комнаты в «Центральной». В таком гадюшнике мог остановиться только вагант… Там я был готов прочесть монолог: «Я мог бы быть уважаемым человеком. Мог бы побороться за чемпионский титул. Мог бы быть знаменитостью, а не бродягой, которым являюсь».В общем, я не ошибся. Рита спросила:– Ты где остановился?– В «Центральной».Она вопросительно подняла брови – обе сразу, а не одну, как это часто бывает.– Гостиница… Она тут недалеко – пара кварталов. Можно дойти пешком.– Так и сделаем. Машина пусть останется во дворе.Парковочных мест возле «Грота» явно не хватало, это я заметил еще на подходе к ресторану. И если бы я приехал сюда на машине, то оставил бы ее во дворе, как сделала это Рита и как делают многие автомобилисты.– Официант!Когда подошел Карло, Рита тоном, не терпящим возражений, потребовала счет за два столика. Я не стал возражать, дабы не обидеть ее, и принял эту милостыню, как если бы стоял на паперти.Официант моментально отреагировал не ее просьбу и упаковал в пакет бутылку вина и бутылку коньяка, конфеты, фрукты – все то, от чего мог переломиться стол в моем дешевом номере.Мы еще не встали из-за столика. Что-то удерживало нас обоих.– Ты обо мне знаешь все, а ты для меня все еще загадка, – заметил я.– Разве это плохо? – улыбнулась Рита.– Я не говорю, что это плохо.– Я не знаю, кто я. Наверное, я – книга в книгохранилище.– Говоришь об одиночестве?– Нет. Хотя… да, наверное. Я осуществила свою давнюю мечту, и теперь все полки в книгохранилище принадлежат мне, мне одной. Только полки пусты. Книгохранилище без книг. Без Библии. Жуть в крайнем своем проявлении. И как оскорбление религиозной святыни – стеллаж с цифровыми компакт-дисками.– Что, прости?– Пойдем. Я не хочу здесь долго оставаться, – подняла она на меня глаза.Мы шли по улице и болтали ни о чем. На этот раз – действительно ни о чем.Портье если и черкнула что-то в журнале, то коротенькое «гость» напротив моей фамилии. Она и на меня, и на мою гостью смотрела как на пару бесполых существ, ее не удивила бы летающая тарелка у входа в отель и пара гуманоидов на пороге.Рита прошла мимо меня, и я не упустил возможности вдохнуть удивительный аромат ее волос, как будто к ним прикоснулась сама Эсте Лаудер. Теплый, нежный аромат, он, казалось, был создан только для Риты. С ним она была обворожительна и сексуальна. Колдовское зелье, приготовленное из нарцисса, гвоздики, кардамона, ветивера, вскружило мне голову. Я обнял ее. Она чуть запрокинула голову. Это был ни с чем не сравнимый поцелуй.Глава 3Калейдоскоп… Под утро мне снилась всякая ерунда. Такое беспокойное состояние, при котором только-только начинают пробуждаться реакции на внешние раздражения, я называл похмельным калейдоскопом.Картинки менялись в хаотичном порядке, а главная странность заключалась в том, что я наблюдал стремительную смену событий, находясь между зеркальными стеклами. Вот труба калейдоскопа повернулась, и я вместе с ней, упираясь руками во внутреннюю зеркальную поверхность. В этом верхнем слое зеркальной массы отображался не сам я, а события, которых не было и не могло быть.Я вижу безликую женщину, одетую кое-как: мешковатая юбка, хлопчатобумажные чулки, широкий лифчик, и понимаю, что она – моя жена. Она не может найти мои носки, и ее нерасторопность приводит меня в бешенство.Труба перекатывается, и мы вместе с этой женщиной падаем в мир второго зеркала. В нем – моя престарелая тетка, ее пьяный сын, с трудом оторвавший голову от подушки. Он жалок и рождает во мне сострадание. Я подаю ему, как нищему на паперти, милостыню. Он хватает деньги, прячет их под подушку и придавливает своей тяжелой головой.Еще один поворот калейдоскопа, еще одна смена декораций и действующих лиц.Женщина в мешковатой юбке хватает меня за руку, привлекая мое внимание: «Ты его не узнал?» Нет, я не узнал этого пожилого человека, будто из-под земли выросшего перед нами. Но я, несомненно, где-то его видел раньше. И тотчас вспомнил: это же мой отец! Его резкие черты и морщины разглаживаются. Он уходит, на ходу поправляя брюки. Я в ярости – потому что отец ушел в моих брюках. Женщина тотчас садится за стол кроить мне брюки и зло бросает: «И чтобы сюда ты больше ни ногой!»…Последний поворот трубы калейдоскопа.Пост ГАИ. Остановка по требованию. Женщина освобождает переднее место пассажира и скрывается в кустах. Подходит постовой, склоняется к дверце и кивает головой: ему все ясно, и у него нет ко мне вопросов. Уходит.Гаснет свет. Кто-то закрывает окуляр калейдоскопа, оставляя меня одного там, откуда не вырвется ни один звук, ни один луч света.Эта серия разрозненных сюжетов, мелькнувших у меня перед глазами, вызвала у меня приступ тошноты. Я резко приподнялся на кровати. С трудом разлепил глаза. Огляделся в комнате. И под впечатлением странного, будто поставленного Дэвидом Линчем сна углы помещения показались мне скругленными: я еще не успел отделаться от ощущения, что нахожусь в тесной трубе, а тошнота – это приступ клаустрофобии.Я повернул голову. Рядом со мной на кровати лежала, укрывшись одеялом, женщина. Ее волосы красиво разлетелись по подушке, как будто это я бросил ее в игривом сексуальном порыве на кровать и наслаждался застывшим мгновением. Она отвернулась от меня – наверное, в тот самый момент, когда я провалился в предутренний сон, тревожный, вызвавший дрожь и тошноту.Я встал. Вытянув руку, как в темноте, пошел в ванную. Там первым делом увидел свое отражение в зеркале.Зеркало.Я вздрогнул. Это о его стены удерживался я во сне, с трудом, до противного скрипа в ладонях. Я непроизвольно взглянул на свои ладони и не удивился бы, увидев на них кровавые пузыри.Пузырей не было, а вот кровь на них осталась.Я снова посмотрел в зеркало и увидел в нем то, чего не заметил раньше. Из одежды на мне только майка, и она вся в крови. Как будто кровь хлестала из перерезанного горла, стекала, сворачиваясь, по ногам. Бедра, колени, ступни – жуткая картина в багровых тонах.Я согнулся над раковиной, и меня вырвало. Словно чья-то рука протиснулась мне в глотку и вывернула меня наизнанку. Выпил воды из-под крана, плеснул на лицо. Рука потянулась было к полотенцу, но внутренний голос остановил меня: «Ни к чему не прикасайся – тут место преступления!»На ватных ногах я вернулся в комнату. Женщина лежала в той же позе. С этого места я увидел то, чего не мог увидеть раньше. ПЕРСПЕКТИВА. Кровать как будто отдалилась от меня, тем не менее все детали стали четкими. Кровь на полу, на краю одеяла, на торчащей из-под нее простыне. Лицо женщины было белее снега, и если бы я мог сравнить, то сказал бы, что из нее выкачали всю кровь…Я потянулся к мобильнику, отыскав его глазами на журнальном столике, но отложил вызов – по той простой причине, что не знал, кому или куда звонить. Мне нужно было выйти из этого состояния (с явными проявлениями помешательства), выжать свою память и погадать на кровавой гуще: что произошло этой ночью? С другой стороны, медлить было нельзя. Калейдоскоп – это игрушка, и тот, кто держал его в руках, все расписал по минутам, даже мое пробуждение. Бред? Нет. Я начал мыслить трезво.Звонок.Звонок другу?У меня не осталось друзей. Я их всех переубивал. У меня руки по локоть в крови. Бред? Отчасти – да.Я взял смартфон. Пальцем, под ногтем которого запеклась кровь, тронул сенсорный экран и выбрал из списка номер майора Михайлова. Заодно отметил время: 7 часов 10 минут. Михайлов сейчас просыпается – пора на работу. Давай, давай просыпайся, мысленно торопил я его.Он ответил после третьего гудка, и его бодрое «да» вселило надежду в мою душу. Он не спал в этот ранний час, и я это принял как знак свыше.– Это я, Баженов, – назвался я по фамилии. Михайлов не терпел, когда по телефону представлялись только по имени: Паша, Миша, Дима.– Да, я вижу.Этот ответ майора полиции показался мне несуразным. Как будто он стоял у меня за спиной. Мне вдруг пришло в голову подкорректировать его воображение, и я посчитал этот ход оптимальным: пока майор получит снимок и попытается сообразить, не попал ли он на передачу «Розыгрыш», я смогу взять «официальный» тайм-аут. Поворотом кольца зумма на объективе смартфона я запустил встроенную камеру и получил доступ в режим съемки. Снова коснувшись сенсорного экрана, выбрал смарт-режим. Руки мои подрагивали, но мне на помощь пришла система автоматической стабилизации изображения. Она и раньше не раз выручала меня, и, находясь в самых неблагоприятных для съемки условиях, я получал четкие и качественные изображения. Даже на ходу. Сейчас мое состояние напрашивалось на определение «на бегу после убийства».Для съемки все было готово. Я вытянул руку со смартфоном и сделал снимок. Тотчас просмотрел его. Изображение получилось четким, нереально четким, как и само содержание снимка: полуголый, окровавленный мужчина на фоне забрызганной кровью кровати с трупом женщины.Когда я снова поднял трубку к уху, то услышал недовольный голос Михайлова:– Баженов! Ты где?– Скоро узнаешь. Перезвони мне, когда получишь картинку.– Какую картинку? Ал…– … ло! – закончил я, не прерывая, однако, связи: смартфон имел в своем арсенале функцию отправки снимка во время вызова. – Ты меня понял? Перезвони мне, когда получишь картинку. Скажи, ты понял меня? – настаивал я.– Да, – наконец прозвучал ответ.Я не помнил, какой марки телефон у Михайлова, но он точно не смотрел телепередачи типа «Ностальгия» и не таскал с собой «Сименс С25», так что не пройдет и минуты, как он, получив мультимедийное сообщение, перезвонит мне.Я оборвал связь на повторном «алло». И скорее, механически сделал еще несколько снимков с места преступления. Точно зная, что меня вскоре возьмут в оборот местные опера, я и эти снимки отправил Михайлову, заодно сохранил их на сервере, на все про все у меня ушло не больше трех минут.Бросая короткие взгляды на труп женщины, я пытался воспроизвести события прошлой ночи. Но мне отчаянно мешал мой собственный внутренний голос: «Я не мог этого сделать».Это не я.Кто?Почему я ничего не помню?Я не мог так надраться – с такой женщиной, портрет которой буквально сам выткался на моем носовом платке, с той, на которую я смотрел через бокал с игристым вином и видел игру воздушных пузырьков на ее неповторимом лице… Я хоть что-то понял бы, если бы в тот вечер «кружил напропалую с самой ветреной из женщин», оторвался бы как звезда первой величины: выбросил бы из окна гостиничного номера журнальный стол и разломал стул о спину сонного портье.Со мной такое было впервые – я не помнил ничего. Как будто из памяти у меня стерли все события этой ночи, вплоть до финального кадра, как в фильме «Час расплаты» с Беном Аффлеком в главной роли.Нет, я не мог накачаться так… самостоятельно. Значит, меня кто-то накачал. Кто, с какой целью? Цель находится на головокружительной высоте, раз меня подвели под убийство.Моя голова тоже пошла кругом. Верный знак того, что я был на верном пути? Не знаю, не факт…Наконец-то я дождался звонка от Михайлова.– Это ты сделал? Я вынужден спросить – извини.В его словах, буквально содержащих просьбу, я не расслышал издевки, и все равно его просьба, приправленная извинением, задела мою психику, но не сердце – оно ныло от другой раны.– Не помню, чтобы я это сделал. Я был в отключке. Раньше ведь я тоже надирался до поросячьего визга, но никого не убивал, верно?– Все мы всегда что-то делаем впервые.– Эй!– Вот что… Ничего там не трогай, понял? Даже свои трусы – если они у тебя есть. Прикройся майкой – спусти ее пониже, что ли.– Как я могу спустить майку пониже?– Сними лямки с плеч. – Он не дал мне время для комментария. – Назови адрес, по которому к тебе приедут «гости». Я постараюсь тебе помочь. – Снова короткая пауза. – Сделаю все, что в моих силах.– Видать, силы у тебя на исходе?– Что, я не расслышал?– Или сделал вид…– Адрес! – поторопил меня Михайлов.Я назвал улицу: Матвея Симонова.– Где это?Тогда я назвал город. Майор на том конце провода присвистнул от удивления. Но от идеи оказать мне помощь не отказался.Связь с ним прервалась. Мне сталось только ждать гостей. В моем представлении это была свора, готовая порвать волка в шкуре ищейки. Еще вчера я мог бы принять это отчасти льстившее мне определение. Волк – сильный, неутомимый хищник, и в охоте ему нет равных.Глава 4ОтступникиЯ ждал следственную бригаду, присев на краешек кровати и отвернувшись от тела женщины, не глядя в окно или полированную дверь платяного шкафа, в которых оно могло отразиться. Но моя спина обрела качество перископа с его сложной системой зеркал, и я видел мельчайшие детали, а те, что ускользнули, дорисовало мое воображение.Над моей головой (по ощущениям – в номере этажом выше) простучали быстрые шаги. Собака? Да, я отчетливо различил позвякивание цепи. Как будто пес сорвался с привязи и теперь таскал за собой обрывок цепи. Или звено. Звено? Почему звено? Потому что цепь состоит из звеньев? Это важно? Раз это пришло в голову – да. Сейчас для меня любая восстановленная в памяти деталь – на вес золота. Но нет, нет там никакого пса. Это воспаленное воображение рисует галлюциногенным карандашом бессмысленные картины и ставит суровую подпись под каждой – Шизофрения. Но если так, то пес должен появиться, потому что шум или голос зачастую тащит за собой зрительные образы.Ну, где ты, псина?Нет тебя!Значит, все не так уж и плохо…Сейчас для меня не было ничего дороже чувства к этой несчастной женщине. Я состоял из жалости и жажды мщения, из девяносто девяти процентов чувств и одного процента мозгов. И не в силах был изменить это соотношение.Сколько я так просидел – не знаю. Время утратило для меня значение. Мир изменился с появлением следственной группы. Старший – полноватый и небритый, в сером свитере и утепленной кожанке нараспашку – напоминал полярника. Вот сейчас он махнет меховой шапкой, стряхивая с нее снег…Наверное, я долго ждал этого момента, приоткрыв рот, как наркоман, обкурившийся марихуаны. Надо отдать должное «полярнику», он терпеливо дождался просветления в моих глазах, подсек проплывающую в них мысль и расшевелил меня парой коротких оскорбительных фраз. Указав рукой на труп женщины, он взглядом пробежался по отдельным частям моего полуобнаженного тела:– Как интересно! Я так не пробовал.– А ты попробуй! – взорвался я, вскакивая на ноги.Наверное, он видел и не такое. Или увидел все, что хотел. Он шагнул в ванную, снял с вешалки широкое, больше походившее на махровую простыню полотенце и бросил его мне:– Прикройся.На этот раз я не отреагировал на его слова.– Я сказал, прикройся. Я говорю с тобой по-человечески, верно? Но вопрос в другом: ясно ли я выразился?Я обвязался полотенцем и кивнул «полярнику»:– Не вопрос. Я все понял.– Вот и отлично. А ты здорово потянул время.– Почему я позвонил Михайлову, а не тебе? – быстро сообразил я. – Извини, я не знал номера твоего телефона. Кстати, ты так и не представился.– Павлов, – назвал он свою фамилию.– А я – Павел. Совпадение или это что-то значит?– Ничего это не значит.Он не стал больше меня слушать. Жестом руки убрав меня в угол комнаты, другим жестом Павлов пригласил в помещение прибывших вместе с ним следователей. И пока они не приступили к осмотру, я вспомнил важную деталь:– У нее должен был остаться мой носовой платок.– Уж не знаю, насколько важны твои сопли в этом деле. Тут главное – следы твоей спермы.Кровь ударила мне в голову, и я бросился на Павлова с кулаками. Дорогу мне преградил другой следователь, выбросив руку в сторону, и я, ударившись о нее, как о шлагбаум, растянулся на полу. Он тотчас склонился надо мной, надавив коленом на грудь:– Еще раз дернешься, надену на тебя наручники.Мне трудно было дышать, не то что говорить, и все же я сумел выдавить из себя пару слов:– Я понял.Он легко поднялся на ноги. Я же встал с пола с трудом.– Так про какой платок ты говорил? – как ни в чем не бывало спросил Павлов. – Кто знает, может быть, это важно.Я постарался объяснить ему, а в голове у меня щелкало заигранной пластинкой: призрачный шанс, призрачный шанс… Меня не сразу насторожила немногочисленность следственной группы – всего четыре человека.– Ты хорошо знал ее? – поинтересовался Павлов, представившийся мне только по фамилии, не указав звания. Но мне с первой же минуты стало ясно, что он – старший следователь в группе, созданной для расследования конкретного преступления, и образовалась она по совместному решению двух должностных лиц – начальника следственного подразделения и начальника органа дознания, и решение это было мотивировано звонком столичного оперуполномоченного – майора Михайлова.Словно в подтверждение моих мыслей, Павлов положил передо мной постановление о создании следственной группы, в которой численно и поименно был утвержден ее состав. Собственно, он дал мне понять, что состав опергруппы определился не графиком дежурства следователей, оперуполномоченных угрозыска, экспертов, что они – спецгруппа. Он не обязан был ставить меня в известность о составе группы, но в этом вопросе пошел мне навстречу, и я выставил себе еще одну положительную оценку.– Распишись, – потребовал он, щелкнув авторучкой.– Немного вас, – пробежался я взглядом по должностям и фамилиям. – С такой компанией легко договориться.– Это точно, – не стал возражать Павлов, забирая постановление и возвращаясь на свое место за столом. – Твой звонок Михайлову и пересылку снимков с места происшествия ему я склонен считать смягчающими вину обстоятельствами.– Можно подумать о явке с повинной, – предложил я.– Вот видишь, мы нашли общий язык. Мы одни, понятых мы пока не приглашали и готовы выслушать тебя: что ты нам можешь предложить?Фактически открытым текстом этот следователь просил на четверых. Не в его компетенции было закрыть дело, но ход его расследования он держал в своих руках. Я видел эти вожжи – длинные ремни. Он мог держать их натянутыми, а мог отпустить их.– Я могу предложить правду.– Правда нам не по зубам, парень.– Кредитную карту, ключи от машины сумеете раскусить?Я снова бросил взгляд на залитую кровью кровать, моргнул, как если бы сфотографировал ее, увидел этот снимок в руках первого присяжного заседателя, второго, пятого, двенадцатого. И вот уже другая фотография, на которой я в одной окровавленной майке, пошла по кругу…– Есть еще ключи от квартиры в Москве.– Квартира в центре? – оживился Павлов.– Можно и так сказать.– Назови адрес.– Улица Поликарпова.– Мне это ни о чем не говорит, – покачал головой Павлов. – Назови какой-нибудь ориентир.– Чтобы ты сориентировался?– Ага.– Ипподром.Павлов глянул на помощника. Тот сблизил пальцы, показывая расстояние, скорее всего, от Кремля. Я не дал Павлову мысленно насладиться видом из окна моей квартиры, шумом третьего транспортного кольца и тишиной Ваганьковского кладбища.– В моей «двушке» вы можете подобрать себе костюмы поприличней и посмотреть кубки и вымпелы, которые я взял в финальных боксерских поединках в рамках Минобороны. В верхнем ящике комода найдете орден «За заслуги перед Отечеством» второй степени. В записной книжке на букву «Г» – номер телефона Гутмана Михаила Сергеевича, на букву «К» – место его работы.– Кладбище?– Контрольное управление администрации президента.– Будем считать, что ты не врешь, – сказал, минуту подумав, Павлов. Он сменил тон, назвав меня по имени-отчеству – уже в присутствии понятых: портье и заспанного уборщика: – Павел Ильич, вы хорошо знали потерпевшую?– Мы познакомились сегодня.– То есть вчера, – уточнил майор, глянув на свои «Сейко Астрон» с GPS навигатором. – В каком месте, в котором часу, при каких обстоятельствах?Я ответил коротко. Павлов записал мои показания и отвлекся на минуту, отвечая на вопрос молодого, с припухшим лицом следователя: назначать ли по изъятым вещам экспертизу?– Думаю, не стоит. Запиши размер обуви, на бирках одежды посмотри предприятие-изготовитель. Со слов подозреваемого, потерпевшую зовут Маргарита, но это не факт. Необходимо получить сведения о поселившихся в гостиницах и исчезнувших без оформления выезда. Также о прибывших в командировку, убытие которых не зарегистрировано. О пассажирах, не получивших по истечении срока багаж в камере хранения вокзалов. Получить справки о лицах, приезд которых ожидался местными жителями или организациями.Следователь присвистнул – но его удивление было вызвано брендом одежды потерпевшей и сережек в ушах:– Версаче…Видимо, он был наслышан об этой итальянской компании, которая специализируется на производстве и торговле предметами роскоши: одежда для мужчин и женщин, часы и ювелирные изделия, косметика и парфюмерия. Я мог бы прочитать ему лекцию о парфюмерии. В моей профессии угадать марку духов или одеколона значило многое. Запах – это визитная карточка. И во многом ты тот, каким парфюмом пользуешься. Вот Рита, которую сейчас дактилоскопировал специалист, предпочитала «Спеллбаунд» от Эсте Лаудер.И словно от этого запаха, проникшего мне в сердце, голова моя закружилась, и я завалился на бок…Через шум в ушах, походивший на радиопомехи, я слышал голоса. Кто-то тоном гурмана говорил о моем языке: «Смотри, чтобы он языком не подавился! Отвечаешь за него головой!» Кто-то поучал: «Да не зубьями прижимай, другим концом вилки!»…Очнулся я в больничной палате, одной рукой прикованный к спинке кровати. Напротив меня дремал, уронив голову на грудь, человек в гражданской одежде: светлая куртка с меховым воротником, джинсы. Не помню, чтобы я видел его в составе следственной группы. Я много чего не помнил. Об этом мне спустя два дня, когда организм мой взял верх над наркотиком, напомнил Павлов.Он сорвался на крик, и в его восклицании выразилось участливое отношение к моему бедственному положению. Этакое ассорти, упакованное в его луженой глотке: немного отчаяния, капелька боли, крошечка ярости, толика сочувствия, малость бессилия. В общем и целом он походил на человека, который отрабатывает столичную квартиру.– Ну, хоть что-нибудь ты должен помнить?!– Я помню, как мы познакомились.– Я это знаю! И эта история «из вагантов» записана в протоколе! – Он пару раз стукнул ладонью по моему делу, начавшему пухнуть уже на третий день.Павлов прошелся по кабинету, сунув руки в карманы брюк. Рубашка ему была чуть великовата, и он, как мне показалось, немного стеснялся этого факта – как пацан, донашивающий вещи за старшим братом.– Как вообще ты очутился в этом… – Павлов раскрыл дело, посмотрел в нем название ресторана и произнес его едва ли не по слогам: – … в этом долбаном «Грот Луперкалии»?Мне показалось, он грязно выругался. Тем не менее он пробудил во мне воспоминания.Я в супермаркете, в этом огромном городе, население которого разделено на три части. Одна часть проявляет старание как можно скорее совершить покупки и вовремя появиться на другом мероприятии, другая является ее полной противоположностью. Вот она-то и запихивает в себя фаст-фуд, запивает его колой, облизывает мороженое. Она то сидит на удобных диванах, то разминает ноги, переходя в другой район торгового мегаполиса. Третья часть – это что-то среднее, производное от первой и второй. Я отношусь к этой части. Не потерявшийся, нет, а немного удивленный. Кажется, центральный вход – космический портал. Шагнешь за его порог – и окажешься в этом космическом Ватикане. Оглянешься – и увидишь проходящих через шлюз людей из разных концов страны. И название этому гиганту соответствующее – «Космопорт»…Девушка в серой накидке, символизирующей волчицу, вскормившую двух братьев – Рема и Ромула. В руках у нее буклет, сложенный вчетверо. Она натренированным движением разворачивает его, поставленным голосом зачитывает текст:– Посетите итальянский магазин модной одежды, купите товары на две с половиной тысячи рублей, и вы получите билет на «Фестиваль Луперкалии»! И вечер в ресторане «Грот Луперкалии» станет для вас незабываемым!Как правило, я отгораживаюсь от подобных предложений (некоторые люди опасаются попасть в неловкое положение, ускоряют шаг, опускают глаза – только не я), однако в этот раз я иду против правил, останавливаюсь и терпеливо, натурально меняя свою форму под воздействием ходячего рекламного агентства, дожидаюсь окончания длиннющего слогана-предложения, как будто переодетая в волчицу девушка просит выйти за нее замуж. Я беру у нее из рук буклет, иду прямо, но девушка окликает меня, указывая рукой иное направление, и голос ее звучит отнюдь не дружелюбно:– Магазин там.Как будто пеняет мне: «Что же ты, буклет взял, а в магазин зайти слабо?»…Зеркальные двери отдела проглатывают меня. Моим вниманием завладевает бойкая девчушка лет восемнадцати и предлагает купить зонтик.– Я похож на рыбку?Она смеется. Я добрею. Покупаю зонт и присматриваю часы с перекидными цифрами (механика, а не жидкие кристаллы, что для меня важно), такие я видел в фильме «День сурка» с Биллом Мюрреем в главной роли, а в реальности увидел только сегодня. Расплачиваясь на кассе, мысленно я благодарю «волчицу», завлекшую меня в эту торговую сеть.Заполучив приглашение на фестиваль, я посчитал себя обязанным стать его участником. Вдобавок ко всему меня стало разбирать любопытство. Я слышал о немногочисленной итальянской диаспоре в Новограде, но ресторан «Грот Луперкалии» представлял себе в виде ночного клуба: вместительный, яркий, громкий. И только после того как снова бросил взгляд на буклет, понял: фестиваль устраивается исключительно для гостей, а скорее всего – клиентов торговой точки в «Космопорте», устроившей распродажу и, может быть, добавившей себе популярности. То есть подавляющего большинства итальянцев там я не увижу.Потом, помню, я искал оправдания своему скоропалительному решению: почему бы и нет, не я один, интересно, другого такого случая не представится… И ничего похожего на оскомину вроде: а оно тебе надо?Вот так я попал на фестиваль, и мне только оставалось горько жалеть о том, чем он для меня закончился.Я вдруг встрепенулся:– Я вспомнил…– Что вспомнил? – так же оживился Павлов.– Рита что-то сказала про туфли.– Ну-ну, дальше.– Она боялась, что натрет ноги, и прихватила на всякий случай пластырь.Павлов и оперативник переглянулись, и он нехотя расшифровал свои ужимки:– Я бы сказал, что с лейкопластырем она не расставалась. У нее на ногах трудовые мозоли.– Что значит трудовые?– По ходу, она круглый год ходила на шпильках. Я все больше склоняюсь к тому, что ты в «Гроте» подцепил проститутку. Остынь! – повысил он голос. – Я пытаюсь воссоздать картину происшествия и, в конце концов, помочь тебе, нам всем, – повертел он головой, имея в виду следственную группу, в состав которой входили только следователи, обладающие равными процессуальными полномочиями, а может быть, даже целый отдел внутренних дел. – Мы трудимся в поте лица, и мы устали.– Да, у вас загнанный вид.Павлов быстро привык к моей манере общаться и на мое замечание даже не махнул рукой.– Знаешь, к какой версии я склоняюсь?– Не знаю. Наверное, я буду в шоке.– Мне представляется, дело было так. – Павлов отвлекся на минуту, отвечая на звонок по внутреннему телефону: – Зачем я звонил? Черт его знает. Я уже не помню. Ах, да! Когда уберут машину из моего двора? Она там год стоит, бесхозная. Мне свою ставить некуда. Островского, 32, – назвал он адрес и, закончив беседу по телефону, вернулся к теме нашего разговора. – Итак, в итальянском кабаке ты хлебнул лишнего и в женщине легкого поведения разглядел барышню с нравственными устоями. Профессионалки по налитости глаз клиента легко определяют, чего он хочет, а твои глазные яблоки трудно было отличить от спелого налива. Но клиента надо сначала заполучить, да?– Ага, – поддакнул я, чтобы не молчать.– Видок у тебя еще тот.– Конечно.Павлов мог не разоряться, а просто процитировать одного из героев криминальной драмы «Отступники»: «Плохая стрижка, безвкусная одежда и такой, знаете, легкий налет засранства». Я бы согласился с ним.Павлов тем временем продолжал:– Она живо представила, в какой компании ты чаще всего проводишь время, и не станем уточнять, что она ошиблась, людям свойственно ошибаться, верно? Она прикинулась ученым червем, и, конечно, ты клюнул, выделив ее среди остальных. Как обратил бы внимание на то, если бы твоя классная руководительница забежала на большой перемене в пивбар. А дальше – дело техники. И не важно, стал бы ее рисовать или нет – ты уже дергался на крючке. Она спела тебе ту песню, которую ты заказал. Она приехала в кабак на машине? Но при ней мы не обнаружили ни ключей, ни водительского удостоверения, ни денег. И если бы все произошло так, как она планировала, то без денег, кредитки и документов под утро остался бы ты. В стандартный набор некоторых проституток входит клофелин. Эта же баба подмешала тебе в коньяк наркотик. За этим занятием ты и застукал ее. Мне представляется такая картина… в картине. Она шарит в твоем бумажнике, а это означает, что она шарит в твоем самолюбии. И ты, столичный частный сыщик, введенный в заблуждение уличной шалавой, хватаешься за нож.Пауза.– Допустим, ты не убивал эту женщину, тогда, выходит, тебя подставили? Вспоминай, кому ты перешел дорогу?Это был добрый знак. Я силился что-нибудь вспомнить, но мне мешало отражение в зеркале: красивое, раскрасневшееся от возбуждения лицо Риты. По губам я читаю что-то старомодно-возвышенное: «Ты был великолепен!» Я поворачиваюсь к ней. Лицо ее близко-близко. Через пару секунд она выключит свет и поведет меня обратно в комнату, и я больше не увижу той примечательной синевы в ее сказочных глазах. Этот образ и остался в моей памяти главным. А тот, что я запечатлел чернилами на платке, отошел на второй план.В конце допроса Павлов попросил меня окончательно разрешить один вопрос: почему я задержался в Новограде? Я объяснил, как мог: мне дороги были воспоминания об одной женщине, которую я не мог выбросить из своего сердца. И вот нашел здесь исцеление, ту женщину, которая, на мой взгляд, была готова перевернуть мой мир.– Ну, что же, – подвел итог Павлов, – она со своей задачей справилась. Твой мир не только перевернулся, он сжался до размеров одиночной камеры.Я лежал на нарах с открытыми глазами. Совесть терзала меня: «Ты убил эту женщину. Не ты кромсал ее ножом – кто-то другой, но ты предопределил ее судьбу».Кто-то крепко подставил меня.«Кому ты перешел дорогу? – прозвучал в голове требовательный голос Павлова. – Вспоминай!»Глава 5Линия поведенияКак-то раз я пришел к выводу, что могу распоряжаться временем, следуя установленному порядку. Но обстоятельства рушили мою спонтанную теорию. Сегодня я попал в тиски таких обстоятельств, из которых, как мне казалось, выбраться невозможно. Все было направлено против меня.Моя память походила на придорожный знак, в который кто-то выстрелил дробью. Минуты, часы того вечера и ночи бесследно исчезли. Я пытался восполнить эти пробелы, но – все тщетно. Голова лопалась от напряжения. И если бы в камере предварительного заключения было зеркало, я бы увидел свои красные, усталые глаза.Никто не может распоряжаться временем. И сколько часов прошло с момента моего ареста – я сказать не мог.Очередной допрос. Как и предыдущие, он проходит в кабинете Александра Павлова. Одна стена занята шкафами, и кажется, что это гардероб. На самом деле полки шкафов ломились от бумаг. Одежда висела на вешалке напольного типа, которые обычно ставят в прихожей.Александр Александрович расположился за столом с прогнувшейся полированной крышкой. Кроме него на допросе присутствовал капитан Конышев – лет тридцати двух следователь. В его распоряжении был такой же стол, на котором от нечего делать хорошо было катать ручку или пускать игрушечного бычка.– У тебя проблема, – заявил Павлов. – Мы не можем установить личность убитой женщины. – Он начал загибать пальцы. – При ней не обнаружено документов – это раз. Мы не нашли мобильного телефона – это два. Ее отпечатки пальцев в базе данных отсутствуют.Я не удержался от развернутого, как и сам вопрос-претензия, ответа. Это даже несмотря на то, что меня могли упрятать в СИЗО до окончания следствия.– Я могу объяснить, почему при ней не было мобильника, но не смогу ответить, почему она пошла в ресторан без паспорта и карточки пенсионного страхования. Ерунда полная, правда? Она мне сказала: «С телефоном – это не отдых, а выгул на цепи». Вы не нашли отпечатков пальцев в базе данных. Это значит, женщина нигде не наследила, и это плюс ей. Вы плохо искали – это минус вам.– Плюс на минус дает ноль?– У меня всегда было плохо с математикой. – В подсчете я загнул один палец, потом второй и добавил: – Я этого не говорил.– Ты много чего наговорил.– Можно вопрос?– Спрашивай.– Вы разослали ее ориентировку в СМИ?– Вообще-то это не твое дело.– Как это – не мое дело?– Ориентировку разослали. Приметы, во что была одета, время исчезновения, имя, возраст. Однако заявления до сих пор не поступило. Все Маргариты от двадцати пяти до тридцати пяти лет на наши телефонные звонки ответили. Также им было рекомендовано обратиться в местный отдел внутренних дел. Участковые получили разнарядку проверить адреса. Возможно, твоя знакомая из другого города, а сюда приехала или отдохнуть, или в командировку плюс варианты.– Она местная, – покачал я головой. – Во всяком случае, она оставила машину во дворе соседнего дома.– С ее слов, – уточнил Павлов. – Ты не можешь знать этого наверняка. – Пауза. – Ну, допустим, что она приехала на машине, почему оставила ее во дворе?– Парковка у ресторана рассчитана на пятнадцать машин. Клиентов в заведении – в пять раз больше. Если даже каждая машина приедет под завязку, по пять человек в каждой, парковочных мест окажется впритык.– Значит, с математикой у тебя не так уж и плохо.– Это арифметика.Павлов выдержал паузу, прежде чем отвесить мне комплимент:– А ты наблюдательный малый.– Угу, – буркнул я, снова вспомнив свою соседку. – Ты сказал, что на ваши телефонные звонки ответили все Маргариты в городе. Так вот что я тебе скажу: одна не ответила, это точно. Или вместо нее какая-то другая женщина отвечает по телефону.– Или она тебе назвалась другим именем, – ответил Павлов. – Обычно так поступают проститутки.– Тебя что, заклинило на проститутках или у тебя нет другой версии?– У меня есть другая версия.– И каково ее рабочее название? – вытягивал я из него ответ.– «Жертвоприношение», – коротко отозвался Павлов.– Можешь озвучить?– Легко, – согласился следователь.Я приготовился слушать.– Ты совершил ритуальное убийство, – начал Павлов, – так сказать, в порыве культового экстаза, и алтарем выбрал кровать в гостиничном номере. Ты был голым, и это – часть языческого ритуала. Окровавленная майка на тебе олицетворяет шкуру жертвенного животного. Твоя женщина «охотно подставила» свое тело – согласно тому же обычаю или ритуалу.– Наверное, эта самая легкая версия, – фальшиво обрадовался я. – Ты когда последний раз был у психиатра?– На прошлой неделе.По его глазам я понял, что он не врет.Побарабанив пальцами по столу, Павлов сделал неожиданное заявление:– Прокатимся до ресторана. Допрошу итальянцев, заодно они посмотрят на тебя.– Хочешь убить двух зайцев? – оживился я.Он оставил вопрос без ответа.– Согласен самостоятельно показать на месте, как и при каких обстоятельствах ты познакомился с потерпевшей?– Согласен.– В следственном действии будут принимать участие служащие ресторана. Ты имеешь возражения против этого?– Нет.– Вопросы буду задавать я. Отвечать ты будешь мне. Общаться со свидетелями – только через меня. Напрямую общаться с ними я тебе запрещаю. Ты все для себя уяснил?– Да.Для меня Павлов сделал исключение: сковал мне руки собственными наручниками. Я бы не удивился гравировке на обратной стороне: «Данные наручники находятся в полном распоряжении данного майора Павлова».– Надоело возиться с тобой. Пора отправить тебя на нары.Он разговаривал со мной, как с уркой-недоучкой, как будто переводил сленг в нормальный язык, словно боясь, что я его не пойму. Может быть, он даже опасался моих связей, но я на его месте не стал бы волноваться: связи – ничто, узы – все. Вот он раскладывает на столе пасьянс из снимков с изображением полуголого окровавленного мужика, фоном которому служит залитая кровью кровать с трупом женщины, и обращается к собеседнику с вопросом: «Так вы говорите, что вы в хороших отношениях с этим джентльменом?» И его визави поспешно ретируется: «Пардон, я обознался».Рабочий кабинет Павлова наполнился оперативниками. Один обратил на себя внимание синей курткой с надписью «Водоканал».– Работаешь под прикрытием, – спросил я его, – или дошел до ручки?– Скоро узнаешь, – ответил он моей любимой присказкой, которая, за редким исключением, вселяла в меня оптимизм.Саму эту поговорку, как нечто менее важное перед главным событием, во мне зародил мой тренер по боксу. Похлопывая по плечу, он показывал мне моего очередного соперника: «Ну, что скажешь про него, Пашка?» – «Не знаю, что и сказать, тренер». – «Дурак! Говори: «Скоро узнаем» – и все!»… Обычно я не подводил тренера, походившего на Чапаева. На ринге с ударом гонга рвался в бой, как цепной пес, и рвал цепь, а потом и соперника. Я старался копировать Майка Тайсона и ни от кого не скрывал, что он был моим кумиром. Не перестал уважать его даже после того, как он откусил у Эвандера Холифилда ухо. Когда я делал первые шаги в боксе, Майк угодил в тюрьму за изнасилование. Я мог сказать себе, что у меня все впереди, что я переплюнул Майка по всем показателям, но не сказал этого.«Скоро узнаем». Этот опер не любил торопить события, иначе ответил бы по-другому: «Сейчас узнаешь».Он разомкнул наручники ключом и пристегнулся к ним своей левой рукой.– «Жив – и ты моя звезда путеводная, а уйду – ты мне свеча поминальная», – процитировал я.– Баженов, – обратился ко мне Павлов, как будто я был членом его команды, – помолчи, ладно? День только начинается, а мы уже устали от тебя.Во дворе УВД нас поджидал микроавтобус «Мерседес» с затемненными стеклами. Павлов занял место переднего пассажира и тут же пристегнулся ремнем, как в лайнере. Мой сопровождающий выбрал место для нас так, что мы сели лицом к остальным членам следственной группы, насчитывающей пять человек. Водитель завел двигатель, дал ему прогреться минуту и тронул машину с места.Автобус едва протиснулся в узкую и длинную арку, ведущую во двор итальянского ресторана. И он ничем не отличался от двора русского или украинского: мусорные баки и мешки, голуби и вороны, мыши и крысы, собаки и кошки, бомжи и бомжихи, предпочитающие исключительно итальянскую кухню. Наш визит был согласован с администрацией «Грота»: возле входа нас поджидал чернявый, обутый в теплые войлочные ботинки служащий ресторана. Он за руку поздоровался с Павловым и намеревался первым исчезнуть в темном дверном проеме, однако следователь остановил его. Хотя я в тот памятный вечер зашел в ресторан через центральную дверь, Павлов придерживался порядка: подозреваемый в пути следования двигается впереди, рядом следователи и конвоиры.Коридор, в который мы вошли, вел сразу на кухню, и уже через этот по-итальянски стерильный бокс мы попали в административную часть здания. Она представляла собой такой же узкий коридор с парой зеркал и рядом помещений по обе стороны. Я ждал, когда наш провожатый-аутсайдер, выкрикивающий направление, откроет одну из дверей, однако он указал путь – через арку прямо в зал ресторана.В тот вечер я не заметил арки – она отлично ширмовалась за вертикальными жалюзи, нижний край которых был утяжелен (по виду – гирьками), и мне на ум пришло слово «самодельщина». В эти минуты я был сосредоточен и подмечал каждую «дьявольскую» мелочь, этакие пунктиры, слившиеся в одну линию, и ее рабочее название было – «Линия поведения».Я быстро огляделся в зале, но не сразу нашел столик, за которым состоялось наше с Ритой знакомство. Вот он, с парой светильников и букетом цветов, сервированный лишь минеральной водой и виноградом (пара сочных гроздьев в изящной плоской корзинке). Все, как в прошлый раз. За соседним столиком нас поджидал управляющий ресторана – лысоватый, маленького роста итальянец, одетый по-деловому, его пиджак висел на спинке соседнего стула, и, может быть, этим жестом он дистанцировался от следственной группы в целом и меня в частности.Павлов повел себя по-хозяйски. Не выпуская из рук «дипломат» и назвав одного из следователей по имени, он позвал его на помощь, и они вдвоем придвинули соседний столик вплотную к столику управляющего. В общем, получилось что-то наподобие стола для совещаний, и за ним разместились четверо: Павлов и Кватроччи, я и мой конвоир в куртке водоканала. «За бортом» остались еще двое полицейских: с деланым равнодушием они осматривались в этом просторном помещении. Павлов включил диктофон и официально предупредил Витторе Кватроччи о том, что допрос ведется с использованием фонограммы. Этим он преследовал две цели. Первая: возможность «наиболее полной фиксации хода следственных действий». Вторая цель – тактическая, подразумевающая и давление на подследственного в качестве установления истины. Собственно, я сам возглавил следственную группу, поскольку в поисках истины был самым заинтересованным лицом.Эти «новоградские итальянцы», по мнению Павлова, относились к той категории свидетелей, которые, как правило, уклоняются от явки на допрос и суд, потому он и принял решение использовать в ходе допроса звукозапись. Также он не исключал, что допрос будет производиться с участием переводчика, и в этом случае фонограмма позволит ему в дальнейшем проверить «правильность перевода» или ссылку на его неточность, как основание для изменения показаний. В общем и целом, он рассматривал итальянцев как хитрую нацию.Во вступительной части фонограммы Павлов был краток. Он назвал дату, адрес заведения, кто и на каких основаниях статей УПК, с какой целью проводит допрос с применением звукозаписывающей аппаратуры. Потом разъяснил права и обязанности каждого, включая меня.Указав на меня концом авторучки, майор задал вопрос Витторе Кватроччи:– Вы узнаете этого человека? Если да, то при каких обстоятельствах произошла ваша последняя встреча?Я перехватил взгляд управляющего и кивнул головой: «Можешь говорить».Павлов хмыкнул.Итальянец сказал:– Да.Павлов хмыкнул еще раз и был вынужден повториться:– При каких обстоятельствах произошла ваша последняя встреча? Назовите дату и точное время.Кватроччи назвал. И дождавшись необязательного кивка следователя, продолжил:– Я вышел подменить Салли.– Салли? Кто это?– Наш бармен. Вечер был загружен, и персонал валился с ног. Такие вечера, как вы понимаете, бывают только раз в году.Витторе, мягко говоря, лукавил. Никакой загруженности в тот вечер не было. Например, я сидел за столиком один, Рита – тоже одна. Большей же частью – это два-три человека за столиком.– Странный праздник, – индифферентно заметил Павлов. И я сообразил, что он наводил справки о «волчьем дне торжества».– Смотря для кого.– Продолжайте.– Этот молодой человек, – указал на меня рукой Кватроччи, – подошел к стойке и попросил… это… воспроизвести, – подобрал он слово, – песню Челентано. Mi sto lavando il viso guardando, – скороговоркой произнес он первую сточку песни. – Я не знал, есть ли она в фонотеке, поэтому загрузил ее из сети, получилось даже быстрее. Он поблагодарил меня и вернулся за свой столик.– С ним был еще кто-то?– Да. Такая… строгого вида женщина лет тридцати, думаю.– Во что она была одета?– Коричневый костюм от Версаче…– Почему вы решили, что костюм – от Версаче? – уточнил Павлов. – Вы видели бирку?– Я – итальянец, – гордо отчитался за родной бренд Витторе.– Ну, хорошо, дальше.– Туфли – черные, кажется.– Как выглядела эта женщина?– Длинные, до середины плеч, каштановые волосы. Я и раньше видел ее у нас.– Как часто она посещала ваш ресторан?– Я нередко выхожу в зал. Подменяю официантов, бармена, когда нужно, а те подменяют друг друга, чтобы работа не виделась конвейером. Ну, не знаю. Вот так, по пальцам пересчитать не могу.– Хорошо. Черты лица сможете описать?– Я могу нарисовать ее, – внес я предложение.– Да, ты мастер «пера», – перешел на жаргон Павлов.Он извлек из прозрачного файла снимок с места происшествия и протянул его Кватроччи.– Да, – покивал тот, всмотревшись в лицо мертвой женщины. – Я узнал ее. – Он указал подбородком на меня: – Они вместе ужинали, танцевали. Я наблюдал за ними. И знаете, о чем я подумал? Что они – гармоничная пара. Такие непохожие. Он – машина, она – поворот. И вот он вписывается в нее на огромной скорости.Оперативники смотрели на меня, как на пилота «Формулы-1».Воспользовавшись заминкой, я поднял свободную руку, как на уроке.– Что у тебя? – спросил Павлов, делая перерыв в записи.– Раз уж мы отвлеклись от темы, могу я попросить кое о чем?– Валяй, – разрешил следователь, проявляя отзывчивость.– Мы в ресторане, понимаешь? – вкрадчиво начал я. – Когда еще мне выпадет возможность пообедать в таком заведении?– Ну, продолжай.– До этого я только раз так шикарно закусывал – в Екатерининском зале в компании Михаила Гутмана и Сергея Иванова. Пообедаю за свой счет, разумеется. Надеюсь, мою кредитку ты не потерял?– Все здесь, – похлопал по папке Павлов и на минуту задумался над моей просьбой.Я попытался влезть в его мозги. Может быть, он в эту минуту представил меня с набитым ртом, среди кремлевской роскоши, с орденом на шее, ленточку которого мне с приклеенной улыбкой поправляет на сцене лично глава президентской администрации: «За укрепление законности и правопорядка, за проявленные отвагу и мужество… Поздравляю, Павел Ильич!»– Не знаю, не знаю. Разве что пока идет допрос свидетелей, – сдался он потихоньку. – Кто обслуживал его в тот вечер? – обратился он к Кватроччи.– Карло Моретти. Карло, подойди сюда, – позвал его управляющий.Официант подошел ближе и улыбнулся мне, как старому знакомому, демонстративно щелкнув кнопкой авторучки.– Не в этот раз, – понял я его. – Могу я сделать заказ?– В пределах твоей кредитки, – разрешил Павлов.Карло согнулся в пояснице, готовый принять заказ.– Спагетти под чесночным соусом, устрицы. Спиртное, как я понял…– Ты правильно понял, – перебил меня Павлов.– Это все, Карло.Официант ушел. Следователь, поддавшийся давлению, посмотрел на меня так, как смотрят на ректора Государственного университета Блата, и продолжил допрос управляющего. Его вопросы носили общий, фоновый характер и касались они, собственно, темы фестиваля Луперкалии. Итальянец, отвечая на них, заметно оживился.Карло принес заказ. Спагетти под кроваво-красным чесночно-томатным соусом выглядели аппетитно. Даже мой конвоир не удержался и сглотнул слюну. Но аппетит у него пропал, едва Карло открыл крышку с серебряного блюда-подноса. Посередине блюда – лимон, вокруг него – устрицы, переложенные льдом. Их было ровно двенадцать штук – по количеству друзей Оушена. Вместо вина Карло налил мне минеральной воды и отошел, заложив одну руку за спину, как вышколенный лакей.Не теряя времени, я приступил к трапезе.Спагетти ловко наворачивал на вилку, свободно управляясь одной рукой. Устрицы же мне пришлось вынимать в три руки и специальным ножом: упорный опер не рискнул отстегнуть наручники. Устрицы были свежие, если не сказать большего: живые, потому что сокращались от лимонного сока, которым я их поливал, бились, как изъятое из груди пациента сердце. И мой конвоир, и другие опера, и управляющий, и Карло смотрели на меня, открыв рот. Я давал представление под названием «Прощайте, фараоны!», позаимствованное из советского одноименного фильма. И только двое из этой группы – Карло и Витторе – представляли, чем закончится мое обжорство. Управляющий даже чуть отодвинулся от стола, за которым сидел настоящий кадавр из «Понедельника…» братьев Стругацких, пожирающий селедочные головы…Наконец я сыто рыгнул. И эта отрыжка стала прелюдией к основному действию. Меня дико вывернуло прямо на стол. Павлов каким-то чудом успел смахнуть со стола бумаги и диктофон. На поверхности стола зашевелились куски непрожеванных устриц. Спагетти под чесночно-желудочным соком дымились на столе. Я поднял красные глаза на Карло:– Где у вас туалет?– Быстрее! – прикрикнул на него мой конвоир.Итальянец указал направление, и следователь потащил меня за собой, как будто приспичило ему, а не мне. Он втолкнул меня в тесную кабинку и прикрыл дверь, оставляя лишь щель для своей руки.– Бумага там есть? – на всякий случай спросил он, тяжело дыша.– Есть, – ответил я, вынимая из кармана вилку, на которую минуту назад накручивал спагетти.Отогнув один зубец, загнул его кончик, вставив его между рейкой и корпусом замка-вертушки. Даже не глядя на этот инструмент, я мог с уверенностью сказать, что держу в руке отмычку. Я знал десятки способов побега из-под стражи, но этот, придуманный мной в кабинете Павлова и отточенный во время поездки в «Грот», показался мне идеальным. Два щелчка прозвучали одновременно: один – в замке наручников, другой – в голове следователя. Обладатель суперкуртки распахнул дверь кабинки в тот момент, когда обе мои руки были уже свободными. Слава богу, моя рабочая правая рука не затекла. Но я оказался в таком положении, что смог отработать в левосторонней стойке. Джеб правой достиг цели, и мой противник подставил под апперкот свой подбородок. Я врезал по нему левой и, не дожидаясь, когда соперник опустится на колени, добавил правой в висок. Отменный хук. Нокаут.Я досчитал до десяти – мне этого времени хватило на то, чтобы затащить конвоира в кабинку и приковать его к водяной трубе. Распахнув на нем куртку, освободил его от тяжести «макарова». Мое шестое чувство надело желтую майку лидера. Пусть и поздно, но Павлов решит укрепить мою охрану, просто все они, включая итальянцев, опешили от моего трюка: никто из них раньше не видел на столе такой живописной блевотины.Я успел занять место справа от двери в туалет и, когда за порог шагнул полицейский в черной аляске, обрушил ему на голову удар рукояткой пистолета.Обезоружить его – было делом нескольких мгновений. Вооруженный двумя пистолетами, я предостерег Павлова и его товарищей не делать глупостей:– Даже не думайте!Павлов, надо отдать ему должное, недолго держал высокие обороты. Он откинулся на спинку стула, как будто присевший рядом с ним опер убрал ногу с педали газа и спросил только:– Что дальше?– Скоро узнаем. А пока освободи дело от моей кредитки.– Она заблокирована, Паша.– Ты мне не «пашкай» – меня на этот трюк не купишь.Павлов не стал дожидаться понукания, полистав дело и намеренно, как мне показалось, задержав взгляд на фотографии с изображением окровавленного трупа, вынул из прозрачного файла кредитную карточку.– Только не клади ее на стол и не кидай на пол, – предупредил я. – Передай кредитку Карлу. А ты, Карл, подойди ко мне с левой стороны и положи кредитку в карман моей куртки.Они так и сделали.– Грация, – поблагодарил я итальянца. – Я оставлю на ней чаевые. – Мое внимание снова сконцентрировалось на Павлове: – Продиктуй мне номер своего сотового.– Я и сам хотел тебе предложить это.Он благоразумно отказался от продолжения и просто продиктовал номер. Его легко было запомнить. Последние цифры: 60-90-60. Как будто он был несуразной фотомоделью.Теперь мне предстояло обезоружить противника. В этом плане я оказался непоследовательным, но делу это не помешало. По моему приказу оперативники «медленно, двумя пальцами», как в кино, достали стволы, освободили их от магазинов, передернули затворы. Карл подошел ко мне во второй раз и нагрузил мой карман патронами. Мне хватило бы и одного ствола, но четыре – это перебор. У меня только две руки, а отстреливаться до последнего патрона в мои планы не входило. Моя задача – остаться на свободе, и…– Я не убийца, – сказал я Павлову на прощание, – и докажу это.Майор забежал вперед, бросив взгляд на замаскированный вход в административную часть здания, за которым остались еще двое его помощников. Но я развеял его надежды простым, как е-2 – е-4, ходом: покинул ресторан через центральную дверь. И через несколько мгновений растворился в толпе…На то, чтобы заблокировать карту, Павлову потребуется время. Но он не станет этого делать по той простой причине, что по ней он сможет отследить меня. Я дал ему эту возможность, остановившись у банкомата в лабиринте очередного на моем пути торгового комплекса.Глава 6ПутаницаЕсли бы у меня был мобильный телефон, я не стал бы искушать судьбу звонком близкому мне человеку: отследить местонахождение аппарата, это уже не говоря о самом звонке, для спецслужб – раз плюнуть. Я не нуждался в постоянной связи с кем-либо. Интернет-кафе, таксофоны, бары с телефонами общего доступа – этого набора мне хватило за глаза.Дешевые паршивые гостиницы, включая автобусы, оборудованные койками, и железнодорожные вагоны-ночлежки, где не требовалась регистрация, как вариант я отмел сразу: там сдадут быстрее, чем ты укроешься одеялом. «Барабанов» в них больше, чем в ударной установке Кристофа Шнайдера, подумал я, проходя мимо дос-хауса с названием «Дом отдыха». В данный момент там отдыхала пара таксистов: две «Лады» с гребешками, припаркованные вплотную к тротуару, дожидались своих хозяев.И в этот самый момент я стал свидетелем антре. Дверь ночлежки распахнулась, на морозный воздух вышел, чуть задержавшись на пороге и всматриваясь в меня, мужчина лет сорока. Вслед за ним гостиницу покинула девушка. Февраль месяц, а ней мини-юбка, ажурные чулки, короткая (едва прикрывает пупок) белая шубка. Она напомнила мне Джимми Ли Кертис в роли проститутки в комедии «Их поменяли местами». Глянув на меня и не найдя во мне ничего интересного, она села в машину.Это вариант, подумал я. Снять проститутку и провести ночь у нее дома, но не в гостинице, конечно. Но были и другие, более привлекательные варианты. Например, гостиница «Комфорт Тиффани».Витраж, выполненный в стиле американского дизайнера Луиса Комфорта, и выполненный с любовью. Я знаю, о чем говорю. С такой же уверенностью ценитель музыки отметит выдающиеся качества одного скрипача и заурядность другого, хотя ни в одной ноте они не ошиблись. Дело не в технике, дело в звучании. А звучание – это еще и смысл, значения, отзвуки, оттенки, полутона. Звучание – это как разумный ход рассуждений. Витраж Зои ловил взгляды посетителей и, пропустив их через свое стеклянное сито, возвращал их уже обновленными, кристально чистыми. Только избранный мог сотворить из простого, казалось бы, мертвого стекла настоящий шедевр.Мне на ум пришло слово «кающийся». В этот вечер я не мог пожаловаться на свою память. Можно сказать, она была ручной. В голове – ни одной цифры, все они в руках, в каждом пальце, в каждой подушечке, они сотканы из папиллярных узоров. И я, как музыкант, сыграл эту красивую, совершенную мелодию. Мой голос на этом фоне мне показался скрипом телеги:– Здравствуй, Зоя! Это я, Павел.Пауза. Отнюдь не музыкальная. Я мысленно вывел на корпусе таксофона значок, обозначающий перерыв в нотах. Молчание на два голоса. Порой именно этого недостает многим людям. Я не мог прервать молчание – правом на это обладала только она. И она выдохнула мое имя в трубку: «Павел…»– Зоя…И еще один выдох, исполненный, как мне показалось, сожаления:– Павел… Я вышла замуж.– За того идиота?– Не называй его так.– Почему нельзя называть вещи своими именами?– Он – не вещь.– Ну, не знаю, как сейчас, – сбросил я температуру. – А раньше он при престарелой тетке был вещью. Стоял навытяжку, как оловянный солдатик. И только с тобой он стоял на голове, и это его плюс. Так, значит, ты вышла за него замуж? И теперь ты – Моисеева? Бог ты мой! Ну, и как тебе спится на этом диване с ножками?– Павел!Я услышал, как это прелестное создание, обладающее мастерством «великого Тиффани», хрюкнула на том конце провода.– Смутно вижу его в твоей спальне. Как будто в ней кто-то наелся лука и у меня в глазах стоят слезы.– Так уже и не видишь?А это уже намек на мою слежку за ними.– Хочешь поговорить на эту тему?– Нет! – живо запротестовала Зоя.– Он сейчас рядом? Стоит над душой? Почернел и тянет к твоей прелестной шее руки? Мне знакомо это чувство. Тяжелое, как последняя неделя поста. Почему бы тебе не поставить вопрос о разводе?– Еще один твой звонок подтолкнет меня к этому.– Одну секунду, я перезвоню.– Погоди! Откуда ты звонишь? Только не говори, что ты под окнами моего дома, – я этого не вынесу.– Сейчас я любуюсь «Древом жизни».– Ты что, в Новограде?!– Слава богу, да!– Отчасти – да, – сакцентировала она. – Рада, что ты можешь передвигаться. Что ты там делаешь? Только не говори, что следишь за моим мужем.Сердце у нее упало. Я поднял его и сдул с него пылинки:– Нет. У меня здесь литерное мероприятие. Если честно, приехал сюда по зову сердца – и потерял голову. Ну, а вместе с ней – документы, телефон… Ты в хороших отношениях с управляющим «Комфорта»?– Тотчас же позвоню ему. Ни о чем не беспокойся, он не задаст ни одного лишнего вопроса.– Вот и гадалка мне так сказала.Пауза.– На какой срок ты планируешь остановиться в гостинице – на случай, если Евгений Анатольевич попросит меня уточнить кое-какие детали?– Неделя, десять дней, – назвал я.– У тебя есть чем расплатиться за номер?– Об этом не беспокойся. Значит, управляющего зовут Евгений Анатольевич?– Да. А как мне представить тебя?– Ты читаешь мысли на расстоянии.Я назвал ей имя своего сослуживца.Она не забыла меня. Она будет напоминать о себе каждый час, каждую минуту.Зоя закончила разговор фразой, которая, как ей показалось, вселила в меня капельку надежды:– Я вышла замуж, но оставила свою фамилию.И в трубке прозвучало «пиковое» многоточие…Меня заселили в номер, в котором хотя бы однажды останавливалась Зоя, и в котором я, вооруженный компактной фотокамерой, делал свою «грязную работенку». Тогда я совершил непростительную для частного сыщика ошибку: подпустил объект своей слежки слишком близко к сердцу.Я опустился на кровать. Вот здесь, слева, лежала она, справа – он, ее любовник, а сейчас он, как выяснилось, – ее муж! Я же распластался под кроватью. В ту ночь я был олицетворением отваги, боялся лишь одного: что эта пара займется сексом прямо у меня над головой!Небритый, с неопрятной эспаньолкой (я отпускал бородку, чтобы маскировать рубцы от шрамов на лице), в этом роскошном номере я казался сам себе мусорным ведром. Но впервые за последние дни и часы почувствовал себя в безопасности. Вряд ли в таком роскошном отеле будут искать такое ничтожество, как я. Затравленный зверь не станет искать убежища в городском саду.К полудню следующего дня меня было не узнать. Чистый, гладко выбритый, в новом костюме и пуховике, я вернулся из торгового центра в отель. И в зеркальном отражении еще раз оценил качество стрижки и бритья. Я стал другим человеком, и этот новый образ придал мне сил. В такой оболочке я смогу попросить у Павлова огоньку, и он ни при дальнем, ни при ближнем свете не разглядит меня. Он ищет затравленного зверя и ограничивает поиски злачными местами плюс автовокзалы, железнодорожные вокзалы и станции и так далее. Он совершает ошибку, опуская некое отправное положение: купец богат связями.Я спустился в бар-ресторан и дал толчок своим мозгам, выпив рюмку водки. Ко второй я только прикасался, покручивая ее на отполированной поверхности стойки.Мысли мои бегали от одной женщины к другой, от одного имени к другому. Может быть, думал я, оказывая мне услугу, Зоя откупилась от меня? Пусть так. Я был благодарен ей и за то, что она сейчас думала обо мне (или не могла не думать, что не одно и то же, но не суть важно).Я вернулся в номер, лег на кровать. Засыпая, вспомнил своего единственного друга, которого, увы, уже не было в живых…У него была хмельная улыбка и такие же хмельные, на грани срыва в смех, глаза. Такое сочетание я справедливо для себя посчитал визитной карточкой моего друга, воспоминания о котором по сей день рвали мне душу… Воспоминания – мостик в прошлое – шаткий, того гляди, провалишься, без поручней, без перил, без подстраховки. По ту сторону мостика – боевое прошлое, для меня лично – не горячие точки, а натурально горячие многоточия. Почему? Потому что ни я, ни мои предшественники, ни мои последователи не завершили начатого. Сотни, тысячи успешно проведенных силовых мероприятий – это разрозненные звенья, которые так и не стали одной единой цепью для кавказского кобеля. Он на свободе. Он умен и хитер, этот бойцовский кавказский пес.Такое сравнение пришло мне однажды с глубокого похмелья. Похмелье прошло, а мысли о той цепи и собачьей породе остались…Мне не было жаль натурально убитых в кровопролитных поединках дней и ночей, на меня бессонницей наваливался монстр о трех головах, и каждая его голова – неудовлетворенность, недоделанность, незаконченность – пыхала жаром. Я представлял, как заполняю короткую анкету-жалобу: дом недостроил, ребенка недоделал, книжку недописал. Жалость моя не была однобокой. Те убитые дни и часы я мог бы провести в компании с другом или подругой, пусть даже в скучноватой беседе с родителями. «Бесцельно прожитые дни и годы… Все верно. Лучше не скажешь. Что ни говори, а цель должна быть у любого человека. Новый день – новая задача, которую нужно решить к закату. Если ты утром проснулся и у тебя нет цели, нет задачи, которую нужно решить, нет задания, которое нужно выполнить, – день пропал. И не потому, что я какой-то там правильный или суперправильный, просто во мне живет и процветает вирус под названием дисциплина, это такая штука, которая поможет преодолеть все. Ну, в смысле любые трудности и в смысле поставленной перед самим собой задачи (а это уже самодисциплина). Нет, я не идеален. Моя дисциплина ходит в самоволку, я ей выписываю увольнительные, не могу отказать в праздничных днях, выходных и длительном отпуске. Но хватит об этом, иначе я запутаюсь, меня уже несет».Я снял трубку телефона и заказал водки в номер. Мне требовалась только одна рюмка, только один глоток, чтобы утолить жажду этой пагубной привычки. Вот он – этот обжигающий глоток, принесший мне облегчение…Думай, думай. Начни… с похмелья.Я не припомню такого жуткого похмелья. Так надраться я мог в одиночку, даже в компании сослуживцев я оттягивался, но не нажирался как свинья. И уж абсолютно точно я не мог распуститься в компании женщины.Абстиненция. Я впервые натянул это слово на свое состояние. Меня натурально ломало, как наркомана после дозы, вызвавшей токсикоманическую зависимость. И моя клиническая картина напрямую зависела от типа наркотика. Доза была, наверное, лошадиная, но могла свалить и кентавра, а меня так просто убить. Но что не убивает, то делает сильнее, как сказал Ницше.Кто, в какое время подсыпал мне наркотик, скорее всего, в спиртное? К еде я в тот вечер не притронулся. В гостинице? В номере, кроме нас с Ритой, никого не было, вино и коньяк мы прихватили из ресторана. «Грот» – единственное место, где мне могли подсыпать наркотик. Не исключено, что не только мне.Почему Риту не насторожило мое поведение? Выпил я мало, но мое состояние говорило об обратном. Все просто: она тоже приняла наркотик и была преисполнена сумасбродства.Действие наркотика я ощущал до сих пор. Сильный, он и был предназначен больше для меня, чем для Риты. Предназначен, значит, убийство женщины было запланировано. И план этот созрел неожиданно. Верхний отсчет – как только я вошел в ресторан, нижний – как только покинул его. Другой вариант: план созрел давно, он был отшлифован до высочайшей степени чистоты – недоставало только центральной фигуры, исполнителя главной роли. Кто-то воскликнул, потирая руки: «Вот он, лошара!» Но это означало, что выбор исполнителя носил «клубный» характер, и я прошел фейс-контроль на входе в ресторан. Трудно представить, что кто-то руководствовался только внешними данными. Отсюда родилось противоречие, «реверсивная» версия: кто-то знал о моих профессиональных и прочих качествах, а их немало. Во-первых, я мог заинтересовать планировщика (назовем его так) как частный детектив и, может быть, как гость этого города. Я мог представлять интерес как бывший оперуполномоченный Следственного комитета военной разведки. У меня за плечами два десятка командировок на Северный Кавказ, и этот факт мог стать для «планировщика» главенствующим. Он еще не проявился, но, как знать, может быть, не сегодня, так завтра все акценты в чьей-то игре будут расставлены.Я вдруг представил, что кто-то удовлетворенно кивает головой, потирает руки: «Этот парень – настоящий мужчина, а значит, он чтит две вещи: игру и опасность. Здесь он ищет женщину – как самую опасную игрушку на свете. Пусть получит то, что он хочет».Такое возможно?После того что приключилось со мной – легко. Но это было «до того». Парадокс.Кое-какие ответы мне мог дать шустрый, сообразительный, вездесущий человечек – официант из итальянского ресторана «Грот Луперкалии».Глава 7«Еще увидимся!»С утра зарядил мокрый снег, сменяющийся дождем. На дорогах – месиво из подсоленного песка, слегка приправленного реагентами. Тут не Москва, тут со снегом и гололедом борются по старинке. Я закрываю глаза и мысленно перемещаюсь на двадцать лет назад: мне нужно перейти дорогу, и я, перекладывая школьный портфель из одной руки в другую, с нетерпением жду, когда проедет спецмашина, разбрасывающая песок. Открываю глаза – та же самая картина.Можно сказать, я не торопился, однако к ресторану подошел с запасом.«Грот Луперкалии» закрывался в 23.45, чтобы этот чертов персонал успел «подбить бабки» и вынести сор из избы до полуночи. Откроется дверь черного хода, и за порог шагнет служащий – из тех, кого знала здесь каждая собака. Я с опаской поглядывал на целую свору из десятка собак, продолжительный взгляд хотя бы вот на эту суку, и поджарый, закаленный в бесконечных поединках, голодный, как волк, вожак бросится защищать ее, тогда мне точно несдобровать.Уже первый час ночи, ее первые минуты. Дверь открылась, и в проеме появился парень лет двадцати пяти. Была бы у меня камера, у меня мог бы получиться живописный снимок: ночь, тусклый свет из проема подчеркивает фигуру человека с мешком в одной руке и зажигалкой в другой – и все это фон, центральная же часть снимка – освещенное огоньком зажигалки, искривленное лицо с прищуренными глазами и черной полоской губ, в уголке которых – готовая загореться сигарета. Сохранив этот ночной граффити в своей памяти, я шагнул навстречу служащему, держа одну руку в кармане пуховика, вторую подняв к голове, салютуя этому человеку двумя пальцами.– Чао! Я пришел к Карло. Он ничего не говорил про меня?– Нет, – ответил он, и сигарета в его губах переместилась вверх-вниз.– Тебя зовут… – Я выдержал классическую паузу.– Орсо.– Точно, Орсо! Как я мог забыть! И Карло, и Витторе говорили о тебе что-то лестное, уже не помню.Дальше случилось то, на что я не рассчитывал: Орсо отошел в сторону, давая мне дорогу. Оставив его за спиной, я вторгся на территорию чужого государства… Однажды я уже проходил этим коридором – мимо раскрытых дверей кабинетов, через стерильную кухню-операционную, к ширмованному входу в зал ресторана. Эти извилистые и прямые сохранили информацию обо мне, и зеркала на них недоверчиво кривились: «Ты, и без охраны?»Я увидел Карло, едва отшуршали за моей спиной жалюзи. Итальянец стоял за стойкой – один, что мне было на руку. Он поднял на меня глаза, когда я перешагнул черту, которую мысленно провел точно посередине зала. Надо отдать итальянцу должное, он повел себя достойно. Ни тени смятения, я уже не говорю о страхе, как будто он сидел в танке, а не стоял за барной стойкой.Я же приблизился к нему, схватил за грудки и рванул на себя:– Кто ты такой, Карл? Это ты подсыпал наркотик в вино?Меня задела пассивность итальянца – по моему разумению, он должен был кипеть, как масло на сковородке. Я тряхнул его еще раз, схватив его за руку и отшагивая от стойки. А когда он оказался на ней, как рыба на разделочной доске, я снова шагнул вперед и, надавив рукой на горло, намертво зафиксировал его в лежачем положении.– Какой наркотик ты мне подсыпал? Кто тебе приказал? Почему я?Мне пришлось проглотить имя Риты, для начала нужно было выяснить, почему выбор пал на меня, и уже от этого плясать дальше.– Я не знаю, о чем ты говоришь? – прохрипел Карло.– Отпусти его! – неожиданно прозвучал у меня за спиной чей-то голос, и в следующее мгновение мне в затылок уперся ствол. – Отпусти его и положи руки на стойку, или я вышибу тебе мозги. Presto!Я узнал по голосу управляющего, а подняв глаза на зеркальную витрину, увидел его, вооруженного дробовиком. Витторе Кватроччи поймал мой взгляд в отражении зеркала и выразительно поиграл узкими, будто выщипанными бровями.– Ты завелся так из-за моей блевотины на своих штанах? – усмехнулся я.– Руки на стойку!– Это я уже слышал. Но не услышал звуков, которые издает механизм постановки на взвод.– Что ты там говоришь?Если Витторе взвел курок, соображал я, то на ходу или на бегу, судя по скорости, с которой он примчался на выручку Карло. Но так может поступить профессионал, управляющий же, на мой взгляд, впервые угрожал оружием и делал это, как дилетант: прижал ствол к моему затылку, это вместо того чтобы держать меня под прицелом на расстоянии и лишить меня возможности провести контрприем. Он нарушил сразу два правила: одно – из инструкции по хранению и применению огнестрельного оружия, другое, неписаное – не поднимай оружие на человека, если не сможешь выстрелить.Все это в пару мгновений пронеслось в моей голове. Я отпустил Карло и резко повернулся к Витторе, вынося согнутую в локте руку. Я сделал все правильно, если бы не этот мой блок – схлопотал бы порцию дроби. И хорошо, что Карло не встал со стойки, а продолжал корчиться на ней, как угорь на сковородке. Дробовой заряд разнес часть витрины как раз в том месте, где должен был бы оказаться официант. В следующую секунду я, слегка контуженный оглушительным выстрелом, правым боковым отправил Витторе в нокаут.Карло скатился за стойку и распластался на усыпанном стеклом полу. Я перепрыгнул через барьер и с ходу ударил его ногой в грудь – скорее с досады от того, что миссия моя провалилась: грохот выстрела, звон разлетевшихся бутылок, крик персонала не оставил мне времени даже на «горячий» допрос, мне не хватило этого «момента истины».– Еще увидимся, Карл! – пообещал я официанту.В прошлый раз я покинул это заведение через центральную дверь. И в этот раз не стал искушать судьбу: продираться через вооруженную ножами и тесаками поварскую братию, а дальше натурально запирать себя в тесном проулке, кишащем бродячими собаками, – это дело Стивена Сигала. Дверь была заперта на модерновый засов, и открыть ее было делом секунды. Еще мгновение – и я глотнул свежего морозного воздуха. Из ресторана я унес ноги, оставив там предостережение: «Еще увидимся!» – и об этом Карло сообщит полиции.Глава 8«Кажется, я нажил друга»– … Хочешь найти убийцу Риты?Он спросил это тоном: «Мальчик, ты был хоть раз в мужской раздевалке?»Он – это редкозубое, пузатое существо, обладающее даром речи, с шеи которого начинались неизгладимые кружева колониального творчества. Вот в таком виде – в зимних полусапожках, в распахнутой дубленке и майке с треугольным вырезом – он был ходячей рекламой пилюль от воспаления зева и миндалин. Мне показалось, пилюля, которую невозможно было подсластить, сейчас растворится в его желудке и окажет действие на его острое заразное заболевание, колючая проволока на его шее эффектно распадется на куски, и он наконец-то вздохнет с облегчением.Он действительно сглотнул, и его кадык привел в движение искусно выколотую на шее колючую проволоку.Я поборол в себе желание спросить этого сказочного оборотня, что там дальше, под майкой? На помощь мне пришло мое неутомимое воображение. Ниже проволоки – забор, за которым видны крыши бараков, коптящая труба промзоны, над главным зданием которого завис вертолет с брошенной вниз лестницей, по которой, совершая дерзкий побег из колонии, карабкается этот живой мертвец.– Ты вообще-то кто? – спросил я.– Ты не в теме, поэтому так разговариваешь со мной.– А что, по-твоему, я делаю? Разве не пытаюсь выяснить, кто ты?– Ладно. Посмотри-ка, что у тебя на потолке?Я попался на эту старую как мир уловку: поднял голову. И тотчас согнулся пополам от точного удара в печень. Моему гостю оставалось лишь добавить мне правой в челюсть. Что он и сделал, ударив меня сверху вниз. Я опустился на колени и мотнул головой. Я умел держать удары, но такая связка, когда тебе сбивают дыхание и встряхивают мозги, надолго выбивает из колеи.– Собирайся. С тобой хочет поговорить один человек.– Он тоже любитель распускать руки?Толстяк хмыкнул. Он один в один походил на бородатого подонка из фильма «Отступники» с Леонардо ди Каприо и Мэттом Деймоном в главных ролях – мистера Француза (его играет Рэй Уинстон), для которого убить человека, что носом шмыгнуть.Под его ободрительное молчание я стал собираться, в частности, сменил рубашку и освежился новым запахом от «Живанши», созданным исключительно для джентльменов. И ноты зеленого мандарина, розового перца, березового листа, белого кедра сплелись в обворожительную мелодию. Ее заглушил мощный ароматный аккорд, исходящий от моего гостя. Он принес с собой запах жасмина. Казалось, что это его природный запах, он не только родился под кустом чубушника, но и питался его листьями.Что-то встревожило меня в этот момент, и я, соображая, что именно, взял паузу… Откуда родилась тревога, с воспоминания о криминальной драме, о смене рубашки или она родилась под аромат одеколона?.. Нет, не вспомнить. И я сдался, мысленно подняв руки.Сопровождаемые тревожными взглядами дежурного администратора и портье, мы вышли на улицу. Толстяк вынул из кармана пульт-брелок. На гостиничной парковке дожидались своих хозяев «Фольксвагены», «Рено», «Тойоты», – отозвалась же на сигнал черная «Приора» с госномером 665. К этому человеку (если судить о нем по номеру его машины, он – недоделанный черт) нельзя было пришить формулировку, которая бы приоткрыла его сущность. Самоуверенность? Нет, не похоже. Все, что ему не доставалось даром, он брал силой, и это у него вошло в привычку. Те, кто говорил ему «нет, разумеется», позже шамкали беззубым ртом: «Да, канэшно». Те, кто не слышал одного голоса, позже затыкали уши от хора голосов таких же, как он, отморозков. Он приехал за мной, пренебрегая элементарной поддержкой. Смелость? Нет. Если заглянуть в глубину его глаз, там можно разглядеть темный угол, в который он загнал свой страх. Я видел десятки, сотни подобных взглядов, видел людей пострашнее его.Я сел на переднее сиденье машины с иным, нежели минуту назад, настроением. Этот упырь прав: я не знаю, кто он, но и он не знает, кто я.Ехали мы недолго, не больше четверти часа. Водитель перестраивался из одного ряда в другой, не включая сигнал поворота, как будто пальцы у него были сломаны, смотрел только вперед, ни разу не скосив глаз в зеркало заднего вида. Машина остановилась напротив здания в стиле ампир, и мне на миг показалось, что мы в Москве, на проспекте Мира. Да и моложавый человек в черном костюме будто прописался в центре столицы. Он дожидался нас в холле на втором этаже, куда нас доставил модерновый лифт – легко, незаметно, с едва различимым шелестом открывшейся двери и тихим голосом электронного звонка, известившего о прибытии.Выключив телевизор пультом, незнакомец привстал с дивана, чтобы приветствовать меня рукопожатием.– Присаживайтесь. Называйте меня Сергеем.«Какого черта он вцепился в пульт?» – недоумевал я. Чтобы обменяться рукопожатиями и указать мне место, ему пришлось переложить пульт из одной руки в другую, теперь вот снова он держит его в «рабочей» правой. Пожалуй, прозвище Манипулятор ему подошло бы. С людьми он обращался так же, как с программами. Люди для него и есть программы. А может, все эти манипуляции – признак волнения? Скорее всего, он слегка нервничает…Где-то в глубине здания едва слышно звучала музыка (я узнал Джорджа Бенсона). Без нее, подумал я, среда, в которой начинали развиваться события, была бы безликой. А так – в качестве заднего плана картины – она выделяла основные ее части.Я глянул на своего сопровождающего. Тот устроился на красной тахте, что стояла возле окна, выходящего во двор, и занялся своими ногтями.Сергей пододвинул мне пачку сигарет, на которой сверху лежала элегантная зажигалка: серебро и слоновая кость. Я отказался, вернув пачку на место (мы как будто разыграли начало шахматной партии):– Не курю. Помешан на здоровье.После той кошмарной ночи, которую я провел с трупом в постели, меня уже ничем нельзя было удивить. Однако начало выступления Сергея меня малость обескуражило:– Сегодня я был в морге.Я скрыл замешательство, кивнув в сторону толстяка:– И вернулись вы уже вдвоем.– Я бы не советовал вам говорить в таком тоне. Хотя бы потому, что он – ваш новый напарник.– Тут кино не снимают? – распахнул я глаза.– Тут, – легонько постучал ногой об пол Сергей, словно подавал кому-то сигнал, – возможно все. И раз уж вы заговорили о кино… Мне нравится одна фраза, она переходит из одного боевика в другой: «Я чихну, и вас не станет». – Он не дал мне ответить другой распространенной фразой и продолжил: – Сегодня я был в морге. Накануне пропала без вести моя добрая знакомая… Я опознал ее.Да, подумал я, возвращаясь к предостережению Манипулятора, тут возможно все. Возможно, его слова об опознании кому-то послужили сигналом к началу травли. Но куда в этом случае приткнуть начальное обращение Сергея, указавшего мне на моего напарника?– Я не думаю, что это вы убили Риту.– Правда? Почему?– У вас нет мотива. Полиция установила лишь обстоятельства и способ убийства…Пауза. Которую я не стал заполнять.– Я опознал труп, и это меня немного успокоило.Его несуразная фраза немного взбодрила и меня.– Сколько трупов вам нужно опознать, чтобы успокоиться окончательно?– В полиции я ознакомился с вашими показаниями, и мне они показались достоверными. Анализ показал наличие в вашей крови сальвинорина-А. Он содержится в шалфее предсказателей, – попробовал объяснить Сергей. – Слышали о нем?– Нет, – покачал я головой. – Но мне любопытно узнать, что это за штука, которой меня отравили?– Это психологический галлюциноген, – ответил Сергей. – Входит в список Перечня наркотических средств, оборот которых в нашей стране запрещен. В нем содержатся и ядовитые вещества, так что ты запросто мог отравиться, – плавно перешел он на «ты». – А теперь – главное: на опознании я сказал, что это не та женщина, исчезновением которой я озабочен.Прежде чем протянуть вслух «интересно», я мысленно протянул: «Ни фига себе!»– А имя объекта вашей озабоченности полицейским вы назвали?– Ты схватываешь все на лету. Я не ошибся в выборе: ты именно тот человек, который мне нужен.– Так назвали или нет?– Я не писал официального заявления. В полиции рады любым обращениям.– Вы так и не ответили на вопрос.– Не важно, каким именем я назвал свою якобы пропавшую знакомую, честно говоря, не помню…Я не поверил ему. В этот раз – не поверил. По тому, как он выстраивал беседу (он словно собирал кубик Рубика), у него был аналитический склад ума и память была лишена изъянов.– Важно другое, – продолжал он, поигрывая пультом. – Вечером того же дня я позвонил Павлову… Помните такого?– Главное, чтобы он меня не забыл, – ответил я.– Павлову я сообщил: моя знакомая нашлась.На кончике моего языка вертелся вопрос: «Он вам поверил?» Есть ли у Павлова основания подозревать в чем-либо этого авторитетного, судя по всему, человека? Только тень подозрений. Главный подозреваемый, нагрузивший себя отягчающими обстоятельствами, по сути дела, совершивший побег, – это я, и следствие дорого даст за информацию о моем местонахождении. Так что другая информация, поступившая от «озабоченного исчезновением своей знакомой» Сергея, можно сказать, прошла по касательной. Майор Павлов, поглощенный мыслями о скорой встрече со мной, – из той же озабоченной категории. И у меня на душе стало еще тревожнее. Легко сказать: найти убийцу Риты, но это снимало все вопросы, в том числе и вопрос о побеге из-под стражи. Во всяком случае, он стоял на последнем месте.Поверил ли Павлов этому человеку?Верит ли Павлов мне?Но кто я такой, чтобы довериться мне? И еще я – чужак для этих людей. Может быть, для Павлова интереснее довести до суда «гастролера», нежели местного преступника. Местные, они и есть местные, живут через дорогу, знают в лицо человека, который упрятал за решетку их близкого, и вот в это лицо выплескивается из банки серная кислота, и это – не самый худший вариант. Я рассуждал на эту тему, как человек, вечно сомневающийся, но иначе не мог. Судьба швырнула меня в этот край и, сложив руки рупором, крикнула: «Выживай!»Я не мог забыть первые минуты после побега. Не радость захлестнула меня, не уныние. Сквозь кожу проросла волчья шерсть, и я превратился в волка-одиночку, а этот город ощетинился красными флажками. Я огрызался на них, не паниковал, я точно знал, что буду биться насмерть, до последнего вздоха, и те, кто рассчитывает увидеть страх в моих глазах, останутся разочарованными и постараются забыть обо мне, как о своем позоре, не вспоминая о моем несломленном духе.– Как, говоришь, называется тот наркотик? – спросил я, ощущая его остаточное, но довольно серьезное действие. Если бы я облачил свои мысли в слова, Сергей приказал бы отвезти меня в местную психушку. И я, тронутый темой «Свой среди чужих, чужой среди своих», объяснился: – В тех краях, откуда я родом, после такого откровенного разговора обычно переходят на «ты».Сергей промолчал. На его выразительном лице можно было прочитать все то, о чем я передумал за эту последнюю минуту, а на моем – что я пережил за последние дни, и наши шансы (а может быть, даже положение) уравнялись. По его мнению, у меня не было мотива убивать Риту: мы с ней были едва знакомы, а моя репутация начиналась со слов «боевой офицер, награжденный орденом «За заслуги перед Отчеством», оперуполномоченный Следственного комитета военной разведки, частный детектив».Он не угостил меня кофе, я уже не говорю о глотке воды, но предложил мне в самом начале беседы отравиться никотином. Сергей был образцом негостеприимного человека.– Ты хотел поговорить с официантом из «Грота»? Кросс поможет тебе решить и этот, и другие вопросы.Кросс… Это громкое имя не подходило моему сопровождающему. И почему Кросс?– Он что, – я кивнул в сторону толстяка, – специалист по кроссбриндингу или приторговывает спортивной обувью?– Расскажешь ему про свои увлечения, – обратился Сергей к своему подчиненному. – Не здесь. Во дворе, может быть, – и включил телевизор, давая понять, что разговор окончен.Мы с Кроссом подошли к лифту и стали лицом к лицу, как будто вознамерились протиснуться в кабинку боком. Кросс жег меня взглядом, разогревая, может быть, в качестве отбивной.– У тебя шнурок развязался, – сказал я, глядя ему под ноги.Он опустил голову…Затащив бесчувственное тело в лифт, я из глубины кабины обратился к Манипулятору:– Я напористый и доведу это дело до конца, даже если это кому-то не понравится.– Таких найдется немало, – заметил он, не оставшись равнодушным к моему выступлению.Толстяк пришел в себя по звонку лифта и, поднявшись с пола, потер подбородок – слабое место таких, как он, громил.Я вручил ему утешительный приз: красивую фразу из «Фореста Гампа»:– «Жизнь – как коробка шоколадных конфет. Никогда не знаешь, какая начинка тебе попадется».Толстяк пришел в норму, глотнув чуть морозного воздуха, и мы сели в «Приору». У светофора, когда мы дожидались зеленой стрелки направо, Кросс вдруг сказал мне:– Глянь-ка наверх.– Спасибо, – отказался я. – Эту хохму я уже знаю.– Глянь, я сказал! – потребовал он, не обращая внимания на протяжные гудки машин – наш свет уже загорелся.Я поднял глаза. С рекламного щита на меня смотрел… Сергей. Теперь я узнал его фамилию – Карапетян и кем он собирался стать: мэром этого города.– Как ты думаешь, – спросил я Кросса, – у него есть шансы?– Он их еще не потерял. – Кросс, скорее, обращался больше к себе, чем ко мне.Мне не обязательно было спрашивать самого Карапетяна, что для него победа на выборах, – на этот вопрос мне мог ответить и Кросс. Он пожал плечами, пошевелил губами.– Победа для него – самое значимое событие. Как день рождения… матери.– Иначе говоря, – развил я тему, – проигрыш – это смерть мамаши.– Я этого не говорил.Кросс лукавил. Подсознательно он именно это и имел в виду. Его ответ, как мне казалось, должен был послужить мне ключом к расследованию.Не спрашивая разрешения, я включил магнитолу. В салоне зазвучала песня группы «ЧайФ»:«Я не умею строить планы, да и гори оно огнем. Мир летит с катушек, а мы пока еще поем. Мне наплевать на этот мир, я сам в субботу чуть не сдох».– Смени волну, – потребовал Кросс. – Мне не нравится такая музыка.– Тебе нужно что-то конкретное? – удивился я. – Но зачем?Он не смог ответить на это вопрос. И мы вместе слушали дальше:«Это не политика, не театральный кружок. Какой-то доктор-буги дал нам этот порошок. Он сказал, что если вам херово, для блюза это хорошо. Предупреждала меня мама – как о стенку горох. О, мама, рок-н-ролл – мой выбор, этот выбор не плох».Что-то в этой лирике перекликалось с моим бедственным положением: политика – это Сергей Карапетян, порошок – это наркотик, подмешанный мне в вино, херово – мне, хорошо – Кроссу за рулем, рок-н-ролл – моя профессия, и этот выбор не плох? Ни фига подобного!«Предупреждала меня мама – как о стенку горох».Я попросил Кросса остановиться у киоска Роспечати. Вернулся в машину с кипой местных газет, отобранных киоскершей по критерию «все о выборах мэра». И самой первой газетой, которую я развернул, была «Новоградская правда», а самая первая статья касалась одного из самых трагических для города событий: пожар в ГУВД, унесший шестьдесят жизней…Глава 9Пара неожиданностейМы приехали в отель. Время задать Кроссу вопрос, как он меня отыскал, ушло. Но я выберу подходящий момент и обязательно спрошу об этом или найду человека, который даст мне исчерпывающий ответ.Администратор на ресепшене встретила меня дежурной улыбкой.– Проживание с ребенком до шести лет – бесплатное? – поинтересовался я.Она чуть смутилась от этого вопроса, но быстро пришла в норму и поправила меня:– У вас полулюкс – с двуспальной кроватью и диваном. Вы можете бесплатно разместиться в номере с ребенком.– Хорошо, я так и сделаю.– О заселении сообщите мне заранее, пожалуйста.– Прямо сейчас. – Я кивнул на Кросса, оказавшегося справа от меня: – Вот мой ребенок.– Еще раз так скажешь, я тебе все зубы пересчитаю, – процедил Кросс.Мы вошли в номер. Мне предстояло прочитать два десятка газет и сотню статей и на базе усвоенного материала задать Кроссу множество вопросов. Одни статьи я проглатывал целиком, другие пробегал по диагонали. Очень много повторений, и это порадовало меня с точки зрения экономии времени. Уже к вечеру я приступил к опросу своего нового напарника, и вот какая картина родилась у меня в голове.Здание ГУВД Новограда (расположено оно на улице Чкалова) – довоенной постройки. Оно имело г-образную форму и состояло как бы из двух частей. Окна с первого по третий этаж, включая окна полуподвального помещения, были забраны решетками. По официальной версии – очаг находился в правом крыле на втором этаже, и возгорание произошло от непотушенного окурка в 17.59 по местному, оно же московское, времени. По неофициальным данным, здание загорелось в двух местах сразу: уже упомянутое мною правое крыло на втором этаже и архив – в полуподвале. Но именно на втором этаже следственная группа найдет развороченную 125-граммовую банку из-под бензина марки «Зиппо». По деревянным перекрытиям и пустотным стенам пожар стал распространяться так быстро, что многие сотрудники ведомства задохнулись в дыму. Огонь полностью отрезал путь к спасению тем сотрудникам полиции, которые находились на пятом этаже. Они прыгали из окон полыхающего здания и разбивались насмерть, только нескольким полицейским удалось выжить. На место происшествия прибыли пожарные. Им долго не удавалось справиться с огнем. Даже водоканал не выдержал нагрузки. Когда пожар был локализован, на месте руин обнаружилось шестьдесят тел…Здание было решено снести, поскольку в нем не осталось ни крыши, ни перекрытий, а на его месте установить мемориал. С таким поспешным заявлением выступил лично глава ГУВД генерал-лейтенант полиции Константин Сироткин. На пресс-конференции он, совместно с генпрокурором, сделал еще одно заявление: «Уголовное дело по расследованию обстоятельств пожара приостановлено в связи с невозможностью выявить виновных».Теперь, собственно, к основным действующим лицам, их двое.Соперник Карапетяна на выборах – Жарков Владимир Сергеевич, депутат городской Думы. В 1992 – 1994-м руководил ГУВД Новограда. Источники, близкие к кремлевской администрации, сообщают: Жарков не имеет «значимых контактов в кремлевской администрации, не обладает связями с крупными государственными корпорациями, влияние которых на современную российскую политику является решающим». Однако решающими факторами стали «его тесные связи с региональной преступной группировкой «Слон», контролирующей четверть предприятий Новограда. Не без его давления посты госпредприятий заняли активные члены ОПГ: дважды и трижды судимые Кучеров Евгений, Сошников Александр, Усладин Вадим. Жарков, сдавая пост своему преемнику, сделал то, чего не мог сделать Карапетян: уничтожил все имеющиеся документы, свидетельствующие о его связях с ОПГ и о протекции ее участникам. Так звучит основной мотив журналистских расследований. По моему мнению, никаких уличающих документов и в помине не было. Жарков – глава управления внутренних дел, а не его крашеная секретарша, он лично просеивал дела, в которых могло фигурировать его имя (в первую очередь я имею в виду свидетельские показания, впоследствии превратившиеся в «заведомо ложные», и сообщения репортеров, которые тоже «сознательно искажали истину в ходе предварительного расследования или дознания», и до суда такие показания, как правило, не доходили). Поджог ГУВД с целью уничтожения архива мог быть полезен именно Жаркову – чтобы с помощью этой провокации убрать с дороги соперника на выборах. Жарков женат, у него двое детей.Карапетян Сергей Суренович. Владелец крупной компании по экспорту леса и бумажной продукции. Легкие и большие деньги в лесной промышленности – это всегда конкуренция и в большинстве случаев криминальные разборки. Осенью 2000 года у порога своего дома был обнаружен, с переломанными руками и ногами, директор департамента лесопромышленного комплекса областной администрации Юрий Мокшин, в этот же день были избиты до полусмерти директор новоградского лесозаготовительного комплекса Михаил Зингер и его личный водитель. Эти события связали в целом с борьбой за главенство в лесной отрасли, в частности – с именем Карапетяна. Годом позже у порога своего дома двумя выстрелами в голову был убит новый директор департамента ЛПК, еще через полгода пропал (до сих пор ищут) еще один конкурент Карапетяна. Масла в огонь подливала пресса, называя Сергея Карапетяна, и вставляя между его именем и фамилией его кличку «Серж», заказчиком преступлений, а Дмитрия Кросса – исполнителем. Дальше были – поджог частного дома очередного директора леспромхоза, похищение «неустановленными лицами» шефа агентской компании по экспорту леса, еще несколько убийств… Правоохранительные органы накопили огромный компромат на Сержа, но каждый раз дела, как любит выражаться пресса, «спускались на тормозах», но, что примечательно, спускались в одно место: в архив Городского управления внутренних дел. Однако в 1995 году Карапетян мог реально угодить за решетку. Ему предъявили обвинение в изнасиловании несовершеннолетней – Ирины Родиной. Однако до суда дело так и не дошло. Родители тринадцатилетней школьницы пошли на сделку с Карапетяном: тот выплатил им крупную сумму, они забрали заявление об изнасиловании; позже (видимо, под давлением со стороны Сержа) семья переехала в Московскую область. Что касается Дмитрия Кросса, тот не ходил в лидерах ОПГ, а был правой рукой босса преступной группировки. После бегства последнего за границу (в России он был объявлен в розыск) окончательно присосался к бизнесу Сержа и стал официально называться его помощником. ОПГ существует и поныне, руководит ею человек с распространенной кличкой Якут (Яков Куткевич) и она якобы к бизнесу Сержа не имеет никакого отношения.Так вот, Сергей Карапетян, ныне озабоченный карьерным ростом, являлся самым заинтересованным лицом в деле уничтожения архива, часть которого – компромат на него. И достать его оттуда легко мог не кто иной, как его конкурент, бывший шеф ГУВД. Это называлось «вилкой». Если Карапетян начнет набирать очки, опережая соперника, генерал Жарков использует любимый прием избиркома: вбросит в прессу компромат на Сержа, и последнему припомнят поджоги, разбои, убийства.Два кандидата. И вот вопрос: победит тот, у которого связи с организованной преступностью крепче или, наоборот, слабее?И последнее, что я отметил в досье Карапетяна, как бы уравнивая его с Жарковым, – его семейное положение. Он не женат и никогда не был женат. Детей у него нет. Даже пресса ничего не смогла накопать на этот счет, как будто Серж был евнухом в лесной промышленности.Я нашел ответ на вопрос, почему Карапетян встретил меня с пультом от телевизора. Последнее время он вообще не выпускает его из рук, следит за новостями в эту горячую для него пору. И находится как бы в стадии ожидания – что дальше, каков расклад сил на политической арене…«Я доведу это дело до конца, даже если это кому-то не понравится», – бросаю я ему на прощание.«Таких найдется немало», – звучит в ответ.Я устал, поэтому провалялся в постели до часу дня. На мое предложение сходить в ресторан Кросс ответил:– У меня привычка ходить в ресторан вечером.– Ты мой напарник, и тебе придется считаться и с моими привычками тоже.– Что? – нерешительно рявкнул он на меня.– Ничего. Мне нужно где-то пообедать. Хоть раз обедал у «Тиффани»?..– Нет, – ответил Кросс. И с задержкой уточнил: – А мы, по-твоему, где?Я сам выбрал столик, тот, за которым в то памятное утро сидела Зоя… Тогда я поджидал ее, заняв место в дальнем углу барной стойки. Она вошла в зал под руку со своим любовником. Я следил за их отражением, блуждавшим среди винных бутылок зеркальной витрины. Выпив водки, прошел мимо них к выходу и не мог не бросить взгляд на женщину, справедливо полагая, что вижу ее в последний раз. Она также подняла на меня глаза – как посмотрела бы на любого, кто прошел мимо, и наши взгляды встретились. Вот этот момент, вот этот прямой взгляд мне был дороже всего на свете… Потом я снова вернулся в зал, снова занял свое место, снова поймал в зеркальной витрине Зою и ее спутника. Она подняла наполненный вином бокал, и янтарная жидкость оросила ее губы. И тогда я сравнил ее с бабочкой на цветке.Я вздрогнул, когда образ Зои затмил реальный образ Кросса.– Что есть будешь, я спрашиваю? – Он переводил взгляд с оробевшей официантки на меня.– Два дежурных блюда, – сделал я заказ.– Так сильно проголодался? – Кросс повел белесой бровью и обратился к официантке: – Мне то же, что и ему. Сверху положи пару котлет на ребрышках.– И обязательно с кровью, – добавил я.В этот раз Кросс поддержал меня и пожал плечами:– Это само собой.Мы уже заканчивали обед, когда на меня обрушилась плита ранее прожитого (раньше я слышал, что дежавю считается обманом сознания – но что, если это не так?). Я увидел человека, подходившего к барной стойке, – как будто увидел себя самого. Но это был другой человек, и его отражение быстро затерялось среди бутылок и стаканов зеркальной витрины.– Привидение увидел? – проследив за моим взглядом, спросил Кросс.– Вроде того. Пойдем, – поторопил я его.Я шел к выходу по правую руку от Кросса, чтобы Юрий Моисеев меня не заметил, и думал: «Что это значит? Что, черт возьми, тут происходит?»Первым желанием было – позвонить Зое. Но это означало расстроить ее. В ушах у меня еще стоял ее голос: «Что ты делаешь в Новограде? Только не говори, что следишь за моим мужем». Тогда я не придал значения этим словам. Для меня они стали стуком упавшего сердца, и я поднял его: «Нет». Это означало – Юрий чист, он вне подозрений, вы женаты, и как он может вильнуть на сторону от такой, как ты, я бы не вильнул… Парень оказался в Новограде в то же самое время, что и я. Это при том, что два года назад он составил компанию своей любовнице, прилетевшей в этот город по делам, а не наоборот. Так что случайной сегодняшнюю встречу у «Тиффани» не назовешь. Значит, она закономерна?– О чем задумался? – спросил Кросс.– Не мешай мне.– Ну-ну, дедуктивный метод, – иронично обронил он и, заложив руки за голову, растянулся на кровати.Я вжался в спинку дивана, как будто прятался от всех, и принялся размышлять о том, что сейчас было самым главным и важным.Я ведь не убивал Риту, тогда выходит, что меня подставили! Кому же я перешел дорогу? Кто так искусно, виртуозно, походя мог подставить меня? Кто мог хладнокровно перерезать Рите горло? Эта версия, озвученная следователем, виделась мне малопригодной. То есть некто следил за мной, а значит, находился на борту экстренно совершившего посадку лайнера. Он был в шаге от меня, когда я, легко поддавшись на уговоры зазывалы, перешагнул порог итальянского магазинчика. И ему тоже пробили чек на две с половиной тысячи рублей, и он тоже вошел в число приглашенных на фестиваль Луперкалии. В ресторане он устроился за соседним столиком и стал свидетелем нашего с Ритой знакомства. Он шел за нами, задержался у двери моего номера и прикинул время, когда эта дверь закроется за ним.Нет, эта версия была слишком сложной. В ней я не видел расчета, а значит, план как таковой отсутствовал.Однажды я «перешел дорогу» своему клиенту, и случилось это в прошлом году. Я документально установил факт измены его жены, и вот в день расчета (он расплатился со мной наличными) он проследил за мной до ресторана, а когда я отлучился в туалет, занял мое место за стойкой, заказал выпивку. Он признался мне потом, сжигая меня линзами своих очков, что был готов порвать меня за то, что я стал свидетелем его позорища. В чем-то он был прав.Что, если история повторяется и кто-то из моих клиентов решил почесать рога о мою шкуру?..Мне пришлось воспользоваться одной из опций полулюкса: компьютером.Полулюкс в этом отеле приравнивался к номеру класса люкс в любом другом – это было мое мнение. Он представлял собой просторную комнату, в которой находились двухместная кровать и диван, кондиционер, панель со спутниковым вещанием, платяной шкаф, рабочий стол с подключенным к сети ноутбуком (Интернет – за отдельную плату).Набрав в поисковой строке обозревателя – «Ведерников МГУ», я пробежал глазами первые десять результатов поиска. Последние два заслуживали особого внимания, поскольку они напрямую касались материалов, переданных мной преподавателю госуниверситета. «У него что, крыша поехала?» – окосел я, кликнув по ссылке. Обозреватель перенес меня на другую страницу – бульварно-сенсационного цвета… Нет, я не ошибся тогда, в том калининградском «сельском домике»: добытые мной материалы послужили Ведерникову основанием для развода с женой. Только два человека могли обнародовать откровенное видео: я и Ведерников… Он буквально растоптал свою жену, опубликовав на одном из видеохостингов ролик, который я мысленно назвал «27 метров подо мной». Сейчас я безумно жалел эту женщину и мысленно же резал веревку, на которой болтался в тот вечер на ветру… Этот ролик вряд ли стал хитом дня, но набрал тысячи просмотров только на этом сайте, позволяющем загружать и просматривать видео в браузере, а сколько копий было сделано и опубликовано на схожих ресурсах?..Я покачал головой: какого черта Ведерников спрашивал о копиях? Судил обо мне по себе, что ли? Большего негодяя, чем он, я еще не встречал. И наделся, что никогда не встречу.Мне не стоило закрывать эту тему, не отработав еще одну версию под рабочим названием «Утечка». Но в этом случае сам Ведерников забросал бы меня гневными сообщениями и звонками, и у него на это было время, но он поторопился. Видимо, слишком долго обдумывал и режиссировал мероприятия, объединенные одной темой. Чрезвычайно точный и аккуратный, он не оставил своей жене ни одного квадратного сантиметра жилплощади, ни одного клочка одежды, о чем, собственно, я рассуждал, готовясь закрыть его дело.Глава 10Одного поля ягодыЯ никак не мог свыкнуться с мыслью о том, что следствие до сих пор не установило личность потерпевшей, и все оттого, что я-то знал ее имя, равно как об этом знали по крайней мере еще два человека: Карапетян и Кросс.– Ты часто общался с Ритой?– Нечасто, – ответил напарник.– Расскажи о ней в двух словах.– Ну, не знаю. – Он на минуту задумался. – Она странноватая какая-то. Имя редкое.– Я бы так не сказал.– Ну, может, тебе Риты каждый день встречаются, мне – нет. Ты дашь мне договорить?Я кивнул головой: «Валяй».– Ну, я прикалывался вроде, когда спросил, почему ее назвали Ритой? Она ответила, что Рита на каком-то там языке означает «порядок вещей» и родители воспитали ее в этом духе.Я слышал об этом, но вспомнил только сейчас. Какая-то часть мозга, просившаяся называться энциклопедической, выдала результат. «Какой-то там язык» – это ведийский санскрит. Рита воспринимается как основа справедливости, праведности и морали и рассматривается как истина в самом широком смысле этого слова. Рита представляет собой космический закон, в согласии с которым происходит «упорядочивание неупорядоченного», вращение Вселенной и существование всего сущего, включая космос, человечество и его нравственные устои. Она в постоянной борьбе со своей полной противоположностью – анритой, «неупорядоченностью». В общем, в каком-то смысле полный бред.– У тебя есть ключи от ее дома?– Я долго ждал, когда ты об этом спросишь. Поехали. – Кросс поднялся на ноги. – Только ничему не удивляйся.– Это после того, как я лег спать с живой женщиной, а проснулся с трупом в постели?..Я вошел в помещение. Шаг, второй – и я остановился как вкопанный. Как будто среда, в которую я вторгся, оказывала сопротивление.Это была ее комната – мне не требовалось никаких доказательств. Наконец препятствие, сдерживающее меня, вдруг растворилось в воздухе. Как будто призрак, стоящий на страже этой комнаты, отступил, узнав меня. Я смог сделать еще шаг, глубоко потянув носом воздух, и еще один…«Это я… Помнишь, ты рисовал меня?»Я резко развернулся к Кроссу, и он, глядя мне в глаза, проговорил:– Это пройдет не скоро. Мне знакома эта фигня – сальвинорин называется. Я неделю вздрагивал, ни с того ни с сего. Черти мерещились, собаки с поросячьими пятаками гонялись за мной. Один раз за рулем…– Слушай, заткнись, а?! Я работаю! Как вы с Сержем и просили.– Мне бы такую работу, – заткнулся Кросс.Трудно перейти от взвинченного состояния к спокойному – настраиваться на прежний лад мне пришлось не меньше минуты.Если бы я раньше не видел подобного жилого помещения, совмещенного с мастерской, меня бы потрясли размеры этого объекта.«Книгохранилище без книг. Без Библии. Жуть в крайнем своем проявлении. И как оскорбление религиозной святыни – стеллаж с цифровыми компакт-дисками».Точная, безупречная, отточенная, как лезвие ножа, характеристика.Название объекта – «Книгохранилище» – сохранилось над центральной дверью, и мне эти буквы вот сейчас, когда я огляделся в просторном помещении, показались последними, которые я вижу.– Как она сумела выбить себе это здание? – выдавил я из себя, остановившись в центре зала. И – окаменел от новой неожиданности. Акустика тут оказалась потрясающая – эху некуда было ткнуться. Мой голос показался мне мягким и сильным, поставленным, как у диктора на советском телевидении. Звуки распространялись равномерно, и даже шепот одинаково был слышен в любом уголке здания. Театр. Театр одного актера…– Как она сумела выбить себе это здание? – был вынужден повториться я, не дождавшись ответа.– Карапетян помог, – наконец отозвался Кросс, и сам, казалось мне, завороженный необычной атмосферой. – Нравится?– Нет слов, – честно признался я.– Я не мешаю?– Заткнись!Вообще я рассчитывал увидеть заурядную квартиру, в крайнем случае – капитальный частный дом. По дороге сюда Кросс сообщил мне «характеристики частного дома»: «Стоит на отшибе, соседей нет, что еще нужно человеку для счастья?» «Это смотря какому», – рассеянно ответил я. И вот спустя четверть часа я действительно потерялся во времени и пространстве.Книгохранилище, еще сохранившее на кирпичных стенах пыль фолиантов, рукописей, просто переплетенных вместе листов, было разделено надвое несущей стеной с аркой посередине, отчего казалось целостным, неразделенным. И если звуки проникали куда угодно и были слышны в любом уголке, то свет, наоборот, избегал углов, отчасти опровергая «убеждение» Ремарка: «Свет не светит, когда светло. Он светит во тьме». И эта закругленность из мира теней старила и без того многолетнее здание. Оно сейчас мне показалось залой средневекового замка. Дело еще и в кирпичной кладке, частично утратившей отделочный слой. И если бы современный зодчий поставил перед собой задачу простроить такое вот здание и придать ему вид старины, лучше, чем это сделало время, у него не получилось бы. Книгохранилище не требовало ремонта (а значит, и капиталовложений), а лишь элементарного поддержания чистоты.– О чем задумался? – спросил Кросс.– Об уходе, – машинально ответил я.– Наскучил этот мир?.. – по-своему понял меня напарник.Я не ответил.– А вообще как, впечатляет? – продолжал допытываться он с настойчивостью зодчего, сотворившего этого шедевр.– Нет слов, – повторился я. И вернулся к своему прежнему настроению, дав знаком Кроссу понять, чтобы он мне не мешал.Одиночество. Человек, выбравший местом обитания это здание, ценил одиночество. И тут не было места другому такому же одиночеству. Если представить, что над этим этажом возвышается символ христианского культа, то оно предстанет в виде «нескромных», но полагающихся по степени отличия покоев игуменьи. Я мог бы привести еще пару сравнений, но дело – прежде всего. Об этом мне мог в любую минуту напомнить Кросс: «Делом надо заниматься».Я обратил внимание на электропроводку: массивный кабель в черной оболочке проходил по верху стены, разветвляясь в распределительных коробках на свет и розетки. Проводка была новой, но в массивности своей копировала ушедшую эпоху.Также мимо моего внимания не прошла высокая корзинка с садовым инвентарем, нашедшая место справа от входной двери. Внутри – пара новых черенков, секатор, веерные грабли, кусторез, складная лопата, садовая пила, распылитель. Инвентарь – новый. И он – часть мечты о собственном садовом участке, а значит, о новой жизни…В части помещения, отведенного под кухню, царил порядок, присущий только Рите. Я увидел ее любовь к ней в каждой плитке с отражением в ней солонки и перечницы, сахарницы и турки, вилки и ножа, словно забытых ею на сложенной салфетке. Она ушла из этого дома и больше сюда не вернулась. Мне предстояло найти человека, который видел ее в последний раз живой… Я льстил себе, когда подумал: «Она предвидела встречу со мной».В другой части помещения на столе она оставила флакон масла-духов все той же любимой ею «Эсте Лаудер», в ванной на стеклянной полке – дезодорант. На тумбе я нашел газету. Поднял ее и долго не сводил глаз с поверхности тумбы.Кросс облек мои манипуляции в слова:– Что ты хотел найти здесь?– Буклет с рекламой «Фестиваля Луперкалии».Для меня было логично найти копию буклета, который и меня привел в ресторан с одноименным названием. Тогда бы встреча с Ритой стала закономерной. А так, в моем понимании, она выпадала из «формулы» закономерности и становилась в простейший ряд случайностей. Я же грезил логически оправданными действиями, когда в одном и том же месте, только в разное время, два незнакомых человека получают приглашение, принимают его и встречаются. Как в школьной задаче по математике: из пункта «А» в пункт «Б»…– Ей приглашения ни к чему. Она – кошка, которая гуляла сама по себе.… Каминный запах. Здесь не было камина, но я учуял запах сажи из каминной или печной трубы. И эти ощущения родили связь с сожженной бумагой. В пепельнице? Нет, в подносе, может быть, поскольку запах гари был ощутимым. Я попытался отыскать место, где была сожжена бумага, по копоти на потолке, но такового не обнаружил. И лишь когда поравнялся с электрической духовкой, пришел к выводу: что-то подгорело в духовом шкафу, а вытяжка в этом помещении оставляла желать лучшего. Другая версия связала, собственно, запах сажи с книгами. Я даже представил жуткую картину: больной, чахлый, никому не нужный библиотекарь согревается у костра, сложенного из фолиантов, и это походит на репетицию перед самосожжением…Осмотрев помещения и ни к чему пока не прикасаясь, я уподобился майору Павлову, продолжив его список под названием «Недоумение». Рита пришла в ресторан без мобильного телефона, без документов, и вот в ее доме я не вижу компьютера. Сейчас любой современный человек хотя бы небольшую часть свободного времени посвящает соцсетям, оставляет комментарии к новостям и прочее. Возможно, у нее ноутбук, а не десктоп, занимающий на столе много места. Возможно, я найду его в секретере или в шкафу.Я открыл дверцу секретера, заменяющую стол. Там я надеялся обнаружить такой же идеальный порядок, однако там царил хаос. Органайзер перевернут, и скрепки, кнопки, авторучки, карандаши разбросаны по поверхности. Провод зарядника опутал очки в изящной роговой оправе, шнур плеера обвился вокруг копилки в виде кубика, обложки блокнотов помяты.Я открыл верхний ящик комода. В нем такой же беспорядок. Следующий ящик – в нем тоже все перевернуто вверх дном.– Кто-то рылся в ее вещах, – сказал я, закрывая ящики. На обыск, как следственное действие, не похоже. Напрашивалось слово «шмон». – Если бы я хотел избавиться от какой-то вещи в этом доме, я бы подпалил его.– Хороший способ избавиться от улик.– Тебе лучше знать.– Ты на что намекаешь?– Здесь есть сигнал? – сменил я тему. И Кросс поначалу не понял, о чем я его спросил.– Какой, на хрен, сигнал?..Я поднял руку к уху, изображая телефон.– А, дошло. – Кросс вынул свой мобильник и нехотя сообщил: – Три палки.– Мне нужен мобильник.– Зачем?– Для связи, – нашел я ответ. – Я привык к мобильнику. Без него я – как без рук.– Будет тебе телефон, – что-то соображая, ответил Кросс. – Ты привык к определенной модели или тебе по барабану?Я назвал ему модель смартфона, отчетливо и не без вздоха сожаления представляя его среди изъятых у меня вещей.Кросс оставил меня одного, демонстрируя умение моментально реагировать на запросы специалиста, нанятого его хозяином. Я буду дожидаться его здесь – об этом он не беспокоился, мое будущее напрямую зависело от результатов моего расследования.Он вернулся через полчаса и сунул мне в руки коробку с чарующим названием и перечнем продвинутых функций: полноценный смартфон, фото– и видеокамера.– Знал бы его цену, не повелся бы на твою уловку.– Ты работаешь в паре со мной, но руку запускаешь в карман Карапетяна. А он открыл для меня счет. И вообще, как мне кажется, он готов потратить на это дело весь свой бюджет.– Ну, в чем-то ты прав. – Кросс неожиданно подался вперед: – Нашел что-нибудь интересное?– Осмотрелся, и только, – покачал я головой. – Ничего руками не трогал. И тебе пока не советую. Кстати, когда мы вошли, дежурный свет уже горел?– Он горит постоянно. Никто его не выключает. Так повелось со времен, когда еще книгохранилище работало.– Ладно…Порядок… У меня действительно сложилось ощущение военного порядка. Такую строгость к себе и окружающему миру мог воспитать только дисциплинированный человек. И мне вспомнилась фраза моего первого командира в военном училище: «Дисциплина поможет преодолеть все».Строгость. Порядок. Дисциплина.Все эти черты сплелись в один жгут, и я с трудом разделил его на части.Строгость. Я отметил ее в облике Риты.Дисциплина. Она у нее хромала, значит, было чему хромать. И это я подбил ее под ноги – пригласил в свой номер, напоил… Мое поле деятельности – оно паханое и перепаханное. Я собирал урожай с этого поля. Несколько лет армейской муштры – это серьезный, тяжелый подъем в гору, и где-то там, уже на недосягаемой высоте, осталась моя форма – и как наружный облик, и как до краев переполненная емкость, и как письменный формуляр, составленный двумя сторонами: пост сдал, пост принял. Я не мог долго оставаться на вершине – ничего интересного там нет: захватывает процесс подъема, включая подготовительные мероприятия, и спуск, конечно. Я выбрал скоростной спуск. Скатился в низину, где испорченность нравов считалась нормой.Все это было применимо и к Рите. Строгая, порядочная, дисциплинированная, она скатилась прямо на постель гостиничного номера. В зеркальном отображении, как и положено, правое стало левым, левое – правым. Раскрасневшееся, возбужденное лицо… Нет, не я – она была великолепна в своей призывной позе, она была единственной и неповторимой… Я поворачиваюсь к ней лицом. Я вижу его так четко в последний раз – сейчас она выключит верхний свет и уже при свете ночника нальет нам вина… Она привела меня в комнату, держа за руку, как напуганного ребенка, не отпуская ни на мгновение. Я до сих пор ощущаю ее горячую и чуть шершавую ладонь…Все это в прошлом, но я не мог противиться памяти: она бросала меня на свои острые шипы…Цветы. Цветочки. Ягодки.Мы с ней – одного поля ягоды. Если копнуть на штык, можно найти ее армейские корни…Глава 11«Что растет в твоем саду?»Стеллаж с компакт-дисками. Здесь собрана внушительная коллекция музыки – от англичанки Адель и шведа Албана до итальянца Зукерро и американца Заппы. Еще более внушительно выглядит собрание фильмов. И здесь на первом месте сериалы по мотивам произведений Агаты Кристи: «Мисс Марпл», «Пуаро Агаты Кристи», «Чисто английские убийства». Самостоятельных фильмов – единицы. И я представил Риту: вечера она проводила перед телевизором и даже на ночь включала, как колыбельную, какой-нибудь фильм. Может быть, этот?Я снял с полки бокс с названием «Что растет в твоем саду?», открыл его, пробежал глазами текст на внутренней стороне обложки: «Одинокая пожилая женщина написала Пуаро письмо, в котором говорится о том, что она нуждается в его помощи. Когда сыщик приехал к пожилой даме, оказалось, что она уже мертва…»Я глянул на проигрыватель, и взгляд мой наполнился тоской: если на каком-нибудь из дисков хранится полезная для расследования информация, то сколько времени потребуется на просмотр всех этих дисков?Диски не были фирменными, равно как и пиратскими. Они относились к формату для однократной записи. Помимо фильма, скачанного из сети, на него можно было скинуть любую информацию: звуковой или видеофайл, текстовый или графический документ и так далее, и не факт, что в меню отразится полная информация о содержимом диска. Во всяком случае, на обычном проигрывателе она не отобразится точно, только на персональном компьютере.– Посмотрим, что растет в твоем саду? – обронил я, устраиваясь напротив телевизора и вооружаясь двумя пультами: – Сергей Карапетян отдыхает, да?Кросс выразил недовольство ворчанием:– Эта стрельба по-македонски обязательна?Я оставил его брюзжание без ответа и сосредоточился на просмотре.Фирменная заставка, узнаваемая музыка. А сейчас – еще более знакомая, аранжированная в ненависти к Советскому Союзу: «Священная война». Этакое глумление над страной, которая, согласно западной идеологии, не сыграла главную роль в борьбе с гитлеровской Германией, а оккупировала «Восточные земли Европы». Я вернулся к фильму…Женщина заходит в советское посольство в Лондоне. На ней пальто, обязательная шляпка, сумочка. Она строга в своем одеянии, чем невольно напоминает мне Риту.Я бросил взгляд на Кросса. Тот тоже скосил на меня глаза, и в этом его взгляде читался призыв: «Делом надо заниматься». У меня был готов ответ: «С чего-то надо начинать». Обменявшись уколами, мы разошлись по своим углам. Кросс – в прямом и переносном смысле этого слова: занял место на диван-кровати – новом, но с реликтовым механизмом раскладывания. Спинка принимала горизонтальное положение, отходя глубоко назад, оттого диван отстоял от стены на полметра. Он тут же уснул, о чем известил его храп, просочившийся в каждый угол книгохранилища.Я закончил тем, с чего начал: просмотрел серию до конца, до последнего титра.Что мне даст просмотр очередной серии? Я покачал головой: ничего. Единственного человека, с которым я согласился бы провести вечер у телевизора и поставить на ночь очередную серию, исключили из списка живых… И все же я, как будто отдавая дань памяти хозяйке этого дома и в знак благодарности за приют, выбрал новую серию: «Ограбление в миллион долларов». «У детектива – секретная миссия: он сопровождает чемоданчик с ценными бумагами. В середине пути оказывается, что облигаций в чемодане нет. Сыщику придется решить головоломку». Ознакомившись с аннотацией фильма, я хотел было положить коробку на стол, как вдруг из-под обложки показался уголок какого-то плотного листа. Во рту у меня пересохло. Этот признак волнения подсказал мне: я нашел что-то важное, возможно, ключ к разгадке преступления, совершенного в моем гостиничном номере.Я не был эгоистом, поэтому собрался отпраздновать удачу вместе с напарником.– Кросс! – позвал я его. И – громче, перекрикивая его храп: – Кросс!!Толстяк вскочил с дивана и уставился на меня.– Что?.. Есть? – В его глазах порхали бабочки надежды.Я подозвал его жестом руки, в другой по-прежнему держа коробку.– Что, что это? – Кросс, повиновавшись моему очередному знаку, коснулся пальцем торчащего из-под обложки уголка бумаги. Я громко клацнул зубами, подавшись к нему всем телом, и он вздрогнул: – Ты дебил, ты в курсе?От моего резкого движения коробка освободилась от листка бумаги, на поверку оказавшейся фотографией. На стол упал снимок, изображавший человека с отсеченной рукой и наполовину обгоревшим лицом. Мы с Кроссом переглянулись…Я взял со стола коробку с первым фильмом и с обновленными чувствами: «Так вот что растет в твоем саду!» Диск в сторону, обложку – тоже. На стол, как карта из колоды таро, легла еще одна фотография, и с тем же сюжетом: еще один труп, еще одно обгоревшее тело.– Ты что-нибудь понимаешь?– Эти карточки с места пожара в ГУВД, – ткнул пальцем в снимок Кросс. – За работу! Откуда ты брал диски?Я подошел к стеллажу и показал место. Он схватил десяток коробок и перенес их на стол. Я присоединился к нему, и мы начали потрошить коробки. Точнее, потрошил их Кросс, бросая обложки на пол. Я остановил его, когда извлек третью фотографию, и показал на первые две:– Из каких они коробок, ты запомнил?– Это важно? – пожал он плечами.– В моем деле мелочей не существует.– Не помню. То ли из этой, то ли из той.– Больше ничего не трогай.Я вернулся с листом бумаги и приготовился записывать.– Будешь составлять опись?– Как же иначе?– Тебе виднее…Всего из коробок мы извлекли сорок фотографий. Сороковая хранилась под обложкой фильма «Зеркало мертвеца», и все снимки, как точно подметил Кросс, были сделаны с места ЧП. Я заносил в листок названия серий, порядковые номера, описывал сюжет снимка и серии (нет ли связи между ними?). Времени это занятие отняло немало, я придержался системы, привитой мне в Следственном комитете военной разведки. И только два снимка вызывали вопросы: какой из них первый?– Да не все ли равно! – попытался было возразить Кросс.– Тебе, может быть, по барабану, мне – нет.Пришлось действовать наугад, и снимок полицейского с отсеченными пальцами и обгоревшим лицом (он был похож на снимок под номером 21, который я обнаружил первым и на котором был запечатлен другой полицейский) стал номером 2.– Отсканируй снимки. Оригиналы мы вернем на место.– Как скажешь, босс! – Настроение моего напарника поползло вверх, как будто кто-то подышал на градусник. – Только сначала покажу снимки Карапетяну.– Как хочешь, – в тон ему ответил я.Дойдя до двери, Кросс неожиданно вернулся обратно, как будто только там до него дошел смысл моей фразы:– Зачем ты хочешь вернуть снимки на место?– Рано или поздно следствие установит личность Риты и по этому адресу проведут обыск, – охотно пояснил я. – Для меня важно, чтобы эти снимки легли на стол следователя.– Странный ты парень. Тебе убийство шьют, а ты о краже улик печешься. Кстати, где ты прячешь стволы?– Не твое дело. Мне они нужны для того, чтобы поторговаться со следствием, а не для того, чтобы палить из них налево и направо. Так что смерть от пули тебе не грозит.– И все-таки ты странный…Кросс ушел. Мне стало неуютно в этом громадном помещении, и я понял, что чувствовал Гулливер в стране великанов. Возможно, я, как и он, нашел новое приключение…Тем не менее, несмотря на дискомфорт, настроение мое тоже поползло вверх. Что-то сдвинулось с мертвой точки.Но и ждать результатов – хотя бы реакции Карапетяна на снимки – я не привык.Что делать, когда ты не можешь найти выход из лабиринта? Если это возможно – вернуться к началу. И я, заблудившийся в этом нагромождении непоследовательных, противоречащих логике событий, начал сначала. Рискуя быть опознанным, приехал в аэропорт. В зале прилета я, как собака-ищейка, втягивал носом воздух и пытался нарисовать в голове свой же образ. Не заметил ли я в тот день кого-то подозрительного или, может быть, знакомого, кто мог следить за мной?.. Мне мешали смешанные чувства, завладевшие мною тогда. Я в тот час припомнил Ремарка: «Самый чудесный город – это тот, где ты счастлив». И я остался здесь.Возвращаясь в город, я понимал, что ответы лежат близко к самим событиям, которые мне предстоит собрать в единую цепочку.Глава 12«Я, Павел Баженов…»Я набрал номер сотового телефона Павлова.Если бы я позвонил ему на рабочий номер, легко представил бы рядом с ним ту самую опергруппу, которую я облевал в «Гроте Луперкалии». Вот он – возбужденный и оголенный, как нерв, как будто внутри у него не сработал автоматический выключатель нагрузки, – машет рукой, привскакивает с места, призывая помощников к повышенному вниманию:«Это он!»Он – это я, самый мерзкий и скользкий, как устрица. Он – в переводе означает «ничтожный человечишка».Еще два резких жеста:«Он! Он!»С каждым таким выпадом образ мой в его сознании меняется – от несгибаемого к покорному, и вот уже я – изрядно подсевшая батарейка… Он представляет тупик с соответствующим дорожным знаком, телефонную будку со списком номеров, по которым можно позвонить бесплатно: 01, 02, 03 и его собственный номер: 60-90-60. Я дошел до ручки. Как тот опер в куртке водоканала. Сделка со следствием – мой единственный шанс на спасение.– А, Павел Ильич, – тоном, каким обычно отрывают от дел, отозвался на мое приветствие Павлов. – Здравствуй.Пауза.Казалось, засомневался – стоит ли хвататься за соломинку? У меня создалось обманчивое впечатление: ему нечего мне сказать. Но он поступил умно, отдав инициативу мне. Все-таки это я был зачинщиком разговора.– У меня предложение, – начал я. – Одно предложение, одна сделка, одна цена.– Говори, Павел, я слушаю.– Обговорим условия встречи?– Конечно, – живо отозвался Павлов. – Обещаю ходатайствовать о прекращении преследования…– Эй, сколько человек сейчас висит на проводе, – перебил я его и постучал согнутым пальцем по трубке, – пять, шесть? И все они подсказывают тебе, да? Условия тут диктую я, запомни это хорошенько. Потому что ты – у себя в кабинете и обращаешься к стулу, на котором должен быть я. Но меня там почему-то нет. Почему? На этот вопрос может ответить и ребенок: «Потомучё». Я не люблю слова «облажался», но, похоже, так оно и есть. Там, в «Гроте Луперкалии», ты поскользнулся на содержимом моего желудка. Обещаю – при встрече больше не касаться этой темы. Алло, ты слушаешь меня?– Да, конечно.– Остальные тоже?– С особым вниманием.– Значит, тебе не придется пересказывать наш разговор.– Как скажешь.– На встречу со мной ты придешь один, – продолжил я. – Ты заинтересован в ней больше, чем я. У тебя на кону карьера, а кто я такой, чтобы задумываться о личном успехе? Сведи два пальца вместе, и ты увидишь крохотного сыщика-одиночку. Все мои эгоистические стремления остались за порогом «Грота». Так вот, у меня есть что тебе предложить.– Речь идет о сделке?– Не забывай, с кем ты имеешь дело. Службу в Следственном комитете военной разведки я начинал с наружного наблюдения, и поверь мне, дам сто очков вперед любому, кто сейчас слушает меня.– Хорошо, не кипятись, дай время на размышление.– У тебя нет времени. Через четверть часа приходи в ресторан «Грот Луперкалии».– Ты шутишь, сукин ты сын?!Я оборвал связь и вернулся к месту наблюдения за домом Павлова – в бежевую «четверку», припаркованную здесь, судя по всему, несколько месяцев назад. Колеса спущены, кузов помят, салон в плачевном состоянии. На панели приборов – пивные бутылки, бардачок лишился дверцы и сейчас соответствовал своему названию, кто-то умудрился впихнуть в него половинку кирпича, расколов при этом стеклянную бутылку. Потолок прожжен сигаретами и покрыт непристойными надписями и рисунками, как в общественном туалете. Подголовник с переднего сиденья служил какому-то бездомному подушкой.Я устроился на сиденье пассажира, подголовник которого был на месте. Такие убежища мне были хорошо знакомы, и я их не раз использовал в своем ремесле, фиксируя на камеру измены с похотливыми, увлеченными, равнодушными, безысходными, приевшимися лицами. Это только поначалу я чувствовал себя как в чужом месте, потом привык, а дальше был вынужден признаться себе, что эта «грязная работенка» мне по вкусу. Я примерил на себя слово «разоблачитель», и оно позабавило меня и вдохновило одновременно. Чтобы понять мои чувства и настроения, нужно побывать в моей шкуре.Я отчаянно замерз, и моя рука инстинктивно тянулась к замку зажигания. За эти шестьдесят минут я один раз покинул свое убежище – позвонить Павлову из соседнего таксофона. Я уже не чаял дождаться его, как вдруг справа от моего пункта наблюдения припарковался белый неуклюжий «Форд» четвертого поколения. Дверца его открылась, выпуская Александра Павлова. Он не дал мне замерзнуть окончательно. Не прошло и двух минут после нашей беседы по телефону, а он, на ходу сняв «Форд» с сигнализации и разблокировав дверцы, спешил к машине.Я позволил ему открыть дверцу и открыл свою – в нормальном темпе, а не резко, и эта скорость повлияла на Павлова соответственно: его движения оказались не быстрее моих, когда он повернулся ко мне. А дальше я уже действовал молниеносно. Подбив его ногой под колено, толкнул его в машину, и он опустился на сиденье. В следующее мгновение ствол трофейного пистолета ткнулся ему в шею:– Двигайся! Живее!Большим пальцем я потянул курок. И только щелчок шептала, поставившего оружие на боевой взвод, подтолкнул Павлова на пассажирское сиденье. Я тотчас занял его место и, захлопнув дверцу, убрал пистолет с его шеи – чтобы Павлов не смог подбить его плечом и провести контрприем. Положив правую руку на руль, я прикрыл ею вооруженную левую.– У нас мало времени. Пока твоя опергруппа в пути к ресторану, мы должны прийти к соглашению. Ты не веришь или не хочешь верить в мою невиновность. Ты наверняка говорил обо мне с Михайловым…– Да, – перебил меня Павлов, – Михайлов дал о тебе положительный отзыв, сказал, что он лично верит в твою невиновность, ты неспособен на жестокое убийство. Но все это – слова. Люди и не такое вытворяют.В этом плане я не мог спорить с Павловым. Но так как он прервал меня, недослушав, я продолжил:– В принципе речь не о тебе. Один человек, обделенный такими, как у тебя, амбициями, но наделенный своими, считает по-другому. Он поставил передо мной задачу: найти настоящего убийцу Риты – и привлек к поискам меня. Я работаю на него.– Назови его имя.– Сергей Карапетян.– Опусти оружие, – чуть подсевшим голосом потребовал Палов. – Скажем так, тема разговора меня заинтересовала, и я выслушаю тебя.– С одним условием – разговор останется между нами.Обычно фраза «само собой», выражающая уверенность на вопрос, звучит сразу после вопроса или обращения, из уст же Павлова она прозвучала с заметной задержкой, как будто он сидел за круглым столом и взял минутный перерыв на размышление. Я рассмеялся над его спокойным вдумчивым состоянием, которое протекало под дулом пистолета, и убрал оружие. Павлов предупредил меня, что лезет в карман за сигаретами. Опустив стекло со своей стороны, он прикурил и пустил дым в окно.– Кто на кого вышел – ты на Карапетяна или он на тебя?– Он проявил инициативу. Меня нашел человек по имени Кросс. Знаешь такого?– Известная личность в криминальном мире.– Остановись на нем подробно.– Мы не успеем прийти к соглашению.– Ты теряешь время, – поторопил я Павлова. И вот что узнал.Кросс – настоящая фамилия Красильников – родом из деревни. В криминальном мире стал известен благодаря тому, что, сколотив группировку из пяти или шести человек, подмял под себя часть федеральной трассы, по которой, в частности, едут грузовики из Средней Азии. Судим за вооруженный грабеж. Второй раз сел за нанесение тяжких телесных. В колонии сблизился с новоградским авторитетом, дальше произошло слияние двух группировок. Выйдя на свободу, оба эти лидера предприняли попытку подмять под себя бизнес Карапетяна, однако получили от него более выгодное предложение. Теперь это называется взаимовыгодным сотрудничеством, а в общем и целом – срастание экономики с преступностью.– Теперь это происходит повсеместно, – сделал отступление Павлов, – и любая сфера экономики сейчас преступна.– Дело о пожаре в ГУВД было закрыто не без участия Карапетяна, – попробовал угадать я. И не угадал.– Карапетян не имеет влияния на главу управления. Но он являлся одним из заинтересованных лиц в уничтожении архива Главка.– Ты тоже считаешь, что он переборщил, уничтожив целое здание?– Сначала назови мне тех, кто тоже так считает.– Будем считать, вопрос закрыт. – Я помолчал. – Что поимеешь ты, если я найду доказательства причастности Карапетяна и Кросса к теракту в ГУВД?Павлов не был дураком и легко прочитал тайный смысл о нашем подпольном сотрудничестве. И тут ему стоило бы припомнить начало своей витиеватой фразы про «ходатайство о прекращении преследования меня…». Но он пропустил его и задал вопрос по существу:– Как скоро ты собираешься закрыть свое дело?– Как только выйду на след убийцы. – Я показал два пальца: – Ты снова охотишься за двумя зайцами.– Я это понимаю, – покивал Павлов, и в его глазах, как мне показалось, сверкнул мстительный огонь. А может быть, в них отразился свет петляющего между бетонными блоками байка, нарушившего тишину этого района.Майор вырвал из блокнота листок и, набросав на нем несколько цифр, вручил его мне:– Связь со мной держи по этому номеру. На первый номер больше не звони, ни при каких обстоятельствах. Иначе спалимся оба.Я вынул из кармана куртки сложенный вчетверо лист бумаги и в свою очередь вручил его Павлову:– Это заявление. Я добровольно сдаю оружие. Заодно оправдаю твою вылазку.Он развернул бумагу, прочел первые слова: «Заявление: «Я, Павел Ильич Баженов, добровольно сдаю оружие…», нашел строчку с указанием места хранения оружия: мусорный контейнер напротив дома номер 6 по улице Николая Островского, что в паре кварталов от этого места. Также в заявлении я составил список добровольно передаваемых полиции предметов: номера пистолетов, количество патронов.– Звони своему первому помощнику – при мне.Павлов хмыкнул. А я прикинул, что скоро узнаю, как между собой договорились называть меня опера. Во всяком случае, чтобы у них не зародилось подозрение, Павлов должен был отработать на эмоциях. Что он и сделал, назвав меня мразью. И дальше продолжал называть меня лицом женского пола:– Эта мразь снова обвела нас вокруг пальца! На стекле моей машины я обнаружил прижатый дворником лист бумаги – заявление на добровольную сдачу оружия. Николая Островского, 6. Да, – он глянул на меня, – я уже достал пакет из мусорного бака, оба ствола на месте, патроны тоже. Потому! (Он, по всей видимости, ответил на вопрос, почему действовал без подстраховки.) Не я первый мог прочитать бумагу на лобовом стекле, и вот два ствола и куча патронов неизвестно в чьих руках! Конечно, резонно. Жду.Он нажал на клавишу отбоя. Я взялся за ручку дверцы, но Павлов остановил меня:– В крови твоей жертвы эксперты обнаружили тот же наркотик, что и у тебя, – сальвинорин-А. Но в меньшем количестве.– Конечно, – сказал я, – по-другому и быть не могло. Ведь я и выпил намного больше, чем Рита.Павлов оказался человечнее, чем я думал.– Осторожнее с Кроссом, – предостерег он меня. – Кросс лояльно относится к нашим итальянцам. Я не знаю, сколько они ему платят и платят ли вообще. Знаю точно, что он частенько ужинает в «Гроте». Предпочитает на публике не показываться. Между залом и кухней есть маленькая столовая…– Да, я заметил. Ты имел с ним дело?– Предпочитаю не иметь, – ответил Павлов тоном: «Держусь подальше».– Не переоцениваешь его?– В большом мире Кросс – мелкий хищник. Но в своем регионе он далеко не мелочь.– Я понимаю, – кивнул я.– Спасибо.Я вышел из машины и завернул за угол дома, не переставая хмуриться. Мысли о тайном смысле не давали мне покоя. А родились они, когда я задал вопрос Павлову: что поимеет он, если я найду исполнителя и организатора теракта? Тайный смысл и нелегальное сотрудничество. Я где-то что-то упустил. Мне не хватало нескольких кусочков пазла, а без них я не мог представить чье-то художество целиком. Нужно отключить мозги (такой совет мне не раз давал мой тренер, когда терпение его иссякало: «Отключай мозги, Паша, просто сильно бей!»), иначе эта мысль завладеет мной, и я нагорожу столько вопросов и ответов, что не увижу за этим частоколом истины.Мысленно я снова вернулся к Павлову. Для него лучше синица в руках – это я, чем журавль в небе – это Серж Карапетян. И вообще, чем отличается одна благодарность от другой? Качеством? Ликвидация особо опасного преступника для него – приоритетная задача. А поиски истины на пепелище ГУВД – задача на перспективу. И он может сделать правильный выбор…Глава 13Жасмин«Кросс частенько ужинает в «Гроте». Он лояльно относится к «нашим» итальянцам».Лояльно – означает нейтрально, но вряд ли доброжелательно. Не представляю эту снегоуборочную машину хотя бы с предостерегающей надписью «Опасно для жизни!».«Предпочитает на публике не показываться. Между залом и кухней есть маленькая столовая…»В тот вечер Кросс видел Риту, составившую мне компанию. Что дальше? Одни догадки. Можно построить множество версий и, в конце концов, запутаться в них.Я не мог забыть радостного блеска в глазах Кросса. Снимки он назвал карточками: они с места пожара в ГУВД. «За работу!» – бросил он клич. Обычно так призывают к решающей атаке.Они нашли то, что искали?.. Но, прежде чем ответить на этот вопрос, мне стоило найти ответы на другие, отталкиваясь от предположений. Нет, это не сложно, обычная работа детектива по выстраиванию версии. Отправной точкой стал ответ на вопрос: кто поимел выгоду от пожара в ГУВД? Ответ однозначный: Сергей Карапетян. Рита – его «хорошая знакомая», и логично было допустить, что она стала либо свидетелем этого преступления, либо участницей. Ее убрали, но, как выяснилось позже, она оставила прямые или косвенные доказательства причастности Карапетяна и Кросса к поджогу Главка. Они не знают, что искать, потому что не знают, какого рода и в каком месте оставила Рита улики против них, а также не могут подключить к поискам улик полицию, это все равно что пустить собак по своему следу. Я подвернулся как раз кстати. Они делают вид, что озабочены поиском убийцы Риты, тогда как на самом деле ищут спрятанные ею улики.Тут же пришли на ум снимки. Два из них вызывали вопрос: какой первый? Кросс горячо возражал: «Не все ли равно!» Значит, для него важна вся серия целиком. Фотографии для него представляют огромный интерес, от меня же требуется только узнать их ценность.Но из какого куска выкроить время? Не сегодня завтра Кросс и ко мне подъедет с благожелательной улыбкой: «Извини, твои услуги нам больше не нужны». Он или шлепнет меня, или передаст в загребущие руки Павлова.Мне стало не по себе. Показалось, что за дверью выстроился хоровод веселых минуток. Одна убежала, на ее место встала другая. Скоро и последняя растает…Я знал имя убийцы Риты, но на одном чутье не уедешь. Мне необходимы доказательства виновности Кросса. А чтобы достать их, нужно время. Хотя бы потянуть оставшееся…Я не мог ничего придумать. Конечно, можно совершить банальный побег из города, а что дальше?..Меня обуял страх. Никогда мне не было так страшно, как в эту минуту и в этих жутких, осиротевших стенах книгохранилища, в котором, в моем представлении, совершил самосожжение хранитель, а потом нашла приют та, о которой я не переставал думать. Она тоже что-то жгла здесь – я до сих пор ощущал запах гари. Остатки сальвинорина давали иной ответ: это запах плоти хранителя, обвязавшего себя рукописями и ставшего на голгофу из никому не нужных книг…Сальвинорин. Психологический галлюциноген. Сергей Карапетян показал себя знатоком в области «оборота наркотиков в нашей стране» в целом и в отдельно взятом препарате. «Так что ты запросто мог отравиться».«Мне знакома эта фигня: сальвинорин называется», – вспомнились слова Кросса.Все вроде бы сходится. С большой долей вероятности я мог сказать, что это он подсыпал в вино наркотик, задержав в столовой Карло…Голова пошла кругом. Я не мог мыслить нормально, находясь в замкнутом пространстве, пусть даже таком огромном, как эта библиотека. Здесь я пребывал в состоянии, ранее мне незнакомом, и придумал ему красивое название – «клаустрофобия мыслительного процесса». А ведь совсем недавно мерклый дежурный свет придавал помещению уют зрительного зала, и я думал о том, что, не зажигая другие лампы, здесь легко ориентироваться и размышлять над проблемами…Я вышел на улицу – чтобы уже там «узнавать себя через трудное терпение думать об одном и том же». Уже не помню, как долго бродил по центру города. Поравнявшись с тускловатой витриной магазина, за стеклом которой скучала пара бесполых манекенов, я глянул на свое отражение. На меня смотрел стильный молодой человек в рокерских сапожках со скошенным каблуком, в джинсах, дубленке, с неприкрытой головой. Пожалуй, стоит отказаться от броской одежды.Но не успел я об этом подумать, как справа от меня возник еще один образ. На мое отражение смотрел полицейский – лет двадцати пяти, с квадратным, как мне показалось, лицом. Я видел его глаза, которые прошли через слой зеркального стекла и превратились в светофильтры. Этот молодой полицейский в звании сержанта не мог ошибиться, опознав во мне объявленного в розыск преступника, равно как не мог оторвать от меня своих глаз.Мы оба активизировались, как по команде. Надо отдать должное сержанту, он не стал хвататься за оружие и терять драгоценное время: откидывать полу куртки, расстегивать кобуру, выхватывать пистолет, снимать его с предохранителя, ставить на боевой взвод, – на это ушла бы уйма времени, а я не стал бы его терять.У него была превосходная реакция. Он шагнул ко мне с проворством рапириста и выбросил руки вперед. Не дойди он на полшага, и толчок в спину потерял бы силу, а так он буквально вложился в этот прием. И если бы я, не уступая ему в реакции, не успел бы повернуться к нему, то влетел бы в витрину лицом вперед, инстинктивно выставляя для защиты руки, и на мне живого места не осталось бы.Сначала треснуло одно стекло, за ним – другое. Я влетел в помещение и, падая на пол, сгруппировался и перекатился через плечо. Давя осколки стекла ногами, через витрину в магазин шагнул этот рослый и мощный, как Шварценеггер, полицейский. Он был настолько уверен в своем превосходстве, что пренебрег огнестрельным оружием.Ему пришлось сделать пару дополнительных шагов – как раз то расстояние, на которое я перекатился, и его последний шаг был уже не так тверд. Подцепив его ногу стопой, другой ногой я ударил его по голени, и этим приемом джиу-джитсу, которым я овладел в совершенстве, свалил сержанта на пол. Но оказался на ногах одновременно с ним.Тем не менее мы поменялись ролями: теперь он стоял ко мне спиной. И в этот раз его рука была готова выхватить пистолет. Я успел схватить его за руки, прижимаясь грудью к его спине и подбородком – к затылку, чтобы предотвратить удар головой в лицо. Сержант согнул захваченные запястья и напружинил их, словно его тело пронизал разряд тока. Потом поднял их по дуге над головой, вместе с моими руками, и, неожиданно присев, развернулся ко мне.Его движения не поддавались логике, и я не успевал реагировать на них, а точнее – я подчинялся им. Вот мой противник оказался слева от меня, прижал мою голову к своему плечу, крутанул меня вокруг себя и бросил на пол. Затем, отшагнув, повторил попытку вооружиться.Я опередил его. Когда он освободил кобуру от табельного пистолета, я обеспечил себя стеклом размером с суповую тарелку. Он прицелился в меня, а я швырнул в него стекло. Оно прошло точно над его рукой и ударило в шею. Он бросил пистолет и схватился за порезанное горло. Я снес его с дороги плечом и в два прыжка очутился на улице. От меня шарахнулась стайка девушек-подростков, и не успел уйти с дороги крепкий парень в аляске – я убрал его, просто подставив плечо…Слева раздались громкие крики: «Стой! Стрелять буду!» – и первый предупредительный выстрел в воздух, за ним второй.А с правой стороны обозначились огни патрульной машины. Сержант, опознавший меня, еще до сбивки со мной успел вызвать подкрепление, другой причины такой блистательной оперативности я представить не мог.Я шагнул на дорогу, наперерез «девяносто девятой». В тот момент, когда бампер ударил меня под колени, подпрыгнул, боком заваливаясь на капот, а дальше по инерции меня забросило на лобовое стекло. Водитель ударил по тормозам – что мне и требовалось для завершения маневра, и я приземлился уже по ту сторону машины.Вторая полоса дороги встала. Водители и пассажиры смотрели на меня, как на сумасшедшего. Этот всеобщий ступор я мог записать себе в актив, если бы преследователи не сделали то же самое. Они, лавируя между машинами, стремительно сокращали дистанцию, воздух прорезали еще два выстрела.Еще большую скорость развил патрульный «Форд». Он не мог выехать на встречную полосу, но продолжал двигаться в своем ряду. Я тоже определил свой путь и к той точке на противоположной стороне улицы приду первым, однако опережу преследователей ненамного. Что будет дальше – я не знал. В таких случаях приходилось действовать по обстоятельствам.Таким обстоятельством оказался стоматологический кабинет. Я понадеялся, что в этой микроклинике два выхода, меня устроило бы даже окно во двор.Я рванул вперед, к зашторенным, ярко подсвеченным изнутри окнам, едва различая дверь, только верхнюю, застекленную часть ее. Транспорт начал вставать на другой половине улицы. Патрульная машина тоже встала, лишившись какого-либо маневра. Передние дверцы открылись, выпуская двух вооруженных полицейских. Они чуть отставали от пары своих коллег, находящихся от меня по левую руку, но так или иначе успевали перекрыть мне путь к отступлению. Уверенности им придавал очень важный момент: я не мог воспользоваться транспортом.Дверь. Лишь бы оказалась незапертой дверь стоматологической клиники. Я мог бы блокировать ее изнутри ножкой стула, пропихнув его через дверную ручку к дверной коробке. Я рванул дверь на себя. Черт! Она была закрыта изнутри…– Стой! Руки!..Полицейские были в десятке метров от меня. Другая пара поотстала на такое же расстояние. Четыре ствола против двух кулаков. Проиграть им этот эпизод значило проиграть всю игру. На кону стояла моя жизнь, и, похоже, сейчас за нее никто не дал бы и ломаного гроша.Я бегло огляделся. Картина на миг замерла, как будто для того, чтобы я сумел запомнить каждый мазок этого вечера. Разбитая витрина. Прижавшиеся друг к другу манекены. Онемевшие прохожие. Заглохший поток машин. Вскинутые для выстрела руки полицейских. И картина эта стала покрываться трещинами, превращаясь в хрупкий витраж. А за ним – ничего. Черное безмолвие.Эта картина была бы неполной без застывшей рядом со мной девушки. Хамелеон, слившийся со стеной. Но я различил его в примитивных узорах кирпичной стены и выдрал из нее.– Кричи или умрешь! – дыхнул ей в ухо. – Громко, ну! – И прикрылся девушкой, заняв ее место у стены. – Назад! Или я убью ее! Назад!..Полицейские остановились, но оружия не опустили.Я сделал шаг к двери. Прижимая к себе девушку одной рукой, локтем другой руки разбил стекло, просунул руку внутрь и сразу нащупал замок. (Боже, сколько замков я открыл, тайно проникая в помещения!..) Как слепой считывает комбинации выпуклых точек букв и цифр азбуки Брайля, так и я прочитал пальцами это устройство и мысленно разложил его на части: ручка ригеля, петля скобы и петля ригеля, основание запорной планки. Сейчас меня задерживала примитивная, но надежная дверная задвижка, сработанная, скорее всего, в стиле ретро. Надавив спиной на дверь и тем самым ослабляя давление ригеля на скобу, я потянул за его ручку. Он сдался неожиданно легко и с громким стуком ударился в петлю, на которую изнутри можно было вешать замок.Я отступил от двери и дернул ее на себя, заодно высвободил руку и отпустил заложницу. Волосы девушки пахли жасмином. Этот аромат очень подходил ей. Генный запах ее волос и запах жасмина с миндалем были созданы друг для друга. Я коснулся ее волос губами, бросил ей:– Извини. – И еще: – Спасибо!Затем подтолкнул ее в сторону полицейских, но так, чтобы она еще послужила мне щитом, и дернул дверь на себя. Она открылась – на ширину ладони – и остановилась, как будто кто-то застопорил ее ногой. Цепочка. Чертова дверная цепочка удерживала сейчас дверь и меня от «незаконного вторжения»! Открывая задвижку, я не мог нащупать цепочку через брешь в верхней части двери: она была много выше замка.Я развернулся, подставляя спину под пули, и что есть силы рванул дверь на себя. Отчаяние сыграло со мной злую шутку: цепочка оказалась хлипкой, и я, с корнем вырвав запорную планку, оказался на асфальте. Удар спиной о твердое покрытие был настолько сильным, что вырубил весь свет на улице. Но включил злобный огонь в глазах полицейских, наставивших на меня оружие:– Не двигайся!Вот и все, сдался я. Вот и все. Я не смог бы подняться без посторонней помощи.На помощь этой паре спешила еще одна – из патрульной машины. Боковым зрением я увидел стремительно приближающуюся фигуру человека. Она с ходу врезалась в первого полицейского, а тот, падая, подмял под себя второго. Удар был такой силы, что «эффект домино» распространился бы на целое отделение полиции.Я увидел чью-то руку, услышал знакомый, вроде как из далекого прошлого, голос:– Вставай, Павел, уходим!Я успел изумиться: «Павел». Так официально. Он мог бы назвать меня одной буквой: «П».Я пришел в себя, и смена настроений меня ничуть не удивила. Человек, спасший меня от пули, уводил меня в стратегически неверном направлении – просто подальше от места происшествия. Я схватил его за руку:– За мной, быстро! И пригнись.Не успел он перешагнуть порог стоматологического кабинета, как в дверной косяк ударила пуля.– Вот видишь?– Да уж, – ответил он.Все в этом небольшом холле, который просился называться прихожей, соответствовало моему воображению. И первое, что я сделал, – это блокировал дверь стулом, просунув его ножку через дверную ручку и вдоль коробки. Теперь, чтобы выдернуть стул через брешь в верхней трети двери, полицейским понадобится время. А нам нужно было поторопиться, чтобы не нахватать пуль через эту брешь.Путь в лечебную часть стоматологии, расположившейся в двухэтажной квартире жилого дома, лежал через лестничный марш и короткий коридор. На стене стоматологии висели репродукции картин, больше подходивших для стен морга: «Крик» Эдварда Мунка, «Портрет философа» Любови Поповой. Между ними – план экстренной эвакуации, обрамленный оконным штапиком.– План, – указал на схему Юрий.– Это не тот план. У меня есть свой.– Но здесь указан пожарный выход.– Дверь не откроется, если даже мы подожжем это здание. Ты хоть раз взламывал сейф… Юрий Михайлович, кажется?– Да, – подтвердил он. – Ни разу.– На досуге потренируйся на двери пожарного выхода.Внизу раздался грохот. Полицейские высаживали дверь, вместо того чтобы распахнуть ее наружу, убрав стул. Они будут лупить по ней, пока их не остановит хотя бы тот толковый малый, который в соседнем магазине разнес меня приемом айкидо.Я резко распахнул дверь в кабинет. Стоматолог, лет пятидесяти пяти, и его молоденькая ассистентка, услышав грохот внизу, успели привести себя в порядок. Правда, медсестра застегнула халат, что называется, не на те пуговицы, но в таком виде – слегка растрепанная, раскрасневшаяся, застигнутая врасплох – выглядела еще более привлекательно.– Внизу ваша жена, доктор, – объяснил я ситуацию стоматологу. – Слышите, как она выламывает дверь?По его испуганным глазам я увидел, что он поверил мне.– Закройте кабинет. Ключи у вас, наверное, в кармане.Я сорвал жалюзи, распахнул окно. Став одной ногой на стол, а другой – на широкий подоконник, изготовился для удара и начал бить ногой в край решетки, чтобы она меньше пружинила. С третьего удара она подалась вперед. Еще один удар, и решетка, державшаяся на соплях, полетела вниз. Я глянул в том направлении и передал привет Узбекистану.В это время в коридоре раздались громкие шаги, выкрики.– Считайте до ста, док, – отдал я распоряжение стоматологу. – И если дверь не вышибут раньше, в чем я сомневаюсь, откроете ее.– Раз, два, – начал он.На счет «три-четыре» я выпрыгнул из окна. Юрий последовал за мной. Я страховал его, поскольку военной выучки в нем не чувствовалось. Мощь – да. Он ковал ее на станках фитнесс-клубов, демонстрировал силу на регатах (я-то знал, что он был превосходным гребцом) и своему спарринг-партнеру по карате.Жильцы этого дома прилипли к окнам, во дворе – ни души. Возможно, нас снимали десятки камер, но мне лично на это было наплевать. Я находился в розыске, и в этом районе просто наследил.Я знал привычку Моисеева: в чужом городе – будь то Барселона, Абу-Даби – он всегда брал напрокат машину (той же привычкой от него заразилась и Зоя). Я спросил его об этом. Юрий указал в сторону, откуда доносились автомобильные гудки и кряканье спецмашин:– Она осталась там, около магазина, в окно которого тебя внес коп.– Ты следил за мной?– Да.– Зачем?– Зоя попросила.– А-а, – протянул я. – Она все еще любит меня.– Она никогда не любила тебя. Чего не скажешь о тебе.– Я спас ее от смерти, помнишь? И передал в твои загребущие руки.– Ты мерзкий, нахальный шпик, ты – циник. У тебя нет и никогда не будет своей личной жизни. Ты живешь под юбкой своей работы – суешь свой нос в чужие дела и рушишь чужие семьи.У меня было чем уколоть его, и я не преминул это сделать:– Зоя не любит тебя. Она даже побрезговала твоей фамилией.Парень толкнул меня в грудь. Я накатил ему с двух рук. Помог подняться на ноги. Он не успокоился и в свою очередь снес меня с ног. Мимо нас пробежал наряд полиции. На двух мужиков, ссора между которыми переросла в драку прямо у них на глазах, – ноль внимания.Я был вынужден убавить напряжение:– Ты снова спас меня. Не знаю, может, тебе так удобно, но тебе необязательно лежать на мне.– Я рад, что мы расстаемся не врагами, – подытожил он результат нашей встречи и поднялся на ноги.– Эй! – окликнул я его. – Спасибо! А ты надолго застрял здесь?– На неопределенный срок, – развел руками Юрий.– Тогда продиктуй мне номер своего телефона.Он сказал: «Блин!» – и я сохранил его номер под этим именем.Глава 14Лабиринт ФавнаМеня, как беременную женщину, преследовали запахи. Со мной такое случалось и раньше, и называлось это просто – токсикоз. Когда ты просыпаешься с жуткого похмелья, а твой организм, по сути дела, торпедирован вином, водкой, коньяком, – даже ничтожные продукты горения от зажигалки способны вызвать приступ рвоты. Это уже не говоря о выхлопных газах, норовящих отправить тебя в нокаут. Во всяком случае, мой организм реагировал на это так, а не иначе.Запахи.Чувство тревоги пробуждалось во мне каждый раз, когда я приезжал на дачу. Зажженная на летней кухне горелка – признак опасности (может загореться ветхое строение). Дымок с соседнего участка, где под треск сучьев и прошлогодней травы коптили полиэтиленовые бутылки, рождал мысли о неисправной электропроводке. Я реагировал на каждый посторонний шум и запах, изучив все естественные шумы и запахи, сохранившиеся в моей памяти. Нет, я не был одержим какой-нибудь разновидностью мании – уверен, такие чувства знакомы большинству.Сейчас я не болел с похмелья, находился в сотнях километров от дачи и дома вообще, а чувства как будто противоречили моему положению, отметая напрочь расстояния.Можно было объяснить кому-нибудь, только не себе самому, мое состояние манией преследования, страха, неуверенности в грядущей минуте, не говоря уже о завтрашнем дне. Тому же Кроссу я мог объясниться в таком вот ключе, но как самому закрыть глаза на заведомую ложь?Самообман.Внушение себе того, чего нет в действительности.Обмануть себя – отдает смертным грехом. Интересно, есть ли самообман в этом коротком списке? Я точно не помнил его. Может, его наизусть выучил Кросс? Вероятно, он много может рассказать о чревоугодии и гневе, убийстве и притеснении.– Самообман – это смертный грех?Кросс не стал «чавокать». Он, видимо, несколько раз проиграл в голове эту «сорокапятку».– Не знаю, не знаю. Тебе-то зачем?Я подошел к нему и присел на краешек кровати.– Что-то не дает мне покоя, Кросс. Разгадка у меня в голове, я чую ее, но… на этом все и заканчивается.– Видать, толку от тебя не дождешься, – обронил этот татуированный примат. Прежде чем продолжить разговор, он почесал себя за ухом, как собака, хорошо, что не ногой. – Вот что, из библиотеки ни ногой.– Оставляешь меня одного?– Придется. Впрочем, если тебе не дорога жизнь, можешь катиться на все четыре стороны.Я доверился своему чутью и в очередной раз вышел в город. Однажды я, здорово рискуя, приехал в аэропорт, в этот раз мне предстояло пройти через шлюз «КОСМОПОРТА»…Мрачноватое чувство оставил во мне этот торговый центр, внутри которого мне натурально явились видения. Тогда я легко, как будто это могло быть в действительности, представил двери этого торгового анклава как космический портал, куда сходятся люди с разных концов страны. И там я встретил девушку в серой накидке, символизирующей волчицу, а в руках у нее увидел злосчастный буклет…Нет, я не мог снова встретить ее. Хотя как знать. Если она подрабатывает рекламой в «Космопорте», то почему бы и нет? Если она – хотя бы малая часть игры, я увижу это по глазам волчицы.Я перешагнул порог шлюза и очутился в знакомой атмосфере торгового центра. Кто-то куда-то спешит, кто-то никуда не торопится. Сказочный паровоз, восторженный визг беззаботной ребятни. Зеркальные витрины одного бутика, другого. Мой путь лежит мимо парфюмерного магазина с его общим приторным ароматом. В огромном зеркале отражается образ девушки, поправляющей волосы. Она чем-то напоминает ту, которая стала моей невольной заложницей. Я не мог понять, почему липкая паутина моих мыслей не отпускает ее образ. Может быть, меня грызла совесть, я чувствовал вину перед ней?.. Нет. И еще раз нет. Спина у меня покрывается инеем – потому что вот сейчас я понял все.Ватным языком я прошу показать мне духи с нотами жасмина. Беру один предложенный мне пробник, другой. Наконец тот, который дурманил мне голову: «Жасмин Нуар». Девушка-заложница пользовалась этими духами итальянской фирмы «Булгари».Я закрываю глаза и вижу себя со стороны: прикрывшись заложницей и заняв ее место у стены, я кричу полицейским: «Назад! Или я убью ее! Назад!..»– Недорогие, но удивительно стойкие…Кто это сказал?.. Ах да, это продавец-консультант перечисляет достоинства духов, и я мысленно повторяю за ним: «Удивительно стойкие».– Мягкий и вкрадчивый запах. Больше – вечерний.«Вечерний… Или лучше – ночной».– Миндаль придает густоту и глубину аромата. Лучше звучит на волосах. На коже – чуть отдает кислинкой.«Да, именно на волосах…»… Я отпускаю заложницу. Генный запах ее волос и запах жасмина с миндалем были созданы друг для друга. Я коснулся ее волос губами, бросил ей: «Извини. Спасибо!» Подтолкнул ее в сторону полицейских…Консультант оставил меня одного и завладел вниманием другого клиента, выбравшего парфюмерную воду. Я краем глаза смотрел, как он выписывает чек, укладывает пару в фирменный пакет от итальянской парфюмерной фирмы. Под его пассами, как будто их проделывал гипнотизер, я припомнил детали той роковой ночи. Я призвал на помощь обоняние – чего не сделал раньше, разобрал картину происшествия на мазки.Я подошел к стеллажу, на котором была представлена коллекция парфюмерной фирмы «Монталь». Взял один пробник, другой. Третий…– Парфюмерная вода «Монталь жасмин фул», – подсказал мне подоспевший консультант. – Классический цветочный аромат для мужчин. Некоторые мужчины скрывают свою страсть к цветам. Аромат жасмина просто выстреливает в воздух. В нем нет приторной сладости, который встречается в аналогичных цветочных ароматах. Вы знаете, жасмин называют «королем запахов». Запах «Жасмин фул» от Монталь может стать отличным подарком для любого молодого человека. Если вы присматриваете аромат лично для себя, у нас вы можете подобрать флаконы разного объема. Как и вся парфюмерия этой марки, «Жасмин фул» отличается стойкостью и насыщенностью вкуса.Отель «Комфорт Тиффани». На пороге стоит татуированный верзила:«Хочешь найти убийцу Риты?»Что-то встревожило меня в ту минуту. В груди родилась тревога. Хотя правильный ответ уже дал тогда: тревога родилась под запах одеколона, которым пользовался Кросс. В ту роковую ночь гостиничный номер был пропитан жасмином, точнее, как сейчас выяснилось, – парфюмерной водой «Жасмин фул», отличающейся «стойкостью и насыщенностью вкуса». Я не мог ошибиться. Кросс был в ту ночь в моем номере, и это он убил Риту.Запах. Это воспринимаемое обоняние. Обычно это слово, лишенное гармоничности, у меня лично рождало связь с сеном. Я не знал более чувственного и насыщенного запаха, чем запах скошенной и высушенной травы. Этот сбор, в основе которого лежал пролитый пот косаря, мог вылечить от любого недуга – стоит лишь упасть в копну, закопаться в ней и смотреть сквозь сухие травинки на небо… Этакий крохотный, для большинства неведомый и недосягаемый кусочек счастья.Я подошел к секции «Эсте Лаудер» и бережно, как самый большой в мире бриллиант, взял в руки флакон с позолоченным верхом. Открыл его, и из тесного горлышка на свободу вырвался дух Риты.Этот аромат глубоко проник в мою память, она сейчас раскрыла штору в моем номере, и я через окно увидел двух людей, мужчину и женщину. Он, прикрыв на мгновение глаза, вдыхает аромат ее волос, закрывает дверь, чтобы он не выветрился из комнаты…Другая сцена. Ресторан. Столик на двоих. Женщина прикасается к рисунку: «Этим вы зарабатываете себе на жизнь?» Она видит во мне «поэта из грязи», и мне не стоит ее разочаровывать. «Да», – отвечаю я. Если бы я не увлекся игрой, я сказал бы ей правду: «Я – частный детектив». Возможно, одно это «признание» отпугнуло бы ее от меня, а может быть, наоборот, притянуло с новой силой.– Магнетическое средство приворота.– Как вы сказали? – Я словно впервые увидел продавца-консультанта, готового выписать мне чек и на эти дорогие духи тоже.– Аромат этих духов дарит женщине очарование тайны, недосказанности и загадки.– Верно подмечено.– Вы сделали свой выбор?– А знаешь, да. Я ищу подарок для молодого человека. Выпиши «Жасмин фул».Глава 15Икс-файлыФотографии. Десятки фотографий из коллекции Риты. На них изображены незнакомые мне люди, в большинстве своем – мертвые. Одни тела обгорели, другие – нет, но изуродованы падением с большой высоты…Зачем она хранила эти жуткие фотографии?.. Спрятанное зачастую несет в себе секрет. С этой «детско-юношеской» логикой я приступил к их детальному изучению.Общий план выгоревшего здания ГУВД. На его фоне буквально застывшие пожарные. Кто-то из них в изнеможении опустился на землю, кто-то поднял голову – смотрит то ли на верхний этаж, то ли на парящего в темном небе демона смерти. Они повернулись спиной к этому бездушному миру, вооруженному фотоаппаратами и видеокамерами. Вот снимок, претендующий называться «Бессилие», был сделан в 21.19 – время осталось в углу кадра при распечатке.Другой снимок. Натурально – разгар событий: 18.05. В шестиэтажное здание будто врезался огнедышащий дракон, в каждом окне – язык пламени. Десять минут спустя. Десяток окон парят под напором воды. Пожарные, как фокусники, достают из рукавов спасительную для многих – святую воду…За пять минут до этого. (Я еще не разложил снимки в хронологическом порядке, не догадываясь, какую роль они сыграют в моем расследовании.) В окне на пятом этаже сгрудились несколько человек. Огонь, растекшийся по коридорам здания, отрезал им дорогу к выходу и загнал в тесный кабинет. Эти люди задыхались в черном дыму, горели пластиковые панели, нещадно чадил линолеум. Но им была уготована другая смерть.Минутой позже. В окне осталась только одна фигура. Хрупкая женщина с высоко поднятой рукой, а в ней – белый платок. Остальной мир видит ее и без этого отличительного знака. Рот ее открыт, и, кажется, наружу вырывается дым и пламя. Но дым и пламя окружают ее с трех сторон, предоставляя для выхода четвертую сторону. И этот выход для нее, как и для других, стал пожарным.Минутой позже. В окне уже нет хрупкой, как фарфор, фигуры, а проем полностью занят огнем.На другом снимке, сделанном еще двумя минутами позже, лежат тела нескольких человек. С краю – женщина с белым платком в руке, до последнего мгновения надеявшаяся на спасение. Чуда не произошло, и платок не превратился в спасательный купол.Еще один снимок, сделанный с близкого расстояния (ракурс позволил мне вычислить расстояние с точностью до метра, и съемку издалека с помощью длиннофокусного объектива я исключил). На нем запечатлен выживший, упавший, скорее всего, с меньшей высоты, полицейский. Под спину его поддерживают двое мужчин в гражданском.Труп мужчины в полицейской форме снят крупным планом и не привязан к какому-либо объекту. Еще два обгоревших тела. Над ними склонились медик и полицейский.И над этим парнем, снятым крупным планом, однако так, что видно колесо машины, также поработали огонь и взрывная волна. Стеклом ему посекло лицо, и раны от порезов были видны только на уцелевшей – левой половине. Левая рука с наручными часами покоится на груди. Правая – на отлете, и она в плачевном состоянии – на ней нет пальцев. Видимо, во время взрыва он находился возле окна или застекленной двери и острые осколки изуродовали ему лицо и руку. Я видел подобные увечья, и это на меня не произвело особого впечатления. Равно как и другое… Наполовину обгоревшее тело полицейского с отсеченной кистью. Возможно, такое страшное ранение ему также нанес осколок стекла, в своей мощи и скорости не уступающий осколку гранаты. И я нашел тому подтверждение – когда вгляделся в его лицо. Из-под нижней скулы торчало стекло.И еще с десяток подобных кадров, слившихся в один жуткий ролик. От первой жертвы до последней.Какую закономерность предлагала найти Рита?Другой вопрос: кто авторы снимков? А может быть, автор один? Нет, покачал я головой. По качеству снимков, по манере снимать я разделил фотографии на четыре группы. Один фотограф находился на удалении, и он был автором снимков с общим планом горящего здания, а также снимков, на которых запечатлены последние мгновения жизни тех четырех несчастных, выбросившихся из окна.Второй фотограф находился в гуще событий. Он буквально фиксировал на камеру одну смерть за другой. В общей суматохе никто на него не обратил внимания, и это с учетом того, что добрая половина зевак была вооружена камерами, встроенными в смартфоны и мобильники, и едва успевала нажимать на кнопки: снять, сохранить – в качестве заставки, в памяти, под каким именем… Камеры посредственные, качество снимков соответствующее. В коллекции Риты снимки – только хорошего качества. Значит ли это, что она выбраковывала неудавшиеся фотографии?Третий фотограф запечатлел перепалку медика «Скорой» и полицейского. Он претендовал на авторство другого снимка, на котором был изображен полицейский с изувеченным лицом и отсеченной кистью, но мне над этим еще предстояло поломать голову.Четвертый сумел заснять обгоревшего, с ампутированными пальцами полицейского на фоне колеса машины. Возможно, он лежал по ту сторону «Скорой». Впрочем, это всего лишь догадка. Несомненно одно: все эти люди – жертвы ЧП – «чкаловского пожара», так распаковывали многие эту аббревиатуру. Спорно другое: зашифрован ли в этих снимках ключ? Если я найду его, то установлю сам факт теракта и его исполнителей.Фотографии. Я фильтрую их изображения через сетчатку своих глаз, освобождая от примесей. Только на трех из них время не проставлено. Скорее всего, на камере была отключена эта опция или вообще не предусмотрена. Но, судя по качеству хотя бы одного снимка, камера изобиловала всевозможными опциями. Другой вариант – печать велась не на весь кадр. Еще один – при печати дата и время были отключены. В те времена, когда я был занят по уши, я относил флешку в соседнее ателье, где грузный и небритый, с вечной зубочисткой во рту хозяин заведения в подворотне на Беговой, он же приемщик, цедил сквозь зубы: «Дату бум печатать?» Я всегда отвечал «бум». И всегда опасался, что вместо фотографий этот неопрятный верзила бросит на стойку кусок мяса.Из сорока имеющихся в моем распоряжении снимков на трех не было даты. И снова, в который уже раз, я раскладываю их перед собой.Первая – спор между медиком и полицейским: что делать с двумя трупами, над которыми еще клубится пар. Видимо, к этому времени эвакуация живых и раненых завершилась, и пожарные, и полицейские выносили и складировали на улице трупы. В моем распоряжении оказалось два снимка, на которых десятки трупов, и только часть из них прикрыта: одеялами, пледами, накидками, что принесли местные жители, кителями и куртками выживших. Что примечательно, прикрывали сильно обгоревшие трупы, головешки по сути, а другие были предоставлены для оперативного опознания. Этого опознали, и его увозят в одно место, этого – нет, его везут в другое, в какой-нибудь отстойник при больнице, потому что в те часы и минуты на месте пожара царил хаос, никто не знал, что делать, никто не рискнул взвалить на себя хотя бы инициативу, не говоря уже об ответственности – от нее бежали прежде всего высшие чины. Только пожарные знали свои места и четко выполняли свою работу. И медики. Они развозили раненых по больницам, находили в себе силы (вот как этот медик в распахнутом пуховике) ставить на свое место обезумевших, чудом спасшихся полицейских.Невозможно было помочь и двум другим несчастным, угодившим под осколочный огонь. Мне представлялась застекленная дверь, к которой подходили эти двое. Конец смены, они перебрасываются шутками. Один из них протягивает руку к двери, чтобы открыть ее, а она вдруг покрывается трещинами, разделяясь на манер боевой головки. Осколки врезаются в лица людей, бьют по рукам, и только после их отбрасывает и катит по коридору взрывная волна. Потом загорится линолеум, огонь перекинется на деревянные перекрытия… Я с трудом унял воображение. За свою короткую жизнь я видел и море огня, и трупы своих сослуживцев, и кучи натурально отстрелянных бандитов. И не где-нибудь в поле или на безымянной высоте, а в жилом квартале…Мне необходимо было узнать, кто эти люди, снятые «рассеянным», не проставившим дату фотографом. Михайлов мне в этом деле не помощник. Конечно, столичный сыщик мог помочь советом, но сводящимся к одному: мне необходимо как можно быстрее сдаться полиции. И он закроет крышку своего телефона, хороня под ней ни врага, ни друга, а что-то среднеарифметическое.Я вспомнил о человеке, который частенько выручал меня, снабжая информацией разного рода, и очень помог в расследовании дела «Бешеных псов» и дела о трафике наркотиков из Таджикистана. Его звали Пронырой. Он жил в двушке, в районе между улицами Крупской и Марии Ульяновой, и от его дома до ближайших станций метро «Проспект Вернадского» и «Университет» было равное расстояние. Такое расположение наверняка понравилось бы Рите, машинально отметил я. По сути дела, он был информатором, однако к нему нельзя было приклеить синонимы – «барабан», «свисток», «штык», оперативный источник. Проныра работал исключительно по заказу и рассылал добытую информацию своим клиентам; свои источники информации он, как правило, не раскрывал. Я не мог назвать другого такого человека, который знал, как и где найти в сети необходимую информацию. Его дело – сбор данных, мое дело – правильная их интерпретация, и это самая главная часть работы разведки. А что такое сегодня Интернет для разведки? Это ее инструмент. Всемирная сеть позволяет быстро и недорого получить информацию даже от первоисточника – например, на интернет-форуме.Кроссу кто-то позвонил. Глянув на высветившийся контакт, он ушел в смежное помещение, заширмовавшись вековой стеной.Он не спускает с меня глаз? Совсем нет. Если бы он следил за каждым моим шагом, ловил каждое мое слово, я бы с первой минуты нашего знакомства заподозрил неладное. Но Кросс вел себя естественно и до поры до времени не вызывал во мне подозрений.Закончив разговор по телефону, он в очередной раз оставил меня одного.Я вышел следом. В паре кварталов отсюда я нашел магазин-ателье «Цифровая помощь». И – тотчас оценил ее. В этой цифровой лавке можно было самому отсканировать снимки и перенести данные на свой носитель. Я удовлетворенно потер руки: «То, что нужно!»Столы были отгорожены друг от друга матовыми ширмами. Устроившись за компьютером, я вынул из смартфона карту памяти и вставил ее в картридер компьютера. И только потом воспользовался ручным сканером. В первую очередь я выставил на нем максимальную разрешающую способность и отсканировал снимки. Сохранив данные сорока фотографий на своей карте памяти, я зашел на свой почтовый ящик и, набросав письмо Проныре и прикрепив к тексту три файла, дождался уведомления о том, что письмо успешно дошло до адресата.Я задержался еще на минуту, не закрывая почтовый ящик, и, как оказалось, не зря: Проныра, прочитав мое послание и глянув на снимки с изображенными на них изувеченными телами, написал ответ в вопросительной форме: «Во что на этот раз ты вляпался?»Глава 16Было раннее утро…Я вернулся раньше Кросса. Изобразив нетерпение и не дав ему скинуть верхнюю одежду, сказал:– Едем к Карапетяну.– Щас хлебну чайку…– Нет, не хлебнешь. Поехали.У меня сложилось стойкое впечатление, что Сергей Карапетян относится к редкому виду мазохистов. Он нашел во мне лоцмана, который проводит его корабль по волнам его же преступлений. Еще он походил на одного моего сослуживца, обладающего распространенным талантом – засыпать в шумной компании. Наутро он забрасывал нас вопросами: «Ну, а я?.. А он?.. А что она?.. Да ладно тебе!» Вот и Карапетян как будто заспал заказанное им преступление, на гребне которого намеревался влиться в вип-стаю, и вопрошал: «А он что? А я? Не может быть!» Мне казалось, он валяет дурака.– Вы были близки, – напомнил я ему, опуская имя Риты. – Вы остались друзьями?– Друзьями? – пожал он плечами. – Нет. Мы перестали встречаться. Дистанционно… я интересовался, чем и как она живет, и был готов оказать ей материальную помощь.– «Любовь не пятнают дружбой, – как сказал Ремарк. – Конец есть конец».– «Любовь не пятнают дружбой»… – Карапетян посмаковал это выражение и похвалил Ремарка: – Хорошо сказано. Он прав.– У тебя сохранились снимки или видеозаписи, где вы вместе? Или хотя бы она одна?– Ты не доверяешь мне?– Моя работа – сбор данных об обстоятельствах, имеющих значение для дела. Они содержатся в показаниях, вещественных доказательствах и делятся на прямые и косвенные – улики.– Давние снимки, видеозаписи помогут тебе в расследовании?– Не только снимки, но и комментарии к ним, – поставил я условие. – Их я надеюсь услышать от тебя: кто, кроме Риты, на снимке, в каком месте, в какое время, при каких обстоятельствах был сделан снимок.Карапетян хмыкнул так эмоционально, что ему понадобился носовой платок.– Порядок, – произнес он с отвращением – то ли к платку, который он вернул в карман, то ли к этому слову. – Порядок, – повторил он. – Она правила порядком, а мне в отместку хотелось опуститься в самый центр неразберихи. Тебе трудно меня понять.– Отчего же? – Я пожал плечами, вставая на сторону Риты. Как военному, мне была ближе ее жизненная позиция: порядок – это и войсковое построение, и внешний вид военнослужащего. Была ближе и как разведчику: порядок – это метод, оценка, осуществление. Порядок – это хронология. Я не мог не ощутить близкое родство с Ритой, как будто она воспитывалась в той же военной, что и я, среде.Карапетян тем временем продолжал:– Она была помешана на симметрии. Во всем хотела видеть… как это сказать, – он пощелкал пальцами, подбирая слово, и нашел его, – соответствие. Если вглядеться внимательно, у нее в каждом глазу можно было заметить тонкую линию, проходящую точно по центру зрачка. Через нее она и смотрела на мир, на окружающие ее вещи.– Из нее вышел бы неплохой снайпер.– Что?Я подумал о том, что, если он не перестанет переспрашивать, мне это наскучит, и я начну зевать.Карапетян продолжил, ослабив наконец-то узел галстука. Мне, как и ему, стало легче дышать.– Ей не нравилось, когда что-то или кто-то оказывался в стороне от ее собственной линии. Я говорю еще и о точке зрения, понимаешь?– Понимаю, – кивнул я. – Тебя сильно задевало это ее качество?– Оно меня поначалу забавляло, – ответил Карапетян. – Так ты непременно хочешь взглянуть на фотографии Риты?– За этим сюда и приехал.Серж вернулся с пачкой снимков, устроился напротив, передал мне первый снимок и не мог не прокомментировать его:– Мы познакомились в Сочи…– Где же еще? – не удержался я от замечания.С карточки на меня смотрели знакомые строгие глаза. В них было столько серебра, что они затмили бы усеянное звездами небо, и я отказался развивать эту тему. Пляж. Яркое солнце. Золотистый песок. Море, дно которого, кажется, усеяно изумрудами. Изумительно красивая женщина. Соломенная шляпа сидит на ней так, что не бросает тень на лицо, лишь небольшой «траурный» серп коснулся ее лба и показался мне абсолютно симметричным по отношению к ее черным бровям. На ней полосатый купальник; если бы не высокое качество снимка, можно было бы датировать его шестидесятым годом.– Я проходил мимо и не мог не обратить на нее внимания…Почему – я нашел причину в тени. Тени от объектов на снимке были длинными, и значит, солнце стояло низко – либо раннее утро, либо поздний вечер, время, когда на пляже обычно немноголюдно. Я не увидел красноватых оттенков и сделал соответствующий вывод:– Было раннее утро, и эта женщина наслаждалась одиночеством.– Как ты догадался?– Ну, не шла же тебе навстречу. Что было дальше?– Я попросил ее об одолжении – сфотографировать ее.– Ее сразила твоя прямолинейность, с которой она была натурально помолвлена, и она согласилась.– Ну, если ты все знаешь…– Нет, нет, я больше не стану перебивать.Я слушал Карапетяна и забегал вперед. Предоставив мне короткую, но емкую характеристику на Риту, он облегчил мне работу и высвободил часть памяти. Порядок, хронология – назавтра Серж нашел Риту в том же месте в то же самое время. Он вручил ей вчерашний снимок, отпечатанный в местном салоне, и он ей понравился: она точно по центру, тени длинные и ровные.Я и Карапетян – разные люди. Чувство меры в нем, кажется, не приобретенное или врожденное, а купленное. Он спросил разрешение сделать снимок, я же стал рисовать ее без спросу. Отсюда и такая реакция Риты: «Вы что, рисуете меня?!»Ее возглас, воспроизведенный каким-то встроенным в голову плеером, насторожил меня. Почему? В чем причина настороженности, в ожидании чего-то важного? Мне предстояло вернуться к этой теме позже, поскольку Карапетян передал мне очередной снимок.– Фактически копия первого, но здесь на лице Риты можно разглядеть улыбку.– Если хорошенько всмотреться, – тихо произнес я.– Что?Я демонстративно зевнул… И требовательно протянул руку к третьему снимку.Я получил доказательства, которые к этой минуте мне уже не требовались. На фотографии были изображены два человека – мужчина и женщина. Карапетян упакован в клубный костюм: синий пиджак с золотистыми пуговицами, белые брюки с отворотами, черные туфли. Рита тоже безупречна: неповторимая, романтическая и волнующая, играющая вокруг женских ног юбка солнце-клеш, цвет и длина подобраны идеально, слегка худощавой Рите она придавала объем бедрам, атласная блузка также визуально увеличивала объем ее груди. Не думаю, что она оделась так, чтобы произвести впечатление на нового знакомого, с первого взгляда мне стало ясно, что оделась она в своем стиле, и я представил ее гардероб – коллекцию известных модных домов.Четвертый, пятый снимки. Значит, четвертый и пятый дни их знакомства. Карапетян и Рита на них снова вместе, но не рядом. Их руки не соприкасаются, они сидят на парковой скамейке, и Рита держит дистанцию – это можно объяснить и как игру. А вот Карапетяну-то зачем осада этой крепости? Может быть, надоели легкие победы? Пять дней и ночей, а он не извлек из них ни удовольствия, ни пользы. Может, вынес какой-то урок?Серж одержал победу на седьмой день. Он был терпелив, как сам Бог. Вот они держатся за руки, вот он обнимает ее, вот касается губами ее виска. Кто спускал затвор фотоаппарата – приближенный Карапетяна или случайный прохожий – не важно.Просмотрев все фотографии, я разделил их на две части. В одной стопке только снимки с изображением Риты, в другой – где она с Сергеем. Не скрою, я не без внутреннего давления и капельки ревности представил себе Карапетяна на месте пожарища. Он щелкает затвором фотоаппарата так, как если бы в его руках был пистолет. По сути дела, так и было: каждый кадр нес в себе смерть одного, а то и нескольких человек…– Для тебя это тоже важно? – Карапетян указал сначала на одну стопку, потом на другую. – Может, мне принести ножницы и разделить нас с Ритой?– Не стоит. Я увидел все, что хотел.А он вдруг расслышал издевку в моем голосе и сорвался на крик:– Ты знал ее всего одну ночь!– Она была первой и последней. – Этой фразой я мог как остудить, так и зажечь вспыльчивого южанина. – Что было, то было. Можно забрать вот эту фотографию? – Я выбрал снимок, на котором Рита и Сергей впервые позировали вместе: он в клубном прикиде, она – в романтическом.– Нет, – отрезал Карапетян.– Нет?– Сохрани его в памяти. Отсюда ты не вынесешь ни одной вещи, ни одного клочка бумаги. Ты снова сегодня сказал, что сыск – твое ремесло. Вот и занимайся своим делом. – Он вдруг сменил тон. – Кстати, почему ты выбрал именно эту профессию? Что, на бирже труда не было другой?– Это неосознанный выбор, – ответил я, стараясь не сбиться на его сарказм. – И это моя жизнь.Глава 17ПроныраТо, как он шустро связался со мной, только подтвердило мою догадку: Проныра на мели. Спрос на его услуги действительно упал: сейчас каждый сам себе информатор, мобильный репортер, фотограф, корреспондент.– Ты прав, Паша, твоя знакомая какое-то время проводила в соцсетях, – сказал он. – Контактов у нее немного. Пара фотографий с ней вообще никак не связаны, на них изображена американская актриса Салли Филд в тридцатилетнем возрасте. Чаще всего она отклоняет предложения познакомиться, дружить. В общем и целом, включая чужие фотографии, выдаваемые за свои, так бывает, когда человек зарегистрировался под вымышленным именем, но указал реально существующую школу, в которой учился, вуз, который окончил. Зачем нужна такая регистрация? Во-первых, для того, чтобы получить доступ к бесплатным услугам и сервисам соцсети. Второе – это свободный обмен информацией, общение. На обычном форуме такого не найдешь.– Я понял. Что еще?– Знаешь, что такое синхронизация?– Знаю. Но толком объяснить не смогу, – ушел я от ответа. – Ты объясни. Только не загружай меня специальными терминами.– Ладно. В последней версии «Окон» появилась возможность синхронизировать настройки системы и метро-приложений. Часть приложений можно отключить – чтобы сократить потребление интернет-трафика. Для этого в разделе «Синхронизация параметров» предусмотрены выключатели приложений, такие как «Почта», «Люди», «Скай-драйв». То есть, когда ты настроил систему и тебе вдруг понадобилось переустановить ее заново, уже не надо загружать себя настройками, достаточно войти в систему под своей учетной записью, и получишь из «облака» все свои предыдущие настройки. Там сохраняются и картинки – фото, в частности. Также возможна синхронизация с другими компьютерами и устройствами вроде айфона.– Я понял, куда ты клонишь. Реально есть возможность заглянуть не в сам компьютер, но в его настройки и файлы, сохранившиеся на сервере. Но для этого нужно войти в систему под учетной записью Риты.– С учетной записью «Майкрософт», – конкретизировал Проныра. – Только сначала создать ее и ввести пароль. Я почти на сто процентов уверен, что настройки ее компьютера синхронизированы с сервером. Доменное имя ее электронной почты принадлежит «Майкрософт» – не самый популярный ящик в России. Чаще всего его используют для создания учетной записи. Взломы паролей я не практикую, и вообще на взлом уйдет много времени. Найдешь кодовое слово – попробуем отыскать в ее письмах что-нибудь ценное для твоего расследования. Тебе нужны ее контакты в соцсетях?– Ты сказал, их немного.– Да. Твою знакомую можно назвать замкнутым человеком.Я приготовился записывать…– Теперь по фотографиям, которые ты мне скинул. Все они есть в сети.– Все до единой?– Да.Я покачал головой: Проныра разбил мою «теорию заговора». То есть снимки с места пожара, которые Рита хранила в тайнике, находились в общем доступе. Они тут же обесценились в моих глазах.– Я составил список, – продолжал Проныра. – В нем я выделил и оставил наверху людей, на снимках которых не проставлено время. Как я понял, тебя интересует именно этот момент?– Да, в первую очередь.– В сети есть сайт, посвященный «чкаловскому пожару». Там опубликованы имена всех жертв, а также ссылки на их странички в соцсетях. Ну, а там свои бесконечные цепочки: друзья, друзья друзей… Уже в этих «подсетях» я нашел посмертные снимки. Техника идентификации такая: узнав имя, я выходил на официальный сайт, а там – прижизненный снимок человека. Думаю, тебе и так все понятно, и мне ничего систематизировать не надо.– Да, спасибо тебе!Материалы, которыми я располагал, – это в основном фотографии плюс данные, которые мне скинул Проныра. Я не мог вести прямого оперативного расследования, поскольку сам находился в розыске, и это меня угнетало. Я мог провести расследование качественно и быстро, если бы руки у меня были свободными, а так чувствовал себя прикованным наручниками.Я смотрел на список жертв ЧП. Сайт сделан с умом: имена жертв, расположенных в алфавитном порядке, ниспадали на заднем фоне водопада.Аттер Виктор Сергеевич, майор полиции…Беркова Лидия Степановна, лейтенант…Белявская Ольга Вадимовна, лейтенант…Фадеев Николай Евгеньевич, подполковник…Хромченко Игорь Викторович, капитан…Хромченко – последний в списке жертв на официальном сайте, в списке Риты (если считать расположение и хранение фотографий списком) он – первый. Почему она подняла его на первое место? Есть ли в этом смысл? Есть – если взять во внимание его последнюю должность в Главке: он работал в архиве.В соцсетях Проныра на него почти ничего не накопал. Своей странички ни на одном из онлайн-сервисов, предназначенных для отражения и организации социальных взаимоотношений, у него не было (может быть, согласно рекомендациям или внутренним правилам ведомства, в котором он проходил службу). Однако Проныра отыскал снимки с его изображением на страничках его одноклассников. И чем больше снимков я просматривал, тем больше росла во мне уверенность: я и раньше видел этого человека, возможно, на тех же снимках, но не в реальной жизни.Просматривать фото из архива Риты – бессмысленно, на них – заживо сгоревшие и разбившиеся. Это за исключением и поныне здравствующих персонажей: того же медика из «Скорой», препирающегося с ним полицейского, пожарных, волонтеров. Но среди них не может быть Хромченко, потому что он в то время уже был мертв, и он в этой общей колоде снимков. Тогда где я его мог видеть? Ответ напрашивался сам собой: в иной колоде, в которой все счастливы, все довольны – у Карапетяна.– Поехали, – поднял я на ноги Кросса.Тот смирился с ролью личного водителя, телохранителя и напарника. Спросил только: «Куда едем?» – «К Сержу», – ответил я.Глава 18Офис из лжи и обманаМы в офисе. В вестибюле я в очередной раз отметил застекленную конторку с единственным сотрудником охраны. Определение «охранник» не подходило к этому стильно одетому парню. Секьюрити? С натягом. Гард – вот хорошее слово. В нем заключена и спортивная составляющая. Именно она лучше всего характеризовала этого тренированного парня. Пиджак ему был впору, но под ним угадывались крутые, как у Ронни Колемана, мышцы.Конторка была небольшой, там с трудом уместится еще один человек. Кроме монитора, на который транслировалась картинка с камеры наружного наблюдения, в конце стола нашел себе место ЛСД-телевизор.В двух шагах от этого здания (через дорогу) – отдел внутренних дел, этакая защита от внешних угроз, а внутри здания – всего один охранник. (Я не удивился бы девизу, вышитому на предвыборном полотнище Карапетяна: «Защитите нас от внешних врагов, а с внутренними мы сами разберемся».) Полицейские направят на «зловреда» оружие еще до того, как он перешагнет порог этого здания.По этой же четной стороне, двумястами метров дальше – еще один бастион, опорный пункт правопорядка, оформленный в современном стиле: павильон со стенами и крышей типа сэндвич. Рядом – пара полицейских машин.Карапетяна на месте не оказалось. Мне пришлось дожидаться его на втором этаже, в холле, дальше которого, по всей видимости, допуска у меня не было. Двери кабинетов, казалось мне, вели в тесные тамбуры, и там дожидались команды «на выход» вышколенные, как адъютанты, секретари. Сигнал тревожной кнопки, и дверь выпускает роботизированное существо, через минуту этот манекен занимает прежнее место, как кукла наследника Тутти.Наконец, спустя сорок минут ожидания, явился и сам кукловод. Его кашемировое полупальто распахнулось словно для того, чтобы вся его сущность спросила в утвердительном ключе: «Надеюсь, ты меня не зря потревожил».Он бросил пальто на диван, сверху положил шарф – не кашне «для понта», а настоящий шерстяной.– Мне еще раз нужно взглянуть на «сочинское портфолио».В отличие от Кросса, Серж прикинулся дурачком и выгнул в недоумении бровь:– Не понимаю, о чем ты?– О чем ты не понимаешь, можно написать книгу.Он не захотел понять моего юмора, и мне пришлось выразиться конкретно:– Хочу еще раз посмотреть на сочинские фотографии – где вы с Ритой.– Одну секунду.Серж скрылся за одной из дверей. Я представил, как он тискает своего секретаря, шарит у него в карманах, находит пачку фотографий…Он вернулся с пачкой фотографий, бутылкой коньяка, пузатым бокалом и привычкой пить в одиночку.– Что тебя заинтересовало в этих снимках, можешь сказать?– Как художник, я ценю основу. Хочу еще раз посмотреть на задний план снимков.– Задний план?Я не стал комментировать его недоумение и приступил к повторному изучению снимков.Первая фотография. На ней Рита в полосатом купальнике и соломенной шляпе, которая бросает ровную тень точно по ее бровям. Вторая фотография фактически копирует первую, только теперь на лице женщины улыбка. Я просмотрел эти снимки беглым взглядом, потому что фон на них был неживой (песок, вода, небо), меня же интересовали люди на заднем плане. Еще один снимок. На фоне – полуобнаженная толпа, и фон слишком богатый, перенасыщенный: бронзовые тела, золотистый песок, изумрудное море, – такая картина по вкусу разве что нуворишам. Еще один снимок. Холл. Рита и Серж – вполне себе гармоничная пара. Но – все внимание на задний план. Для меня лица трех людей (одна женщина и двое мужчин) как бы приблизились. Кажется, что они за долю секунды до съемки опустили глаза или сделали это синхронно со шторкой фотоаппарата, скользнувшей в сторону. Они были неотъемлемой частью картины, которую я рассматривал с педантичностью эксперта. Возможно, вечер продолжался в таком же составе, а может быть, к ним примкнула еще одна женщина, поставившая себе цель стать знаменитой, но – благодаря близости к известной личности.Следующий снимок.Вот он, Хромченко, капитан полиции. Я узнал его, едва оторвал взгляд от главных персонажей. Он в правом углу кадра, разросшегося для меня до размеров полотна, одет в серый пиджак и голубую рубашку. Его лицо выражает недовольство: лоб нахмурен, одна бровь слегка приподнята. Чем выражено его недовольство – тем, что он случайно попал в кадр, или тем, кто обнимает прямо перед ним Риту?Эти трое людей были знакомы друг с другом. Во всяком случае, что-то связывало их. Серж хранит снимки с изображением Риты и Хромченко, Рита хранила снимок погибшего во время пожара Хромченко. И я был уверен: если поискать в личных вещах Хромченко, среди них найдутся фотографии Сержа и Риты. Эта троица скрывала какую-то тайну. Скованы одной цепью. Связаны одной целью? Это звучало более тревожно, но и более убедительно.– Нашел, что искал?Фотографию я бросил с ловкостью фокусника, и она, перевернувшись в воздухе, легла прямо перед Карапетяном. Он взял ее со стола и поднес к глазам, как близорукий.– Есть что сказать? – спросил я его. – У тебя сейчас вид, как у Хромченко: оба вы чем-то озабочены. Или кем-то. – Я попробовал угадать: – Это Хромченко познакомил тебя с Ритой?– Почему?– По кочану и квашеной капусте… Тогда ответь на другой вопрос: как на одном снимке оказались такие разные, как вы, люди? Хромченко – полицейский, Рита – человек-загадка, а на тебе куча всяких ярлыков. Только не говори, что вы встретились случайно на сочинском слете земляков.– Не собираюсь этого делать.– Хромченко работал на тебя?– Можно и так сказать.– А можно вообще ничего не говорить. Я тут подумал, а не послать бы тебя куда подальше?– Ты так говоришь, потому что тебе жизнь недорога. Так ты продвинулся в расследовании?– По мне можно криминальный фильм снимать – «Я – в розыске», – рассмеялся я ему в лицо. – Единственное, с чем я могу работать, – это с документами, включая снимки. В таких жестких рамках мне еще не приходилось пахать. Моя стихия – контакты, работа с живыми людьми. Здесь же, как сказали братья Вайнеры, я узнаю себя через трудное терпение думать об одном и том же. Ты даже не представляешь, как это трудно – думать об одном и том же. – Я снова вернулся к волнующей меня теме: – Это Хромченко познакомил тебя с Ритой?– Да, – сдался наконец Карапетян. – Хочешь узнать детали?Я пожал плечами, и он отреагировал на это болезненным подергиванием щек.– Наше знакомство состоялось в «Рэдиссон Лазурная».– Ну, где же еще? – с сарказмом проговорил я. «Рэдиссон Лазурная» – отель примерно на триста комфортабельных номеров. Шесть отдельно стоящих вилл, два ресторана, кафе, ночной клуб, собственный пляж, бассейны, теннисные корты – в общем, все, что необходимо для качественного и разнообразного отдыха «в условиях элитного курортного отеля». Отель соответствует категории «четыре звезды плюс» и входит в мировую Отельную цепь «Рэдиссон». Собственно, отдых в таком отеле – событие. Ну и, конечно, деловые командировки, семинары, конференции.Карапетян тем временем продолжал:– С Хромченко мы столкнулись в дверях. Он извинился, обратившись ко мне по имени-отчеству. Я спросил его: «Мы знакомы?» А потом он назвал свою должность в Главке, имя, фамилию. Меня немного напрягла эта встреча…Меня же напрягла откровенность Хромченко. Я с трудом представил себе капитана полиции, который, случайно столкнувшись с Карапетяном в дверях гостиницы, расшаркался перед ним, назвал свою фамилию, имя, отчество, звание и должность в Главке.Карапетян возобновил рассказ:– Я связался со своим офисом, попросил пробить Хромченко. К вечеру мне по телефону доложили: четыре года в ГАИ, полгода в подразделении по защите свидетелей – УОГЗ МВД, кажется. Осуществлял охрану жилища одного из подопечных управления, имени его мне не сообщили, разумеется. Проходил службу в отделе по контролю за досрочно освобожденными.Интересно, упомянет ли Карапетян последнюю должность капитана при Главке? Нет. Он буквально скрыл от меня тот факт, что Хромченко работал в архиве.– Про Хромченко я подумал: он в шоколаде, если может себе позволить отдых в «Лазурной», – продолжал Серж. – Потом я увидел его в компании Риты. Было видно, что ей он неинтересен… как и мне, – сделал Карапетян неожиданное сравнение. – На следующий день я увидел ее без сопровождения. Вот именно в таком виде, как на первом снимке. Я прошел было мимо, но вернулся…Я слушал его и по привычке протаскивал его речь через свои штампы.Первый: он не мог пройти мимо удивительного образа в стиле 60-х. Этот образ привлек его и стал ему интересен. Второй: он не мог пройти мимо неприступной крепости, у него родилось желание взять ее. Третий: он увидел новый сорт колбасы и решил попробовать ее на вкус. Давно, очень давно он не испытывал «ничего такого». И ему понравилось это возвращение в относительную невинность.– Ну… мы сошлись.– В смысле близко подошли друг к другу или ты чего-то стесняешься?– Близко, – ответил он одним словом. – Не сразу, как ты, наверное, подметил. Я выкупил для нее за небольшие, честно надо сказать, деньги книгохранилище – это зная ее страсть к просторным помещениям. Она немногое там успела сделать.– Тебе не приходило в голову, что Хромченко, преследуя выгоду, подставил под тебя Риту?Этот вопрос Сержу не понравился.– Он слишком мелок, чтобы копать под меня, – резко ответил он.– Система, в которой он проходил службу, как раз и состоит из таких, как он, мальков.– Но даже если он и подставил мне Риту, чего он добился? – пожал плечами Карапетян. – Может быть, кое-какая информация ушла через Риту к нему, через него – в штаб Жаркова, что из этого? У меня нет привычки говорить о делах в постели.– И все-таки странно, что Хромченко погиб, – заметил я.– Очень странно, что погибли шестьдесят человек, – парировал Серж.– Ты знаешь больше, чем говоришь.– Это вошло у меня в привычку.Я начал понимать, что положение мое ухудшается с каждым словом Карапетяна. Ложь давалась ему с трудом. Ему проще было придушить меня – руками Кросса, и эта ночь могла стать последней для меня.– Я обратил внимание на то, что рейтинг твой сполз до неприличия. Все еще надеешься на победу?– Рейтинг может взлететь в один день, в один час.– Почему у меня складывается впечатление, что ты делаешь ставку на сенсацию? Что для тебя победа? Вершина? – Я поднял руку вверх.Кто-то покорил Эверест, кто-то недотянул до него и довольствовался соседним «восьмитысячником» в Гималаях. У кого-то предел мечтаний – Монблан, у кого-то – «тысячники» норвежского горного хребта Семь сестер. По большому счету, у людей, покоривших свои вершины, нет зависти к тем, кто посматривал на них «свысока». Все они из одной когорты покорителей, команда избранных, и оказаться в этом элитном клубе – честь и вторая по значимости задача в жизни, первая – родиться на свет.Карапетян не ответил на мой вопрос, и я продолжил:– Ты рассчитываешь на меня, на мой опыт в расследованиях, ты даже сделал ставку на меня. Я тоже рассчитывал – на предельную откровенность, а ты скрываешь существенные детали. О связи между тобой, Ритой и Хромченко я узнал только сегодня. Столько времени потеряно… Не забывай и другой момент: ты считаешь, что на кону твоя репутация, я же веду отсчет с конца твоего списка, куда ты воткнул мою никчемную жизнь и постоянно намекаешь об этом. Так я хочу получить ответ на вопрос: тебе что, стыдно стало за твою связь с простым ментом? Или тебя задел факт знакомства с женщиной через посредника?– В тот день я не придал этому значения. Я выбросил Хромченко из головы и больше с ним не встречался.– Или он тебе больше не попадался на глаза.– Не вижу разницы.Я вернулся к первой фотографии, на которой Рита наслаждалась одиночеством.– Так, как она, позируют после продолжительного знакомства.– Как ты сказал?Я заметил напряжение в глазах Карапетяна, и оно было высоким, как будто через них пропустили вольтову дугу.– Я сказал: так, как Рита на этом снимке, позируют после продолжительного знакомства. Ты же утверждаешь, что сделал этот снимок в первый день, едва увидел ее. Если я разложу снимки в обратной последовательности, получится другая картина. Смотри: ты и Рита – вместе, этакое кольцо с бриллиантом. Ты сияешь, она сверкает. И в этом свете Рита демонстрирует внимание на Хромченко. Тот тает, как мороженое, – женщина самого Сержа Карапетяна делает ему знаки! Они встречаются тайно и в Новограде. Рита знает свое дело, и вот уже Хромченко вязнет по уши в любовном болоте. Он принимает предложение убрать тебя с дороги. Как – Рита набрасывает план и шепчет любовнику на ухо: «Нужно только поджечь архив». Понятно, что вина за поджог ляжет на тебя. Но ты на это и рассчитываешь. Ты сам сказал: рейтинг может взлететь в один миг. Стоит только приоткрыть часть тайны: поджог совершил полицейский, и мотивы его поступка тебя лично не касаются. И пока электорат ахает и тянет к тебе ручонки, тот же Кросс подбрасывает в гараж Хромченко улики: второй экземпляр взрывного устройства или его составные части. Но Хромченко переборщил – видать, уже не мог жить без Риты, и спалил здание целиком. Рита запаниковала, ударилась в бега. Кросс нашел беглянку в «Гроте». Там же увидел лоха, на которого можно было повесить убийство. Как тебе такая версия?– Жаль, – посочувствовал своему предвыборному штабу Карапетян. – Жаль, что мы раньше не встретились. Ты помог бы мне одержать победу уже в первом туре.– Все еще надеешься на победу? – хмыкнул я и шагнул к кабине лифта.– Что ты собираешься делать дальше? – окликнул меня Карапетян.– Доказывать свою невиновность, – искренне ответил я.Мне пришлось вернуться, чтобы изложить план действий.– Кто такой Хромченко? Даже ты скрыл от меня такую важную деталь, как его служба в архиве. Мне нужно узнать о нем больше. Расспросить его родственников? – Я покачал головой. – Это все равно что явиться в полицию. Обыск – вот первое, что пришло мне в голову. Осмотр – и есть цель найти что-либо укрываемое или недозволенное, предметы или документы… «Серч визаут уоррант», как говорят англичане.– А как говорят русские?– «Обыск без ордера», – перевел я. – Обыск – следственное действие, и заключается оно в обследовании помещений, участков местности, одежды конкретных лиц. Мы с Кроссом начнем с самого доступного помещения – гаража.– Все еще подозреваешь меня?.. Я-то подумал, что ты просто выговорился.Я пожал плечами, как бы говоря: «Мне все равно, что ты думаешь».А вообще я не «выговорился» – я построил вполне рабочую версию. В ней был только один изъян: Хромченко, погибший во время пожара. Напрашивалось – как по заказу.В лифте мне выпала возможность снять Кросса с очень близкого расстояния и так, что он не заметил, что я его снял. Мне помог сигнал, известивший меня о поступившем сообщении. Я развернул смартфон экраном к себе и объективом к моему напарнику. Он смотрел чуть в сторону, что также сыграло мне на руку.Глава 19ОбыскЭти три визита к Карапетяну не прошли впустую. Я отметил слабые и сильные стороны в охране здания и набросал в голове план проникновения. Для меня проникнуть на какую-либо территорию, в глубь местности или внутрь здания – занятие привычное. Запорное оборудование на двери этого офиса от оборудования двери в подъезде элитного дома отличалось разве что ценой, но не качеством (начинка более разрекламированная, вот и все). Такое оборудование я встретил однажды на двери круглосуточной аптеки: кнопка вызова, переговорное устройство за модерновой решеткой, видеокамера на недосягаемой для вандалов высоте. На таком расстоянии и в таком ракурсе любой человек превратится в головастика.В смартфоне я открыл папку с сохраненными в ней снимками. Их было немного. Меня в первую очередь заинтересовал последний, сделанный мною в лифте. Качество снимка порадовало, на экране изображение Кросса смотрелось стоп-кадром, казалось, нажми на любую кнопку, и экран оживет.Я прикинул реальные размеры лица Кросса. Рыхлое, утяжеленное массивным подбородком с характерной ямочкой, оно равнялось стандартному печатному листу.Очки в золотистой оправе, ватные шарики в нос и за щеки снова изменили мой облик. Администратор кибер-кафе при отделении связи только что не поморщился при виде внушающей неприязнь внешности клиента и жестом руки показал на свободное место, огороженное от других мест матовыми перегородками – невысокими и крепящимися непосредственно к столу, всего мест, оборудованных компьютерами, я насчитал четыре.Подсоединив смартфон к компьютеру, я дождался окончания установки программного обеспечения. Открыв папку в новом устройстве, выбрал изображение Кросса и вывел его на экран. Размер изображения оказался больше оригинала, и мне пришлось уменьшить его. Я вывел изображение на печать, отметив галочкой два экземпляра, и в глубине помещения услышал характерный шум принтера, как будто за окном шел на посадку пассажирский лайнер.Администратор не двинулся с места. Я сам забрал с приемного лотка распечатку и, закрыв все приложения и завершив работу, рассчитался с кибером.Вернувшись в книгохранилище, я надел вязаную шапку, подоткнул под нее изображение Кросса и чертыхнулся: забыл проделать отверстия в его почти что живых глазах.Этот трюк мне хорошо был известен, но на практике испытать его мне только предстояло… На спортивных трибунах можно было наблюдать болельщиков с картонными лицами кумиров. На мгновение эти маски вводили в заблуждение. На большее я не рассчитывал – только пару мгновений. Я не думал, что охранник задержит взгляд на мониторе на секунду дольше.Проделав в маске отверстия и обрезав бумагу по контуру лица, я повторил попытку и подтолкнул снимок Кросса под шапку, закрепив его на голове. Взгляд в зеркало, и мне стало не по себе – ровно на ту секунду, на которую я делал ставку.Такси остановилось за пару кварталов от офиса Карапетяна. Сторонний наблюдатель мог увидеть мужчину лет тридцати с широким утиным носом и припухлыми щеками, вот он поправил очки и вышел из машины, прихватив с сиденья файл-папку.Парковочные места на ночь были огорожены толстой цепью, натянутой между двумя массивными, неподъемными тумбами. Я перешагнул через ограждение и, не останавливаясь, направился по тротуару вдоль здания. Когда до центрального входа осталось пройти десять шагов, я заученным движением подсунул маску под шапку и выровнял ее по отверстиям в глазах. Отличный ориентир в очередной раз порадовал меня. Никакого зеркала не нужно.Дверь. Камера. Кнопка.Я нажал на нее и поднял голову к красному, помигивающему, как индикатор электросчетчика, огоньку. Осечка была невозможна – в какой именно момент накачанный гард обязательно бросит взгляд на монитор. Плохо, если гардов – двое и один из них продолжит наблюдать за ночным визитером. Я дал этому воображаемому гарду пять секунд, чтобы распознать подлог.Дверь открылась, и я услышал стариковское «иду!». Это «иду!» – для Кросса. Чтобы он ни на мгновение не засомневался в расторопности гарда.Он посторонился, лишь бросив взгляд на бумажную маску. Потом впился в нее глазами, и челюсть у него отвисла. Пожалуй, он впервые увидел клон живого существа, вылезшего из приемного лотка…Бодибилдер подарил мне минимум пару секунд. Я шагнул вперед и коронным прямым отправил его в глубокий нокаут. Захлопнув за собой дверь, прислушался и словно погрузился в иной мир.Я один в этом здании. Я внутри тишины, отгородившейся от остального мира звуконепроницаемыми стенами. Мне хорошо знакомо это чувство абсолютного одиночества.Освободив охранника от брючного ремня, я перевернул его на живот, завел ему руки за спину и связал их.Он был вооружен копией пистолета, вписанного в мое удостоверение частного детектива: служебный «иж-71». Забрав у него оружие, рацию и телефон, я привел гарда в чувство.И – увидел испуг в глазах этого бесстрашного парня. Сам Кросс не смог бы вызвать в его душе такое сильное чувство тревоги, как его маска.– Пойдешь со мной! – Мой голос прозвучал низко, с астматическим придыханием Дарта Вейдера. – Если мне не понравится, как ты посмотрел на меня, я тебя убью. Ты один в здании?– Да, – с трудом оторвав от маски взгляд, ответил он.– Еще раз.– Да, я один.– В котором часу заканчивается твоя смена?– В половине девятого. Сменщик приходит в восемь часов.– Тебя контролируют телефонными звонками?– Могут позвонить до одиннадцати, позже – вряд ли. Такого еще не было.Я помог ему подняться на ноги и подтолкнул в спину:– Вперед!Мы поднялись на второй этаж по лестнице.– Где туалет?Он указал направление поворотом головы.Помещение ватерклозета оказалось просторным. Команду «на пол» гард выполнил с небольшим опозданием, тем не менее распластался на полу лицом вниз. Я расстегнул куртку и вытянул регулируемый понизу шнурок. Его длины как раз хватило для того, чтобы связать противника на полное обездвиживание: петля на запястье, перехлест через шею и узел в голеностопных суставах при согнутых ногах. Малейшее движение ногами и руками, и петля сдавит ему горло.Я вернулся в холл. Плазменная панель. Широкий диван и низкий столик перед ним. Пульт, истосковавшийся по умелым рукам претендента.Довольно узкий коридор неожиданно закончился другим холлом, и оба они, соединенные рукавом, формой походили на гантель.Вот и кабинет Карапетяна.Не меньше минуты я изучал сейф… Не стоило тешить себя надеждой, что сумею открыть его. Мне пришлось довольствоваться содержимым ящиков стола.Информация. Всю свою сознательную жизнь я работал с информацией. Даже когда наносил штрихи на чистый лист бумаги. Информация – это мой хлеб. А сейчас она – моя жизнь.Дверца стола, за которой обычно скрываются выдвижные ящики, была закрыта. Обычно ключ от ящика не вешают в одну связку с ключами от квартиры, он должен быть под рукой, скорее всего, в центральном ящике.Я выдвинул его наполовину. Скомканный носовой платок, очки с залапанными стеклами, набор шариковых авторучек, точилка, наручные часы «Ситизен», горсть мелочи… И ни одной бумаги. Я же надеялся, что найду здесь записную книжку с контактами Карапетяна, правда, отдавал себе отчет, с каким обилием адресов, фамилий, телефонных номеров мне предстоит иметь дело. Мои потребности были пропорциональны отрезку времени, которым я располагал: всего несколько часов. Сейчас – половина десятого вечера. Раньше половины десятого утра Кросс не появлялся, значит, у меня ровно двенадцать часов.Я нашел ключ под носовым платком. Идеальное место хранения ценностей. Не каждый отважится дотронуться до соплей кандидата в мэры.Я открыл дверцу. За ней, как и предполагалось, четыре ящика.Осмотр я начал с верхнего. Он под завязку был забит чистой бумагой. Три непочатые пачки и одна начатая. Я не удивился бы, если бы стол принадлежал секретарю…Второй ящик. В нем множество папок с документами. Договора, акты и прочее. Я пробегал глазами шапки, а если таковых не было – смотрел реквизиты. Перебрал все документы, потратив на это двадцать минут. Неплохой результат. Польза от него очевидна: мне осталось меньше работы.В третьем ящике на стопке бумаг и конвертов лежал газовый пистолет «Вальтер». Я вынул стопку целиком, вместе с пистолетом, и разобрал ее на поверхности стола.Корреспонденция Карапетяна. В основном в конвертах формата А4, в большинстве своем – конверты мелованные. Среди них выделялись два конверта желтого цвета. Лично я предпочитал белым именно желтые. Этот цвет означает внимание, и содержимое в таком конверте соответствует упаковке, и никакого специального знака или пометки не нужно.Оба конверта – незапечатанные, непогашенные, значит, до адресата не дошли. А вот и адрес: улица Феоктистова, дом 37, квартира 6. ХРОМЧЕНКО Екатерине Александровне.Я понял все еще до того, как открыл конверт и взглянул на содержимое.Понял, почему Карапетян был так убедителен, когда лгал мне. В правдивой истории он только поменял роли, ничего больше менять не стал. Не Хромченко познакомил Карапетяна с Ритой, а Карапетян представил капитану свою даму. И как он это сделал!.. Случайно столкнувшись в дверях с капитаном полиции и выяснив позже, что тот работает в архиве ГУВД, Серж срочно вызвал в Сочи свое «тайное оружие». А как отыграла Рита! Капитану полиции оказывала внимание не просто красивая женщина, женщина самого короля по экспорту леса. Проверенная. С пробой. Лучше не бывает. И все же она оказалась фальшивкой. Подлинным являлся лишь ее портрет, созданный мною на самом странном холсте…Карапетян прокололся только раз, в самом начале: Хромченко представился ему по полной…Конверт этот – с защитной пленкой на клеевой стороне. Девственно чистый конверт с грязным содержимым.Первый снимок. На нем Рита в знакомой мне позе. Голова чуть повернута к партнеру, рот приоткрыт… Хромченко – мускулистый, сильный парень. Ему бы подошла роль жиголо. Но нет: «Хороший семьянин, любящий отец». Он не мог вычеркнуть эти строки из своей характеристики, а значит, из жизни. Он любил свою жену, дочь.Жена не получила этот желтый конверт, символизирующий откровенное содержание. Это значит, капитан согласился на условия, выдвинутые Сержем.Возможно, разговор состоялся здесь, и в беседе принимали участие трое: Хромченко – с одной стороны, с другой – сам Карапетян. Кросс – это машина для устрашения, и конверт с откровенным содержимым в его руках – как хлопушка для киллера. Нет, такой деликатный вопрос, как шантаж, Карапетян взял на себя. Он – первая и последняя инстанция, «альфа», замкнутая сама на себя.Они договорились. Хромченко решил вопрос с архивом, но компромат забрать не успел. Другое просто трудно представить, другое лежало вне моего информационного поля.Второй конверт. Точно такое же, как и в первом, содержимое, дубликат. Адресат – другой. Средняя школа № 18, ХРОМЧЕНКО Анастасии, 3 класс «А». Адрес отправителя: «Школа изящных искусств». По всей видимости, дочь Хромченко посещала эту платную школу. И однажды на уроке классный руководитель вручил бы ей этот конверт. Она открыла бы его, не успев загородить снимок от соседки по парте. Такого позора, такого отношения к себе и матери девочка отцу никогда не простила бы. Кто знает этих тинейджеров? Она могла подняться на крышу высотки и, выражая протест, свести счеты с жизнью.Почему Карапетян не избавился от этих снимков? Может быть, я ошибся, и Серж не рискнул использовать это оружие против офицера полиции? Только такой точной, на относительно долгую перспективу работой не разбрасываются, она дорого стоит.Так почему Карапетян не избавился от снимков? Ответ лежал в плоскости грязного носового платка: почему он в ящике стола, а не в корзине для грязного белья? Я думаю, Серж не распрощался с идеей добить вдову и дочь Хромченко уже после свершившегося двойного предательства и его смерти. И это было единственное разумное объяснение.Я забрал оба конверта. К их содержимому не хватало того «сочинского портфолио», которое вкупе с этими снимками косвенно указывало на работу по подрыву авторитета капитана Хромченко. Снимок мертвого Хромченко – это финал драмы.Серж не мог далеко убрать «сочинское портфолио», и я нашел его в нижнем ящике стола.Мне сегодня повезло. Но везет тому, кто везет.Я уходил, почерпнув здесь очередную порцию информации, и с думами о том, что же это такое – информация?Информация, с которой я имел дело, была ограничена снимками – с места пожара, с жаркого черноморского побережья, с уютного гостиничного номера. Я снова и снова «узнаю себя через трудное терпение думать об одном и том же». Это очень, очень трудно – думать об одном и том же.Глава 20Приключения итальянцев в РоссииЯ не стал баловать себя разнообразием приемов, явился в ресторан за полчаса до закрытия.Столики заняты на треть. Через пятнадцать– двадцать минут в ресторане не останется ни души.Карло Моретти, одетый в привычную для него безрукавку, стоял ко мне спиной, и я привлек его внимание тихим свистом. Итальянец повернулся ко мне, и недовольство на его лице сменилось страхом. Через мгновение он посмотрел поверх моей головы…– Не думаю, что твой босс примчится сюда с дробовиком. Столько клиентов…– Зачем ты пришел? – разлепил рот Карло. – Мне нечего тебе сказать.– Я и так знаю достаточно.– Достаточно для чего?– Для того, чтобы упрятать тебя за решетку.– Меня? – Карло мастерски изобразил удивление. – За что?– За соучастие в убийстве. Налей мне водки – лучшей, что у тебя есть, и послушай, что я скажу.Карло секунду подумал, прежде чем наполнить рюмку желтоватой жидкостью и бросить «за счет заведения». Наши вкусы не совпадали. Лучшей водкой он считал ту, которая была накачана ароматизаторами, я же предпочитал классическую, «белую», как называл ее мой отец.Карло поторопил меня, едва я сделал глоток, и передернул плечами:– Ты что-то хотел мне сказать.– Извини – эта лимонная гадость не уступает сальвинорину, который ты мне однажды подмешал. – Я наконец-то перешел к главному. – Как нередко это бывало, в тот вечер в ресторан пришел Кросс. Обычно он ужинал, но в этот раз у него были другие планы. Я думаю, это ты позвонил ему, выполнив его инструкцию, и сказал всего два слова: «Она здесь».– Я не понимаю…– Не отчаивайся, Карл. Как раз начинается самое интересное. Для чего Кросс искал в этот вечер Риту, тебя, понятное дело, не интересовало. Забегая вперед, скажу: он искал ее для того, чтобы убить. Она работала на Кросса, выполняла его самые грязные задания. – Я вынул из кармана первый снимок и бросил его на стойку. (Потом я положу перед ним второй, третий…) – Это Рита. Человека, который обнимает ее, не узнать невозможно. Он мило улыбается с транспарантов, установленных на каждом перекрестке. Если ему улыбнется фортуна, он станет главой этого города. Здесь тоже Рита. Наверное, ты впервые видишь ее обнаженной. Ее обнимает капитан полиции. И это тоже он – только сверху. Вот еще одно его изображение. Капитана трудно узнать – он сильно обгорел, но это он. Вот еще одно обгоревшее тело, еще. Всего их шестьдесят. Но вернемся к капитану, который попался в «медовую ловушку». Он получил приглашение от кандидата в мэры, и вот они одни в просторном кабинете. Карапетян включает телевизор – поверь мне, он, как никто другой, умеет обращаться с пультом – и заставляет капитана досмотреть ролик до конца, чтобы тот имел четкое представление о самочувствии своей жены и дочери, чувствах сослуживцев, родственников, знакомых и соседей, если все они познакомятся с этим трейлером. Сейчас модно выкладывать снимки и видео в Интернет, где они расходятся как горячие пирожки. В нашем мире все люди снимают на любительские, полупрофессиональные камеры и камеры с приставкой «про», что придает им особое значение. Тотальная слежка друг за другом – но многие этого не понимают, Карл, выкладывая снимки личного характера для общего пользования и обмениваясь фото и видеоинформацией.Потом Серж дал капитану время подумать и подготовить ответ. Что было дальше – ты знаешь. Как говорят американцы, был большой БУМ. Удары пожарного колокола, вой «Скорой», крики раненых, молчание убитых. Я не оговорился, Карл, – убитых. Рита, по сути, оказалась исполнителем этого чудовищного преступления. Карапетян классифицировал ее как свидетеля номер один и приказал Кроссу убрать ее. Разумное решение. Будь я на месте кандидата в мэры, поступил бы так же, как он.Я оглянулся. Рядом с нами по-прежнему никого не было, и я продолжил:– Вернемся к тому памятному вечеру. Кросс вошел в ресторан через заднюю дверь. Если ты снова посмотришь поверх моей головы, ты увидишь вертикальные жалюзи. Если бы Рита была одна, громила бы шагнул в зал, не мешкая. Но к этому времени она составила компанию человеку, по виду которого никак не скажешь, что он что-то значит. Это не так, Карл.Ноутбук стоял на витринной полке, словно был образцом для рекламы или продажи. По тому, как Карл безропотно подчинился и поставил ноутбук на стойку, развернув его дисплеем ко мне, мне стало понятно: он выслушает меня до конца, как тот капитан досмотрел до конца ролик интимного содержания.Я набрал в поисковой строке адрес сайта. В карте сайта, расположенной в самом низу страницы, выделил сноску «архив» и, когда страница открылась, уже в поисковой строке на этой странице ввел дату. Из десятка ссылок я выбрал одну и кликнул по ней, после чего повернул ноутбук к Карло. Он глазами спросил у меня: «Что здесь?»– Не льсти себе: ты не увидишь себя ни сверху, ни снизу. Просто смотри.Он безропотно подчинился.Во-первых, Карло увидел роскошный Екатерининский зал Московского Кремля. Во-вторых, одетого с иголочки, гладко выбритого, с неподдельной улыбкой человека, за которым прочно закрепилось прозвище Серый кардинал. Он повторил часть своей речи, обращенной к залу, словно для самого Карло Моретти. «Я уже говорил, что мощь, безопасность нашей страны невозможна без гражданских лиц, которые рука об руку с военными ведут беспощадную борьбу с преступностью…» Глава кремлевской администрации умолк, предоставляя микрофон кремлевскому диктору: «Орденом «За заслуги перед Отечеством» II степени награждается Баженов Павел Ильич».По глазам Карло я понял, какой кадр этой бесценной для меня ленты он смотрит. Лично я не мог его забыть, тогда я чувствовал себя олимпийским чемпионом.Но это был еще не конец. В зале снова прозвучал торжественный голос ведущего:«За укрепление законности и правопорядка, за проявленные отвагу и мужество орденом «За заслуги перед Отечеством» II степени награждается Аннинский Виталий Валерьевич – посмертно. Награду получает вместо награжденного Баженов Павел Ильич».– Он преступил закон, – тихо сказал я.– Кто? – не понял Карло, впечатленный увиденным.– Мой друг, Виталий Аннинский. Он был полицейским, он же – организатор наркотрафика из Таджикистана. Никто тогда еще этого не знал. Я убил его. Так вышло. Но так было лучше для него, для его семьи, для меня, для его сослуживцев.Я допил водку и вернулся к теме разговора:– Помнишь, что я тебе сказал в самом начале?Карло молча пожал плечами.– Я сказал, что засажу тебя за решетку. Пока ты слушаешь меня, думай только об этом. Кросс спросил тебя: «Кто это с Ритой?» Ты ответил, не скрывая пренебрежения: «Так себе. Пришел по акции». Явиться по акции означает вырезать из газеты купон и получить скидку на хлеб и зрелище. С точки зрения Кросса, такие люди заслуживают презрения. Ты даже убедил его в этом: «Рисовальщик». И ты попал в точку, Карл: я неплохо владею пером и карандашом, но живописец из меня никакой. Ты помог Кроссу сляпать мой образ, добавив важную деталь: «Здесь он проездом». И в эту минуту в голове Кросса начал созревать план. Убить Риту и избавиться от трупа – это одно. Убить и подставить под убийство другого человека – другое. Он ухватился за этот шанс. Дал тебе наркотик и велел подмешать в вино. Может быть, ты вяло запротестовал, но Кросс – не тот человек, которого можно засыпать вопросами. Он и на один-то с трудом даст ответ. Он – человек дела. Ты шприцевал бутылку, Кросс прикидывал, может быть, вслух: «Рисовальщик выпьет больше, значит, отрубится быстрее. То, что нужно». Когда я сделал глоток отравленного вина, Кросс отметил время: через полтора часа у меня начнет заплетаться язык, еще через полчаса я не смогу отличить Кросса от Риты. Пойдет ли она со мной? Кросс в этом не сомневался, во всяком случае, надеялся, и фортуна его не подвела…Моя способность сопоставлять показания, сравнивать вещи между собой, подгонять воображаемые детали к действительным событиям и наоборот помогла мне реконструировать события той ночи. И я представил их так четко, будто всюду следовал за Кроссом, и не сомневался ни в качестве образов и сцен, ни в их объективной действительности.– Кросс проследил за нами. Толкнул плечом дверь запасного выхода, и вот он уже внутри гостиницы, но пока что за дверью моего номера…И в моей голове прозвучал голос Риты: «Это я… Помнишь, ты рисовал меня в ресторане?» Я вспомнил ее вьющиеся волосы, матовую кожу. Я целовал ее тонкую шею и высокую грудь, опьяненный желаниями… Потом… потом оставил ее одну и ушел в ванную. Я смотрел на свое отражение в зеркале и силился понять: что происходит? Раскрасневшаяся и возбужденная, отравленная сальвинорином, она снова появилась у меня за спиной, сама потушила свет в ванной, и мы вернулись в темную комнату. Я выпил из рук Риты рюмку. Она поманила меня за собой. Я вполз на кровать – в этот раз лишь затем, чтобы отрубиться.– В комнату входит Кросс, – продолжил я после непродолжительного молчания. – А может быть, он давно здесь, сидит в темном углу и, зная, как действует на организм человека шалфей предсказателей, дожидается своего часа… Он убивает Риту – одним-единственным, но ужасающе точным, рассекающим ударом в шею. Вкладывает нож в мою руку. Ненадолго, только чтобы оставить на нем мои отпечатки. Поворачивает тело Риты на бок, укрывает одеялом, раскидывает ее волосы по подушке. Шарит в ее сумочке, забирает документы и ключи от машины, чтобы потом отогнать ее в надежное место. Уходит.Я сделал паузу.– Ты, Карл, сейчас думаешь: какой срок тебе грозит за соучастие в убийстве одного человека? Ты узко мыслишь: твоя проблема в шестьдесят раз больше. Ровно в шестьдесят раз. Именно через эту призму посмотрят на тебя двенадцать присяжных заседателей, – задавил я его цифрами.– Ты блефуешь!– Мне-то это зачем?– Значит, от меня тебе ничего не нужно?– Ты можешь сообщить Кроссу о нашей сегодняшней встрече, но тогда у тебя не останется шансов. Помни, кто я, и ты услышишь замолвленное за тебя словечко.Мне казалось, я неплохо, совсем неплохо надавил на «административный рычаг». Этот красивый, торжественный, неповторимый, личный момент я хранил рядом с вымпелами, грамотами, кубками и только сегодня вынес его, и он мне послужил защитой.– Ты уедешь, а я останусь, – погруженный в свои неспокойные мысли, проговорил Карло.– Дай мне довести дело до конца, Карл. Я веду честную игру, – повторился я. – Не сегодня, так завтра Кросс уберет и тебя. Ты свидетель, и ты можешь дать против него показания. Моя задача – спасти тебя, что я и делаю. Зачем? Затем, что ты – единственный, кто может спасти меня от веревки. Мы нужны друг другу. Понимаешь, о чем я говорю?– Ты в бегах, тебя ищут, – оказывал сопротивление итальянец.Я кивнул, соглашаясь с Карло, и глянул на часы: до закрытия ресторана осталось пять минут; в зале – не больше десяти человек, из них трое – за стойкой бара.– Меня могут взять здесь и сейчас. И первое, что сделает мой столичный адвокат, – это допросит тебя как свидетеля. Тогда тебе точно не жить.Карло налил мне еще водки. Я отказался.– Что я должен сделать? – сдался он наконец.– Передай Витторе: в этот раз пусть он не посылает Орсо следить за мной. После нашей стычки Орсо проследил за мной до «Тиффани»? Он доложил Витторе, а тот позвонил Кроссу?– Зачем спрашиваешь, если и так все знаешь?Я кивнул, получив ответ на последний вопрос: как Кросс обскакал целый табун взбесившихся от моей выходки оперативников? Ему просто назвали адрес гостиницы.Глава 21«Идентификация Борна»В этом книгохранилище я тщетно пытался поймать ауру Риты… Она где-то здесь. Она ускользает от моего внимания. Я «открещиваюсь» от определения «дух» и пытаюсь представить себе призрак, может, поэтому она избегает контакта со мной?..Такие мысли могли зародиться только в таком, как это, месте. Здесь мой мозг и чувства работали по принуждению. Я как будто шел по тоннелю в надежде увидеть в его конце свет.Я сидел на диване, ощущая на спине тепло вмонтированных в стену батарей и буквально весь превратившийся в слух, поэтому даже не вздрогнул от резкого щелчка дверного замка. В ровном темпе приподнялся на диване и, распластавшись на его спинке, не спускал глаз с двери. Только они, блестевшие в полутьме, могли меня выдать.Дверь открыла другая рука, не Кросса. Тот был груб по натуре, и эта его черта заставляла других прикидывать возможные последствия от столкновения с ним. Эту дверь Кросс открывал на раз-два, а сейчас ключ в замке провернулся с заметной паузой: раз… два. Дверь приоткрылась, выпуская дежурный свет на улицу, и в помещение вошел человек.Это был мужчина лет тридцати с небольшим, моего телосложения. Он задержался под лампой на пару секунд, оглядывая помещение и напрягая слух, тем самым дал мне время рассмотреть его и оценить его экипировку. Черная вязаная шапка надвинута на глаза, на бескровном, как мне показалось, лице выделяется крохотная бородка клинышком. Кожаная куртка расстегнута до середины груди, открывая на обозрение темный свитер. Черные спортивные брюки заправлены в полусапожки. Можно сказать, одежда была подогнана под него и не мешала ему свободно и бесшумно передвигаться, я также отметил такую деталь, как застегнутые и плотно обжимающие кисти обшлага куртки. И последняя деталь одежды – кожаные перчатки.«Ну, что скажешь про него, Пашка?» – прозвучал в голове голос тренера. Этот парень как будто сошел с экрана и на манер последнего киногероя выискивал среди зрителей свою жертву. «Не знаю, что и сказать, тренер. Парень похож на профи».Профи тем временем обошел помещение. И по тому, как он двигался и фиксировал свой взгляд на отдельных предметах, становилось понятно: здесь он впервые. ОН ВЫПОЛНЯЛ ИНСТРУКЦИИ, и в этих указаниях на первом месте – расположение предметов. Сейчас он сравнивал реальную картинку с той, что сложилась в ходе инструктажа в его памяти, и сложившийся порядок вещей стал для него «флажком», особой меткой. Он подошел к стеллажу и только там, достав из внутреннего кармана куртки фонарик, включил его.Я тоже любил порядок вещей, и знакомство с Ритой только утвердило во мне эту тягу.Ночной гость открыл первую коробку, освободил ее от диска, а потом от обложки, и все это положил на стол. Глянув на фотографию, отправил ее в карман куртки. Вложив в бокс обложку и диск, вернул его на полку. Затем выборочно взял из середины еще один бокс, и все повторилось сначала. Ну что, удовлетворится он двумя попытками или последует истине: все, так или иначе, происходит трижды, любое дело завершается не с первого или второго, а только с третьего раза? Итак, он забрал еще одну, третью фотографию. У меня после этого зародилось подозрение: вдруг он и дальше продолжит щелкать коробками и шелестеть обложками? Но нет. Он вынул из кармана полиэтиленовый пакет и начал складывать в него коробки с дисками: первую, вторую, третью. Оставшиеся стали заваливаться на образовавшуюся пустоту, и ему пришлось поправить ряд, наклонив его в другую сторону. Наконец последний бокс перекочевал в сумку.Я не зря зациклился на этой мышиной возне: я снимал эту возню на смартфон, пристроив его на спинке дивана, а для меня это что-нибудь да значило. Дальше я смотрел на ночного гостя глазами сценариста. Вот что-то изменилось в поведении этого человека. Его движения стали замедляться, как будто его мозг отключил этот процесс и подключил другой. Мне было знакомо это чувство, и я мог точно сказать: что-то насторожило его. Вот этот миг его возвращения в реальность. Он действовал безошибочно, как сканер. Вынув из кармана фотографию, снял со стеллажа первый бокс.КРОСС перепутал снимки.Снимок ХРОМЧЕНКО оказался не на своем месте.Он резко развернулся – и вовремя: я уже был в шаге от него и выбросил вперед правую руку. Таким вот прямым я досрочно, техническим нокаутом, одержал победу в финальном поединке, проводившемся в рамках Министерства обороны. Этот парень тоже брал кубки. Времени и возможности уклониться от убийственного удара у него не было. Он подался назад, заваливаясь на стол, чем смягчил удар. Я достал кулаком его подбородок, но этот удар оказался слабее джеба. Мой противник хоть и пропустил прямой, завалившись на стол, но получил и преимущество. Успев поджать под себя ноги, он, опираясь спиной о крышку стола, ударил меня в грудь обеими ногами. Замаха у него не вышло, и удар больше походил на толчок. Так что, в плане киксов мы с ним сравнялись.Я обрел равновесие, лишь отступив на пять-шесть шагов. Он же, снова подтянув колени к подбородку и сложившись, как перочинный ножик, распрямился с силой и скоростью выкидного ножа, демонстрируя свое главное оружие – ноги. Шаг вперед, ложный замах правой ногой и ею же – по-настоящему сильный. Я едва успел убрать голову, а мой противник сумел опустить ногу и, крутнувшись на ней же, снес меня с ног обратной подсечкой.Этот удар оказался таким мощным, что мои ноги взметнулись кверху и я приземлился на лопатки, в следующий миг моя голова по инерции ударилась о пол. Свет на мгновение померк перед моими глазами, а в следующую секунду мне пришлось уйти от противника перекатом, и в то место, где находилась моя голова, со страшной силой ударил ботинок. Скорость, с которой передвигался мой противник, не позволяла мне подняться с пола. Он гнал меня к стене, откуда мне одна дорога – на потолок. Он прихлопнет меня, как муху.Локти мои наткнулись на что-то мягкое. Ковровая дорожка! Я уже лежал на ней, осталось только, чтобы на нее хотя бы одной ногой ступил мой противник. Он не дурак, однако в пылу борьбы мог пропустить такую важную деталь. Мне бы не пропустить момент атаки. А вот и он. Я перекатом ушел в сторону, и прихватывая обеими руками дорожку, рванул ее на себя. Ноги моего соперника поехали в мою сторону, а сам он как будто – в другую, такое у меня сложилось впечатление. Он снова оказался на ногах и снова ринулся в атаку. Но я встречал его уже в своей левосторонней стойке.Удар ногой, которым можно было выбить пробку из винной бочки, цели не достиг: я успел увернуться и, оказавшись сбоку от соперника, отвесил ему хук – как и положено, согнутой в локте рукой с близкой дистанции. Благодаря повороту корпуса и переносу центра тяжести он оказался неожиданно мощным. Моему хуку позавидовал бы сам Томми Моррисон, отправивший в нокаут не один десяток боксеров. Одним ударом я переломил ход боя.И вот теперь, когда мой противник по-настоящему проникся моим ударом и, пошатываясь, разворачивался ко мне лицом, я, не забегая вперед, положил победу к себе в карман. Он действительно был профи и рассмотрел во мне панчера-нокаутера (это когда я ползал по полу, он видел перед собой червяка). Я не стал тянуть время. Впрочем, надо отдать ему должное, и он тоже. Я буквально влетел на средне-ближнюю и накатил ему с обеих рук под разными углами. Мне не стоило с ним клинчевать, и я отпрыгнул назад. Он дал мне отдохнуть за парой ударов ногами и снова был вынужден подпустить ближе. Книгохранилище превратилось для меня в настоящий ринг. Я провел наработанную до автоматизма связку: крюк в печень и тут же левый апперкот. И не понял, почему мой противник не на полу. Обычно после таких ударов рефери считает до десяти и прекращает бой: «Аут!» Мне не стоило наносить ему даже вот этот джеб левой, не говоря уже о последующем прямом в голову. Мой противник стал быстро пятиться, как раз к той стене, к которой хотел загнать меня. Ноги его подкосились, руки повисли вдоль туловища, а он все стоял. У меня мурашки побежали по спине… когда он вдруг упал, как будто его снесли подсечкой. Я подошел ближе, все еще держа одну руку в защите, и отвел глаза. Язык не повернулся назвать это нокаутом. Парень был скорее мертв, чем жив.Мне понадобилась минута времени и глоток воды, и я снова пришел в норму.То, что я принял за полусапожки, на самом деле оказалось хайкерами, а манжеты на спортивных брюках были с резинками, что, в общем и целом, походило на заправленные в сапоги брюки. Это были классные ботинки, разработанные для походов по пересеченной местности. Я сравнил их с профессиональным инструментом и оказался недалек от истины. Обладатель этих хайкеров передвигался так же легко и уверенно, как хоккеист на льду. Подвернуть в них ногу – это нужно умудриться.Я засмотрелся на рифленую подошву и даже не заметил, как она отдалилась от меня, а потом приблизилась. Свет погас. Занавес.Мне снилось что-то ужасное. Я в плену. В углу самого темного и сырого помещения, которое только можно себе представить. Я связан особым способом, при котором любое движение руками или ногами непременно перекроет мне кислород. Кто-то подносит к моему лицу раскаленную кочергу. Я готов ответить на любой вопрос, открыть самую страшную тайну. Но нет, кочерга – инструмент в руках палача, и ему от меня ничего не надо. Крик застрял в горле. Раскаленный до малинового цвета металл уродует мне лицо. Сначала одну щеку, потом другую.И только эта невыносимая боль вырвала меня из кошмара. Но бросила в другой: Кросс, занесший руку для очередного удара, походил на маньяка-убийцу из «Кошмара на улице Вязов», прорвавшегося в реальный мир.– Очухался?.. Эй! Очухался, я спрашиваю?Я пробормотал что-то нечленораздельное: губы мои припухли и саднили.Кросс помог мне встать на ноги. И первое, что я сделал, – это бросил взгляд на настенные часы: половина пятого утра.– Рассказывай, что и как, – потребовал Кросс.– Я ничего не скажу, пока не услышу: почему ты здесь так рано?– Кое-что случилось. Рассказывай, – снова потребовал напарник.– Не знаю, с чего начать… Я лежал и думал: в снимках, которые Рита хранила в боксах, ничего криминального, их копии можно найти в сети, в частности на «чкаловском сайте». – Я вдруг хлопнул себя по лбу и кинулся к дивану. Смартфон стоял на ребре – так, как я его и поставил. – Может, тебе лучше посмотреть?Кросс впился глазами в дисплей…Он не стал комментировать поединок, часть которого осталась за кадром, но накал борьбы мог оценить по качественному звуку. Мне же, в отличие от него, комментарии вставлять все же пришлось.– Не зря я зациклился на этих снимках. Для кого-то они представляют ценность. Видишь, ему некогда потрошить все коробки. Сорок коробок, по двадцать секунд на каждую, в общем получается тринадцать минут. Это много, очень много. Он и так потерял целую минуту на первые три бокса. Остальные не стал проверять, просто смахнул их в сумку.– Это так важно?– Смотри, смотри – что-то его насторожило. Он вынимает фотографию и снимает со стеллажа пустой бокс. Ты перепутал снимки. Снимок Хромченко оказался не на своем месте. Нарушенный порядок вещей для него – сигнал опасности. И слово «ловушка» оказалось не на последнем месте.Стоя позади Кросса, я, не контролируя дыхание, шумно дышал ему в ухо. Он этого не замечал. Его, как и меня, захватил поединок. Казалось бы, он завершился в мою пользу: я обыскиваю труп, как вдруг получаю удар, который меняет местами живого и мертвого. На экране я наблюдаю, как поспешно ретируется мой противник, подхватывая сумку. Дальше – статичная картинка. И только сейчас смартфон квакнул, требуя подзарядки.– Хорошо, что ты догадался обыскать его, – снизошел до похвалы напарник. – Значит, ни документов, ни наколок, ни хрена, только бабки. Похоже, с ним рассчитались, и это половина суммы, – предположил Кросс. – И он не рядовой урка.– Скорее – военный, наемник, – выдвинул я свою версию. – Из тех, кто берется за любую работу. Как и в случае с Ритой, у этого парня не оказалось документов, сотового телефона, кредитки, только несколько тысячных купюр, перетянутых резинкой…– Странно, не находишь?– Странно, что он остался жив. Было бы закономерно, если бы он, как Рита, умер у меня на руках. Миссия, возложенная на него, не предусматривала ношения документов и других вещей, относящихся к списку идентификации личности, – продолжал я. – Вполне вероятно, поблизости его поджидал в машине напарник, и сигнал тревоги для него – истечение контрольного времени. Он ждет десять минут. Начало одиннадцатой – и он жмет на газ. Это не говоря уже о других сигналах – вой полицейской машины, любой другой, кроме дежурного, свет в окнах книгохранилища, наконец, появление в дверях любого другого человека. Этот парень – сабатер, диверсант, агент, одиночка, по сути, и на задание пошел «голым». И этот саботажник, и те, кто стоит за ним, – серьезные люди.– И это все, что ты думаешь об этом?Кросс не умеет читать чужие мысли и уж тем более переводить на свой лад чужие чувства. Темный человек, что-то высматривающий в потемках чужой души. Это ли не интерпретация «черного квадрата»?– Тебе этого мало? – искренне удивился я.– Где твои ключи?Я похолодел. Подошел к вешалке, сунул руку в карман куртки и облегченно выдохнул: «На месте».Теперь настала моя очередь спросить Кросса, что его привело сюда.– Кто-то вломился в офис Сержа, перевернул там все вверх дном. По описанию охранника, похож на этого чудика, только в картонной маске…– Деда Мороза? – прикинулся я дурачком.– Нет, блин, пасхального зайца!– Серьезно?– Заткнись! – прикрикнул на меня Кросс, решив сохранить детали проникновения неизвестного в офис Сержа. Он переложил деньги, перетянутые резинкой, в карман своей куртки и сказал: – Кто-то что-то ищет, и нам нужно его найти.Я сумел подавить еще один вздох облегчения: я снова в деле! У меня появилась куча времени, хотя еще вчера счет шел на часы.Кросс вывел меня из состояния легкой эйфории вопросом в лоб:– Если бы ты убил его, что бы стал делать?– В первую очередь – сообщил бы о происшествии тебе, – мгновенно отозвался я. – Я вижу, как мы грузим труп в твою машину и сбрасываем его в проходном дворе.– Для чего?– Для того, чтобы уже сегодня, в крайнем случае завтра, узнать из СМИ имя «человека в проходном дворе». Обычный репортаж, я слышал сотни таких. «Вот здесь, во внутренней части арки, сегодня в пять часов пятнадцать минут утра одним из местных жителей был обнаружен труп мужчины, на вид лет тридцати, одетого в черную кожаную куртку, ботинки с рифленой подошвой, спортивные брюки, черный вязаный свитер под горло. Особые приметы – бородка клинышком. Если кто-нибудь узнал по приметам этого человека, просьба – немедленно позвонить в полицию или явиться лично в ближайшее отделение. Вероятнее всего предположить, что убийство произошло с целью ограбления: полиция не обнаружила при нем документов, мобильного телефона, денег. Смерть, по предварительной оценке следователя, наступила в результате перелома шейных позвонков. Также на лице трупа имеются многочисленные кровоподтеки. Как продвигается следствие, что стало известно на эту минуту, мы спросим у сотрудника пресс-службы ГУВД Новограда».Я сделал паузу и повторился:– Он или тот, на кого он работал, знал Риту. – Эта связь фактически установлена, и через эту связь возможно выйти на убийцу Риты.– Мы тоже кое-что предпримем, – скрипнул зубами Кросс. – Под лежачий камень вода не течет. – И добавил, понизив голос: – Если бы я точно не знал, что Рита мертва, клянусь, я бы подумал, что это она прислала сюда саботажника!– Вот видишь, – выразительно намекнул я на кроссовское: «Кто-то что-то ищет, и нам нужно его найти».Глава 22Как по заказуКросс из напарника превратился в подельника. Он сказал: «Давненько я не ходил на дело». Будем считать, я его выручил, и он в ближайшие час-два развлечется по полной. К дому Хромченко мы подъехали на машине Кросса. Вместо того чтобы оставить ее хотя бы за углом, он припарковал ее в десяти метрах от гаража. Наверное, действительно давно не ходил на дело. Но это его дело. Единственно толковое, что он сделал, так это заляпал снегом номера машины и вручил мне хэбэшные перчатки с напылением, чтобы не скользили.Гараж был закрыт на два замка. Кросс взял на себя навесной, мне же достался внутренний – реечный. Напарник достал из багажника болторез с метровыми ручками, и я уступил ему место. Губки ножниц обняли дужку замка, и Кросс свел рукоятки вместе. Щелчок известил нас о том, что дужка перекусана, и я, будучи на подхвате, вынул замок из проушин. Кросс убрал чудовищный инструмент, при виде которого у меня заныли зубы и онемели пальцы, и я приготовил свой нехитрый набор: молоток и щепку. Я не раз открывал реечные замки таким инструментом, и еще ни разу он меня не подвел. Вставив щепку в прямоугольную скважину, я несильными ударами молотка начал забивать ее внутрь, и она, продвигаясь и расщепляясь в пазах ригеля, постепенно сдвигала его в сторону, выполняя роль одноразового ключа.– Готово!– Лихо! – не удержался от похвалы в мой адрес Кросс.Он распахнул дверцу, вмонтированную в створку ворот, и пропустил меня вперед. Потом и сам вошел, низко пригнувшись и плотно прикрыв за собой дверь.– Не стоит этого делать, – предостерег я его. – Нас легко запереть здесь, просунув в проушины хотя бы толстую проволоку.– Ты прав.– Подложи под дверь какой-нибудь упор.– Сейчас.Кросс использовал в качестве упора стальную полоску, которую нашел на стеллаже, и закрыл дверь. Она не дошла до металлический коробки всего на сантиметр, но эта щель послужила нам гарантией.– Что ты надеешься здесь найти?Я уже отвечал на этот вопрос, и мне пришлось повториться:– Если мы обнаружим бензин в жестяной упаковке, с уверенностью пятьдесят на пятьдесят сможем сказать: Хромченко причастен к поджогу. Если бы я готовил поджог, имел бы запас. Плюс тренировка. Я больше чем уверен, что Хромченко испытал взрывное устройство, фактически бесшумное, цель которого – воспламенить горючую жидкость. Но в каком месте – вот вопрос. Второй вопрос: кто заказчик. Надеюсь, разберемся и с этим.– Это не Серж, – начал было Кросс, но я перебил его:– Делом давай заниматься.Почему Серж в лице Кросса дал мне карт-бланш (буквально копать под него) – для меня не загадка. Дело, которое они могли закрыть в любую минуту, получило дополнительные обороты, и эта пара кинулась искать сообщника Риты. Я помогал им и себе, отдавая отчет в том, что дополнительный период имеет ограничения по времени.Здесь, как я уже сказал Кроссу, я надеялся найти доказательства причастности Хромченко к поджогу. И вот что интересно: если Кросс уничтожит улики, он укажет на Сержа как на заказчика. «Посмотрим», – сказал я себе.Мы включили фонарики. Я стал осматривать стеллаж на левой стороне, Кросс – на правой. Я первым наткнулся на жестяную коробку – правда, из-под печенья. И что-то подсказало мне, что я или Кросс, неважно, скоро найдем бензин «Зиппо» в банке емкостью 125 миллилитров, уникальная в своем роде тара, армейская принадлежность.Хромченко не был любителем повозиться с машиной. На стеллажах я не обнаружил запчастей, правда, кое-какой инструмент капитан полиции все же хранил на полках – рожковые и накидные ключи, торцевые головки, отвертки. В дальнем углу стояла бетономешалка, в противоположном – садовый инвентарь. Что касается главного – машины марки «Фольксваген», ее здесь не было. Скорее всего, ее останки отправили на разборку. Машина пострадала сначала от огня, потом от воды. Кузов повело. Ну, и прочие детали, которые меня, собственно, не интересовали.– Что у тебя? – поинтересовался Кросс, обыскав свою часть помещения.– Ничего, – покачал я головой. И не счел нужным задать встречный вопрос, и так все понятно. Однако Кросс удивил меня.– Нашел.– Что?– Бензин.Я ушам своим не поверил. Если Кросс нашел фирменную упаковку, которая легко умещается в карман, почему он ее не спрятал?Я повернулся к нему. Напарник держал в одной руке ту самую упаковку «Зиппо», о которой писали не только местные СМИ, в другой – фонарик, яркий свет которого выделил каждую деталь упаковки, начиная с красного колпачка, белых и красных букв на черном фоне.Я покачал головой.– Что не так? – спросил он. – Ты что, не рассчитывал найти здесь улики против капитана?– О покойниках или ничего, или хорошее, – рассеянно заметил я.Я все понял: Серж ухватился за версию, содержание которой я буквально выплеснул ему в лицо. Чтобы разработать такой план, нужно обладать мышлением гроссмейстера, а чтобы реализовать его – обладать отвагой военного. Есть такое выражение – нахрап. Карапетян – дерзкий по жизни и образу, я же знал его только по роли честного чиновника, да и просто воспитанного, с тактическим набором человека, роли, которую он оттачивал передо мной. Трудно волку сыграть умного барана, подумал я, однако с этой ролью Карапетян справился. Возможно, даже наверняка, он срывался и крушил все, что ему попадало под руку, и в первую очередь – пульт от телевизора. Потом сметал со стола минералку, соки, что-то диетическое и впивался острыми зубами в сырое мясо, запивал его кровью барана, которого ненавидел, но был вынужден играть эту роль, откажешься от нее, останешься… по крайней мере, без мечты, пусть будет так.Я смотрел на фирменную банку, похожую на небоскреб в миниатюре – подсвеченный кучей прожекторов и словно созданный для того, чтобы разгореться жарким пламенем. Очень много ассоциаций родили во мне эти чувства, и я с этим ничего поделать не мог.– Смотри, что еще завалялось на этих полках…Кросс направил луч света на снимок, на котором были изображены Карапетян, Рита и Хромченко, последний словно прятался от вездесущего объектива, но не узнать его было невозможно. Это была фотография из коллекции Карапетяна.Я в свою очередь направил фонарик на Кросса. Тот даже не пытался скрыть усмешку:– Вот еще одна вещь: огниво шведского типа. Читай по слогам состав: магний, применяется для розжига в условиях любой влажности.– Купил в соседнем магазине?– Какая разница? – отмахнулся Кросс и вдруг горячо зашептал мне на ухо: – Это шанс, понимаешь? Это ты подкинул боссу идею – не я, не кто-то другой. Так что пенять тебе не на кого, разве что на свою фантазию.– Ты не сделаешь этого! – так же горячо отозвался я, вставая на защиту покойного капитана. Они просчитали все, кроме одного нюанса: эти снимки доказывали причастность Хромченко к теракту, но другие снимки, которые я нашел в офисе Карапетяна, указывали на Сержа как на заказчика преступления. Но этот нюанс на виду, как они могли пропустить его? Если только… У меня снова, в который раз похолодела спина: их уверенность кроется в их осведомленности. Они знают, кто вломился в офис; они знают, что компромат на Хромченко у меня. Другое просто трудно представить. Единственное, что их сдерживает, так это другое вторжение «сообщника Риты». Ничего ценного из книгохранилища не пропало, только те снимки, которые находились в сети в свободном доступе.– Только через мой труп! – запротестовал я.– Как скажешь, – пожал плечами Кросс. Он вернул фотографию на полку, поднял с пола болторез…Мне трудно было увернуться от метровых, тяжеленных ножниц. Я попятился назад, благоразумно убирая за спину руки, однако Кросс достал меня тычковым ударом. Он еще и подшагнул вперед, добавляя в удар мощи, и угодил мне точно в солнечное сплетение. Я рухнул на колени, как подкошенный. Я не мог дышать, не то что двинуться с места. Кросс подсел и перекинул меня через плечо, как тряпичную куклу. Он шел к машине, как людоед со своей жертвой, а я сам себе казался неподвижным, не я, а земля качалась сейчас, как маятник, медленно-медленно отсчитывая время… Он бросил меня в машину со словами: «Садись, двойка!»Меня мутило, и я, сидя на заднем сиденье, обнимал спинку переднего, прижавшись к ней лбом. «Два – один в его пользу, два – один в его пользу», – крутилось у меня в голове.Кросс не торопился вернуться в машину, как не собирался пока расстаться с болторезом. Я смотрел на него через запотевшее стекло машины и ничего не соображал, мне вдруг показалось, что он сошел с ума. Какого черта напарник застыл у ворот гаража, держа наготове ножницы, в его руках похожие на клюшку? Что он затеял?Он был терпелив, как его хозяин, и, похоже, так же, как он, недалек. Он дождался полицейской машины, подъехавшей, надо сказать, с умом: накатом, с выключенным двигателем и огнями. Дальний свет и проблесковые маячки сверкнули одновременно, и пара полицейских, занявших места за распахнутыми дверцами машины, взяла Кросса на прицел табельных пистолетов:– Стой! Не двигайся!Кросс застыл ровно на пару мгновений, которых полицейским хватило на то, чтобы зафиксировать его в живописной позе… С него можно было ваять скульптуру «Громила». Но вот он наконец бросил ножницы и рванул к машине. Но смотрел я не на него. Мой взгляд был устремлен на дверцу гаража: в проушине висел замок с только что перекусанной дужкой. Во всяком случае, так казалось со стороны. Полицейские предотвратили факт «противозаконного проникновения в помещение» и зафиксируют это в своем рапорте. Потом сюда явится Хромченко-старший, полицейские попросят осмотреть гараж и сами там осмотрятся, это несмотря на то, что проникновения как такового не было. Гараж принадлежал жертве «чкаловского пожара», и все инциденты, соприкасающиеся с трагедией, тщательно расследовались в обязательном порядке. Это широко распространенная практика, и она применялась как в многомиллионной столице, так и в этом провинциальном городе.– Садись, пятерка! – встретил я Кросса. И если бы сам я не был в розыске, не дал бы ему завести машину. – Ты работал с напарником, сволочь! Это он позвонил в полицию? Уже не Карапетян ли?– Помолчи! – прикрикнул на меня громила.Машина завелась с пол-оборота. Кросс показал себя неплохим водителем: тронул машину плавно, не дав ей сорваться в пробуксовку, а значит, закопаться в снегу. И она выехала со двора, а потом ввинтилась в ночной поток отечественного автопрома…Он не стал петлять по городу, как сделал бы это дилетант, и я повысил ему оценку, добавив к пятерке плюс.Кросс припарковался на привычном уже месте, в паре метров от книгохранилища и, выйдя из машины, задумчиво проговорил:– Ты назвал Карапетяна моим напарником? У тебя что, крыша поехала?– Я ни разу не видел его в окружении людей. И рядом с тобой не видел никого, кроме Карапетяна. У вас что, банда из двух человек?Он хрипло рассмеялся и, признав во мне кое-какие достоинства, ткнул кулаком в плечо. И этот наполовину дружеский тычок оказался болезненным. Кросс был силен, как бык, и недостаток техники компенсировал недюжинной мощью.Глава 23«Возвращение в невинность»Уподобившись Сергею Карапетяну, я включил телевизор. И живо представил себе Сержа – с пультом на диване. Но нет. Время для него сейчас – золото, он кует его, не отходя от журналистов, а последних – целый корпус, нескончаемая колонна… Я успел к выпуску десятичасовых утренних новостей.«Вчера, в 23.15, во дворе дома по улице Феоктистова, 37, неустановленным лицом была предпринята попытка проникновения в гараж, принадлежащий Игорю Хромченко, погибшему во время пожара в ГУВД Новограда. Прибывший наряд полиции пресек попытку взлома, однако задержать преступника по горячим следам полиции не удалось. На месте преступления полицейские обнаружили молоток, посредством которого был взломан внутренний замок, и так называемый болторез, которым злоумышленник перекусил дужку навесного замка, но внутрь попасть не успел. Какова цель взлома гаража, в котором не было машины, – сейчас и выясняет следствие… Во время осмотра гаража прибывшая на место происшествия дежурная опергруппа обнаружила бензин «Зиппо». Напомним, что точно такая же банка была обнаружена следственной группой во время предварительного осмотра пострадавшего от пожара ГУВД, и находилась она непосредственно на месте возгорания. Эксперт объяснил, что часто очаг возгорания – не самое пострадавшее от огня место. Также из гаража Хромченко опергруппой были изъяты армейское магниевое огниво и фотография. Нашему корреспонденту удалось выяснить, что на снимке изображены три человека: Сергей Карапетян, его знакомая и капитан полиции Игорь Хромченко. Снимок был сделан в гостинице «Рэдиссон Лазурная» в сентябре 2012 года. В этой связи Сергей Карапетян сделал официальное заявление. Полностью текст заявления читайте на сайте…»Мне неинтересно было читать полный текст выступления Карапетяна – я сам мог выступить в роли его спичрайтера, однако, поразмыслив, изменил решение и ввел в адресную строку смартфона адрес сайта.Карапетян поспешил собрать пресс-конференцию. На ней он объяснил, когда и при каких обстоятельствах познакомился с женщиной по имени Рита, изображенной на снимке. На этом же официально и экстренно созванном собрании он заявил о том, что эта женщина была убита, он опознал ее, но считает невиновным столичного детектива Баженова Павла, который в данное время находится в розыске и, по информации источников, заслуживающих доверия, сам ведет розыск преступника. Дальше Карапетян благоразумно не стал развивать тему, высказал лишь надежду, что следствие установит настоящего убийцу, но в первую очередь – исполнителя и организатора теракта, жертвами которого стали шестьдесят полицейских.Что ж, мне стоило поблагодарить Карапетяна хотя бы за то, что лично он снял с меня вину и как бы попросил за меня следствие и ту половину граждан, которые были готовы отдать за него голоса.Казалось, Карапетян цепляется за соломинку, и попытка взвалить вину за поджог ГУВД на своего соперника успехом не увенчается. Но если смотреть на это с точки зрения, что политика выбирает не народ, а пресса, то сложившаяся ситуация буквально обрушила прессу. Все без исключения местные издания снова стали говорить о той самой вилке, на которую напоролся Карапетян. Он оказался единственным, кто, как выразился один журналист, был готов «дежурить возле архива с огнетушителем, лишь бы не допустить возгорания».Еще одна сторона этого дела заключалась в том, что Сергей Карапетян ничем не рисковал, делая поспешные и рискованные заявления. Он использовал «горячий» материал, и только, и так на его месте поступил бы любой, в том числе и его соперник.Тот тоже собрал пресс-конференцию, но не смог собрать такую же внушительную аудиторию. И этот момент стал переломным в ходе предвыборной гонки. Чаша весов стала клониться в сторону Карапетяна.Я же не переставал хмуриться. Мне все время казалось, что моя фантазия насчет шахматной стратегии и точно выверенного хода – вовсе не фантазия.И еще: я впервые увидел Карапетяна в окружении людей. Как будто он спустился к ним с небес. Эта была как раз та тема, на которую мы, говоря языком Кросса, перетерли после взлома гаража Хромченко.А вот и он собственной персоной. Притащил с собой претензию, похожую на детскую обиду: я, видите ли, не хочу делиться с ним секретами сыска. Наивный. Честно говоря, мне не хотелось делиться с ним даже куском хлеба. И все же я сдался и попытался ответить на его вопрос: почему Рита не хранила снимки в одной пачке или стопке, как это делают обычные люди? И начал я с того, что он и сам знал прекрасно: Рита – необычный человек.– Никакой дедукции, я использовал индуктивный метод, отталкиваясь, собственно, от события. Смотри, вот у нас сорок фотографий, и мы выбираем место, куда бы спрятать целую пачку. Каждая фотография ценна для нас. Каждая фотография – серия из сериала, и все вместе они – целое произведение. Может быть, от этого отталкивалась Рита, поместив каждый снимок в отдельный контейнер?– Бум считать, что это так, – согласился Кросс и стал похож на приемщика столичного ателье, принимавшего у меня заказы на печать снимков.– Другой версии нет и у меня. Она отчасти подтверждается тем, что серия снимков имела для Риты важное значение, но была лишена схожего – ценности. Представим себе возгорание в этом хранилище, вой анахронической сирены и Риту, которая мечется в дыму и, рискуя сгореть в огне, одну за другой бросает в сумку контейнеры с фотографиями. Скорее всего, она опасалась, что снимки обнаружит кто-нибудь чужой, но не их уничтожения тем же огнем. Иначе хранила бы их в одном месте.– Складно. Есть что добавить?– Рита собрала и хранила коллекцию снимков в качестве иллюстрации к содеянному, этакое наглядное пособие. «Я сделала это». Она раскладывала снимки в хронологическом порядке, и на снимке номер один изображен труп Хромченко.– Она что, боялась обыска? Кто его мог устроить?– Ты, например.– Я? Зачем мне это нужно?– Чтобы избавиться от улик, а потом и от Риты. – Я помолчал. – В списке моих дел есть одно незавершенное. Поможешь?Кросс выразил готовность кивком головы.Время для беседы с Карло сложилось само собой, а мой визит просился называться традицией: за несколько минут до открытия заведения. «Дефицит времени? Ну-ну», – усмехнулся Кросс, мало что знавший о таких приемах. У него были свои методы, и он порой насмехался над приемами других людей. Пока я разговаривал с Карло, Кросс стоял в стороне и чистил в ушах спичкой. Эта крохотная палочка с серой на конце была для итальянца страшнее бейсбольной биты. Даже не зная Кросса в лицо, в нем с первого взгляда можно было распознать гангстера. Собственно, приступив к допросу, я натурально выяснял, что больше чтит этот итальянец: закон или беззаконие.– Ты подсыпал нам снотворное в вино?– Нет. – Карло клятвенно сложил на груди руки, бросил короткий взгляд на Кросса и повторил еще раз: – Нет.– Сегодня ты выглядишь по-другому. И разговариваешь со мной по-другому. Что на тебя так подействовало, Карл?– Обстоятельства изменились.Он сторонился беззакония, и мне понравилось, как Карло мне подыгрывает.– Хватит вам чирикать! – прервал нашу беседу Кросс. Он подошел к нам и заставил Карло расслабиться привычным действенным способом: – Смотри, кто пришел!Карло повернул голову к двери, а Кросс, коротко замахнувшись, ударил его в солнечное сплетение. Итальянец согнулся пополам. Кросс схватил его за волосы, приподнял его голову и двинул ему в лицо коленом. Я отвернулся и уже по звуку определил: мой напарник припечатал официанта к стойке, разбив ему голову, разломал о его спину стул… Наконец Кросс толкнул меня плечом в спину: «Пойдем отсюда». Вслух же добавил:– Это не он. И он не знает никого, кто знает об этом.Мы прошли мимо окаменевшего Кватроччи, слившегося со шторкой у выхода. Кто знает, может быть, открывая ресторан в этом провинциальном городке, он надеялся забыть про криминального спрута. Наивный…– В Москве такие приемы уже не практикуют, – попытался я и вступиться за Карло, и воздействовать на сознание головореза.– У вас там гладят по головке?– Я об этом не слышал.– Тогда помалкивай.Глава 24ЧасыВ этот раз я не стал гримироваться, и знакомый уже администратор кибер-кафе наморщил лоб, вспоминая, видел ли он меня раньше. Я дал ему подсказку, когда занял место за тем же столом, но тут же позабыл об этом, включившись в работу.Фотографию Хромченко на официальном сайте, оказывается, можно было открыть в более крупном формате и большем разрешении. Я, что называется, случайно кликнул на ней, и она превратилась в натуральные обои на рабочий стол, а количество пикселей на дюйм превзошло все мои ожидания.Фото открылось в стандартном редакторе, которого мне хватило за глаза. Я попробовал еще увеличить снимок, однако двухсот процентов зумма оказалось маловато, и я поднял ползунок до самого верха. Увеличив снимок в пять раз, приступил к его детальному изучению. Меня интересовали две детали: часы на левой руке полицейского и, собственно, множественные раны на другой.Наручные часы фирмы «Ориент» – их трудно спутать с другой маркой. Стальные, массивные, ударопрочные, с люминесцентными стрелками и метками на циферблате, с календарем, стоили они в пределах двух с половиной тысяч и были по карману любому. Несмотря на четкий, с высоким разрешением снимок, на нем я долго не мог отличить минутную и часовую стрелки: максимальный масштаб натурально посеял зерно, и стрелки часов выглядели размытыми.Обе они в момент съемки находились точно напротив меток – три часа и одиннадцать часов. То есть фотограф сделал снимок либо в 14.55, либо в 11.15, или в пересчете на ночь – 02.55 и 23.15. По логике вещей, первое, дневное время, исключалось: пожар в ГУВД вспыхнул в 17.59. Наиболее близко стояли цифры – 23.15. Я не исключал, что тело Хромченко пролежало за машиной шесть часов с четвертью. А вот девять часов – вряд ли. Хроника событий послужила мне точным инструментом: к двенадцати часам ночи на территории ГУВД не осталось ни одного трупа, все они были перевезены в ближайшие клиники и пункты для опознания их родственниками.И все же я сумел разобраться, где какая стрелка, слившаяся с продолговатой меткой на циферблате. В этом мне помог оригинальный снимок этого «Ориента» с сайта по продажам наручных часов. Дизайн обеих стрелок отличался одной только деталью – размером и положением люминесцентного элемента. На минутной стрелке он был длиннее, и от центра отстоял дальше, чем на часовой. Я еще раз проверил свои результаты и уже потом выпустил мурашек на спину. Я не любил выражения «Этого не может быть!», но именно оно сейчас вертелось на языке. Потому что в эту самую минуту я узнал не точное, но приблизительное время смерти капитана Хромченко. Он погиб за три часа до пожара в Главке. Конечно, часы могли встать от удара, от воздействия взрывной волны, но тогда стрелки показали бы точное время его смерти: 17.59. Со временем шутки плохи, подумал я.В таком случае где он получил увечья – ожоги и ампутацию пальцев? Можно было сказать – где угодно, но можно сказать: только не в Главке. Его убили, скорее всего, около трех часов дня, тело облили бензином и подожгли, а спустя три часа подбросили его во двор управления, в котором уже полыхал огонь.Пожар в главном здании ГУВД – диверсия. Я впервые получил тому доказательства: собственно труп Хромченко, характер полученных им ранений, время его смерти и так далее. Рассмотрев внимательно на снимке увечья его руки, я подумал о зверствах террористов, о пытках, когда у человека один за другим отрезают пальцы. Да, стекло может нанести такие увечья, но таких стекол должно быть пять – по числу пальцев. Они были отсечены под разным углом и остатки пальцев (культи) были разными. К примеру, средний палец был отсечен под корень, а соседний – безымянный – под первую фалангу.Я вспомнил болторез в руках Кросса и закрыл глаза…Глава 25ЗанавесПосле выступления Карапетяна, публично назвавшего меня невиновным, отношение ко мне Павлова вряд ли поменялось в лучшую сторону. Хотя я не мог залезть ему в мозги. Он был следователем, и его дело – раскрывать преступления, а не плести интриги. Он останется маленьким человеком и при Карапетяне, если тому суждено было стать мэром. У меня не было желания встречаться с Павловым, но его реакцию на заявление Карапетяна мне знать было необходимо.– Ты снова мерзнешь в «четверке»? – спросил он, отвечая на мой звонок по телефону.– В точку попал, – усмехнувшись, ответил я и добавил: – В свете последних событий твое мнение обо мне изменилось?– Если говорить о самых последних – то да, изменилось.– Пресс-конференцию Сержа имеешь в виду?Павлов выдержал паузу, и я отчетливо представил, как он качает головой: «Нет».Я не чаял дождаться ответа, но вот он прозвучал, и у меня отлегло от сердца.– Карло Моретти пришел…Молодец. Молодец. Он сделал правильный выбор.Павлов сам назвал место встречи, и уже я, в свою очередь, мог шутливо повторить его слова: «Шутишь, сукин ты сын!»Через полчаса мы впервые обменялись рукопожатиями и сели буквально за стол переговоров, установленный в одном из подсобных помещений ресторана. Я изложил Павлову свою версию произошедшего, и он, выслушав меня до конца, не мог не принять ее. Однако…– Мне нужны доказательства.– Звукозапись признания Сержа и Кросса сгодится?– Ты пойдешь на это? – подался вперед Павлов.– «Риск – мое ремесло», – ответил я фразой героя Жана Маре. И выложил свой план. Он был прост, как угол дома: Карло звонит Кроссу и сообщает ему, что я в ресторане и в состоянии ожидания: то и дело спрашиваю у него, который час.– Ну, что же…Майор отдал распоряжение, и знакомый мне следователь, сменивший куртку водоканала на короткую кожанку, встал из-за стола и быстро вышел из подсобного помещения.Еще через полчаса я демонстрировал свой торс со слегка ожиревшим брюшком. Специалист, своими манипуляциями напомнивший мне врача-кардиолога, двумя полосками лейкопластыря прицепил мне на грудь чувствительный микрофон. Закрепив на ремне приемное устройство, соединил его с микрофоном тонким проводом, а чтобы штекер не вылетел, и провод закрепил лейкопластырем.Существуют куда более современные устройства звукозаписи (микрофон с дистанционной передачей данных, к примеру), но аналоговый и мне, и этому специалисту виделся более надежным.Чтобы взвести курок «макарова», требуется усилие почти в четыре килограмма, а вытащить магазин – еще больше. Это уже теория, и она не понравилась Павлову.– Откуда у тебя оружие?– Гораздо важнее другой вопрос, – парировал я, – снабдил бы ты меня своим пистолетом?– Ты не ответил на вопрос, – настаивал следователь.– Пистолет – трофейный. Его я забрал у гарда в офисе Карапетяна. Ты же понимаешь, что без оружия я – как без рук.– Черт! – выругался Павлов. И все же согласился на мои условия.Мы обговорили детали свалившейся ему на голову операции, и я вышел из ресторана через заднюю дверь, чтобы снова войти – но через центральную. В ее застекленной части отразились электронные часы над магазином, расположенным по ту сторону дороги: 12.30.Впервые обратил на себя внимание анонс – на русском и итальянском. С 12.30 до 14.30 и с 22.30 до закрытия цены в «Гроте Луперкалии» опускались ниже обычных. Что, наверное, впечатляло местных «белых воротничков». Плюс «магазинные» скидки: с 1-го по 15-е число каждого месяца. Каждый день – плюс один процент скидок, и так – до пятнадцати. Это объявление, вывешенное, скорее всего, недавно, доводило до общего сведения следующее: «Грот Луперкалии» сел на мель. В Италии Витторе Кватроччи давно бы обанкротился.Я занял столик. Вездесущий Карло, успевающий отработать и за стойкой, и в зале, принял заказ. Я оценил его чувство юмора, когда он снял с подноса обложенные льдом устрицы и дымящиеся спагетти. В общем, не то, что я просил.Спустя четверть часа итальянец кивнул мне: «Готово». Ровно через минуту на экране моего смартфона высветился номер Кросса. Я проигнорировал первый звонок, но ответил на второй:– Да?– Ты где? – тоном обеспокоенного папаши спросил он. – Я уже второй раз звоню тебе.– Гуляю по городу.– Место можешь назвать?– Зачем?– Ты мне нужен. Срочно.– Переулок Нахимова, – назвал я место, и находилось оно в другом конце города. Переулок насчитывал несколько домов, так что мне не пришлось называть какой-то ориентир.– Никуда не уходи. Я скоро подъеду.Я нажал на клавишу отбоя, и сердце мое отчаянно застучало в груди. Я работал под прикрытием оперативников, тем не менее, по большому счету, мог надеяться только на себя.Карло сыграл великолепно, и я мысленно вручил ему золотую статуэтку за роль второго плана. В ту минуту, когда за моей спиной выросла фигура Кросса, официант обслуживал меня. Он попятился назад, и рюмка коньяка опрокинулась на поднос.Кросс рискованно бросил свою задницу на стул: металлические ножки едва не разъехались. Он молча смотрел на меня, поигрывая брелоком. Я бросил взгляд на настенные часы:– Я уже боялся, что ты опоздаешь.– Я всегда являюсь вовремя. – Он подался вперед и обдал меня несвежим дыханием. – Кому ты назначил здесь встречу?– Не твое дело. Свою работу я сделал.– Правда?– Угу.– Напомни круг своих обязанностей.– Сыск. Я ищейка, Кросс. Я нашел доказательства своей невиновности. И нашел человека, который убил Риту.– И кто же он?Я заглянул в его серые глаза, походившие на канализационные люки.– Ты.– Я? – попробовал удивиться он.– Ты, Кросс. Ты убил Риту по приказу Карапетяна.В горле у меня внезапно пересохло. А микрофон, мне показалось, сполз на живот.Пожалуй, я поторопился с откровениями. Высказываться с неожиданной откровенностью мог человек, у которого на руках сильная карта. Кросс не обладал острым умом, но в данной ситуации ему было достаточно накопленного опыта.– Вставай. – Он подал мне пример. И поторопил меня, сунув руку в карман куртки.Я не сомневался в том, что он выстрелит, если я не подчинюсь его приказу.– Иди вперед, – кивком головы указал он направление.– А ты разве не хочешь дождаться человека, которому я назначил здесь встречу?– Я дождусь его в другом месте и в другое время. Ты сам назовешь его имя и адрес. Вперед! – поторопил он меня.Я пошел к заширмованному проходу. Кросс следовал за мной, отставая на пару шагов, контролируя ситуацию. На нас бросила взгляд одна женщина, другая. К ним присоединился взгляд еще одного клиента ресторана. Они проводили нас глазами – и только. За версту было видно, что Кросс конвоирует меня, но никто из них не наберет короткий номер, чтобы сообщить в полицию об инциденте.Я прошел мимо подсобки, в которой притихли оперативники. И если бы повернул голову или сделал какой-то жест рукой, Кросс тотчас разрядил бы в меня свой пистолет, а я не успел бы выхватить свой. Он видел во мне предателя – что само по себе было удивительно.Мой щит остался позади. Мой план – вывести Кросса на откровенный разговор – провалился. Но я не сдался. Пока еще рано поднимать руки.Кросс вывел меня из ресторана через запасный выход. Вплотную к мусорным бакам стояла его «Приора» с открытой дверцей. На месте пассажира сидело существо, совершенно с Кроссом несходное. Говоря словами моего напарника, «голимая урка». Скелет, обтянутый татуированной кожей, с глазами, через которые я разглядел его затылок.Пока еще меня могли слышать оперативники, я вкратце доложил обстановку:– Надо же, во дворе ни души, как по заказу. Даже крысы убежали. Это кто? – обратился я к Кроссу, не сводя глаз с урки. – Твой партнер по бизнесу?– Расскажешь ему, кто ты, по дороге, – сказал Кросс. И подтолкнул меня в спину. – В машину, живей!Едва я успел занять место на заднем сиденье, в салон скользнул этот долговязый тип. И первое, что он сделал, – ткнул меня в бок стволом пистолета. Вряд ли этот дистрофичный эталон потребил сегодня хотя бы одну калорию, но выжать девятьсот граммов на спусковом крючке – ему было по силам.Кросс сел за руль и, обернувшись, ловко вывел машину из двора.Я напрасно тешил себя надеждой еще раз побывать в предвыборном штабе Карапетяна, Кросс поехал в другую сторону. И уже через четверть часа «Приора» повернула на объездную дорогу.Карапетян был одет в красный пиджак… Он словно телепортировался из 90-х и прихватил с собой свою дьявольскую свиту: Кросса и его тощего напарника, которые, слившись воедино, могли составить конкуренцию диджею по имени Фэтбой Слим. Им компанию мог составить водитель Карапетяна, исполняющий обязанности телохранителя. Когда он вышел из машины, то, как бы ненароком, засветил кобуру на поясном ремне. Плюс вооруженный 12-калиберной «сайгой» охранник. Он оставил сторожку, чтобы выкурить сигарету, но, скорее, его из теплого помещения выгнало острое любопытство.Как и вчера, день выдался теплый, весенний, не хватало разве что песни жаворонка. Воздух был необыкновенно чист, как над речкой, нескончаемые штабеля бревен, казалось мне, были сплавлены сюда прямо по воде. Картину дополняли лесопильный цех, козловой кран и пара лесовозов.Здесь был и гараж с распахнутыми настежь широченными воротами, в котором расположились уникальные машины: «Победа», «Москвич-400», «Плимут Савой», «Хорьх 830» и другие, которые рассмотреть мне не удалось.Одноэтажный офис лесобазы смотрелся более живым, нежели многоэтажный «ампир» в центре города. Несмотря на выходной день, здесь царила деловая атмосфера, в городе же ею не пахло. Там из всех щелей сквозило выгодой, ложью, обманом. Здесь открытость подчеркивали высокие окна. Каждый рабочий мог видеть своего начальника, который не прятался за шторами и тем самым вызывал уважение. И вот сейчас я посмотрел на Карапетяна по-новому, с неизвестной мне стороны. Я увидел производственника-работягу и подумал: «Какой он, к черту, мэр!»Зачем ему это?Примерив ангельские крылья, я вздохнул с сожалением: «Если бы я мог его предостеречь…»Мне стало жалко этого человека, потому что время, отпущенное ему Богом, таяло на глазах.Меня провели в офис, и я оказался внутри этого натурального сэндвича. И понял, каково сосиске, политой соусом. Это ощущение усилилось, когда Карапетян показал свои острые зубы. Так скалится хищник, прежде чем бросится на свою жертву.Я выиграл некоторое время, рукой указав на рабочий стол:– Крышка и четыре ножки. Никаких ящиков. А значит, никаких скелетов… И здесь нет телевизора. Здесь ты не ждешь последних новостей.– Здесь я сам раздаю последние новости.– Знаешь, в чем твоя проблема, Серж?– Ну?– Тебе не стоило объединять бизнес и удовольствие.– Что, по-твоему, удовольствие?– Стремление получить членский билет во властную элиту, – объяснил я. – Тебе стоило бы покопаться в книгохранилище, которое ты бросил к ногам Риты, ты нашел бы там множество предостережений о губительной силе власти.– Кого ты поджидал в «Гроте»? – перебил меня Карапетян. – Снюхался с полицией?Я понял: если я не найду вразумительного ответа, меня обыщут, и я не смогу предоставить Павлову доказательств причастности Сержа Карапетяна к убийству Риты и поджогу ГУВД. И Павлов даст отбой своим операм, бросив меня на произвол судьбы.– Ждал своего сообщника, – ответил я.– Откуда у тебя здесь сообщник? – рассмеялся Кросс.– Оттуда. Ты плохо соображаешь. Если вспомнишь завтрак у «Тиффани», припомнишь и человека, на которого я обратил внимание.Серж и Кросс обменялись взглядами, и Кросс едва заметно кивнул: «Было».– Ты видел его дважды, – сказал я, глядя в его поросячьи глазки. – Сначала – в ресторане, потом… – Я выдержал паузу: – Потом – на экране смартфона.Тогда мы с Юрием увлеклись схваткой и стали биться по-настоящему… Единственно, что мне не понравилось в нашем поединке, когда я просмотрел его в записи, – это стиль парня с обложки журнала. Он дрался как-то по-киношному, в реальности так не дерутся. Редко кто накручивает ура-маваши и сносит с ног такой же обратной подсечкой. Драка, она и есть драка. Мы развезли поединок, а он, по идее, не должен быть продолжительным. Мне Юрий напомнил Александра Годунова в роли Карла в «Крепком орешке». Резкий, сильный, скуластый, бесстрашный. И я впервые проникся к нему теплыми чувствами.– Ты купился, Кросс, ты дешево купился. У тебя мозгов не хватило понять, что мы как бы подыграли Рите, а моя идея о том, что каждая фотография точно занимает свое место, нашла подтверждение.Кросс двинулся на меня, однако Серж остановил его привычным уже, но чуть более резким окриком:– Не сейчас!Ему трудно было перестроиться. Мозги его перевернулись, и полушария стали называться Южным и Северным. Одно ломилось от предвыборных мыслей, другое вместило в себя все прелести будущей должности. Одной половиной головы он мыслил, другой – грезил. И любой другой вопрос из сферы, не касающейся этих двух тем, ставил его в неприличную позу.– Я нашел ответы, – продолжал я. – Прочитал по снимкам скрытые события того дня. Шантаж – вот лом, против которого трудно найти прием, тем более когда времени на раздумье нет. Предсмертный снимок капитана, часы на его руке показывают 14.55, значит, с жизнью он распрощался примерно за полчаса до щелчка затвора камеры. Но все же – в каком месте это произошло? И я вспомнил запах сажи, преследовавший меня в книгохранилище… Хромченко приехал к Рите на своей машине, приехал, что называется, с запасом. И там подписал себе смертный приговор. «Звони Кроссу, Сержу! Вызывай сюда этих ублюдков! И пусть прихватят сюда наши с тобой художества! Без снимков разговора не получится». Капитан схватил Риту за плечи и тряхнул ее так сильно, что голова ее упала на грудь, а потом запрокинулась назад, как при лобовом столкновении машин. Он замахнулся… но не посмел ударить женщину.«Поздно», – обронила Рита.«Не тебе об этом судить, сука!»Она выбрала из списка номер Сержа.«Игорь здесь, – сказала она. – Он требует снимки. Срочно приезжай… – и повернулась к Хромченко: – Что дальше?»«Увидишь», – обронил тот.Она покачала головой и усмехнулась.Прикурив, они окутались табачным дымом, каждый в своем облаке, каждый со своими мыслями, и эти два человека сами казались призраками…Потом явился ты, Кросс, и разогнал эту дымовую завесу. Ты вошел в помещение и плотно закрыл за собой дверь. Ты не стал задавать вопросов, ждал, когда начнет капитан. Хромченко до этой минуты оперировал с твоим образом, а когда встретился с тобой лицом к лицу, испытал робость. Тем не менее, сумел взять себя в руки и с каждым словом набирал обороты, остановить его было уже невозможно.«Я сделал все так, как ты просил. Даже больше: в здание Главка я заложил два взрывных устройства. Одно гарантирует поджог только архива, другое, и оба вместе – здания целиком и вытекающими отсюда последствиями: жертвы будут исчисляться десятками… Деактивировать их могу только я, причем оба, иначе даже одна уцелевшая закладка в конце концов выведет следствие на меня по отпечаткам пальцев, например, на ее деталях. Оно установит мои связи и выйдет на Риту и людей, на которых она работала».Работа в архиве копировала работу сотрудника зонального информационного центра. Там секретные сведения по компьютерным каналам не передаются, только по письменному запросу. Сотрудник органа внутренних дел приезжает в центр (архив), пишет заявку, и, в зависимости от занятости сотрудников центра (архива), а также специфичности затребованных сведений, получает копию документа и выписку в день подачи заявления, а чаще всего – спустя несколько дней. Хромченко работал в архиве, расположенном в полуподвальном этаже, а рабочий кабинет находился на втором. Вот на этой особенности он и построил свой рискованный план, разместив закладки на двух разных уровнях.«У вас два пути, – продолжал капитан. – Вы отдаете мне компромат, и мы расстаемся с миром. Хотите войны – можете убить меня. А потом – развесить снимки на доске «Их разыскивает полиция».«Мы сделаем так или этак. Куда ты торопишься? Не торопись. Мне нужно позвонить». Не твои ли это слова, Кросс?Я попал в точку.– Да! – выкрикнул мне в лицо Кросс.Я продолжил, не сбавляя оборотов:– Ты набрал номер Карапетяна, и ты, Серж, ответил сразу, потому что сидел как на иголках:«Ну, что там?»«Заминка. Закладок – две. Одна там, где надо, другая на втором этаже, и обе на счетчике. Осталась пара часов…»Глаза Хромченко забегали. Кросс увидел в его глазах то, что видел сотни раз: испуг.«Как деактивировать зажигалку на втором этаже?»«Дистанционно – никак. Обе они синхронизированы. Только вручную. И только я смогу это сделать. В обмен на снимки». Капитан даже повысил голос, когда требовательно протянул руку: «Ну!»– Откуда ты это знаешь? Ты что, записывал наш разговор? – Пауза. – Рита записала его, а ты нашел кассету?Еще одна благодарность Кроссу и памятка себе: не сбавляй оборотов!– Ты не позволял разговаривать так с собой даже родному отцу. Ты перевел взгляд на Риту и кивнул ей: «Да». Это был отвлекающий маневр, и Хромченко клюнул на него: повернул голову в сторону Риты. Ты нанес ему сокрушительный хук справа. Капитан упал. Ты ударил его ногой – еще и от отчаяния, но не рассчитал силы, и левая половина лица Хромченко превратилась в кровяную опухоль. В таком виде его не пропустят через вахту, а если пропустят, то только для того, чтобы допросить…Ты бил его в одну половину лица еще и потому, что в голове у тебя начал вызревать адский план. Ты задавал капитану один и тот же вопрос: как деактивировать зажигалку на втором этаже Главка? – опустив другой: не блефует ли капитан? Человек, доведенный до слепого, яростного отчаяния, не способен на ложь с целью запугать кого-то.Хромченко отключился – но ненадолго. Вот его правое веко дрогнуло, и он посмотрел прямо на тебя. Взгляд затуманенный, а ты знаешь десятки способов привести человека в чувство. Твой взгляд наткнулся на корзину с садовым инвентарем, и ты, выбирая между секатором, кусторезом и сучкорезом, остановился на кусторезе…– Нет, я выбрал сучкорез.– Тот, что с прямым резом и металлическими рукоятками с прорезиненными ручками? Хороший выбор. Такой инструмент легко обрезает толстые ветки, что говорить о пальцах?.. Ты наступил на руку капитана. Рукоятки сучкореза были такой длины, что тебе не пришлось наклоняться над жертвой. Режущие лезвие, изготовленное из инструментальной стали, коснулось мизинца. Ты свел рукоятки вместе, и тело капитана содрогнулось от острой, невыносимой боли. Я видел, как ты орудовал болторезом, перекусывая дужку замка в гараже Хромченко. Ты – прирожденный медвежатник.– Ну-ну, я жду, когда ты закончишь.– «Как деактивировать зажигалку на втором этаже?» – не унимался ты.Ответом тебе послужил надорванный крик и бесполезная мольба о пощаде.Тогда ты отрезал жертве второй палец.«Как деактивировать зажигалку на втором этаже?»Третий палец…Тебя уже невозможно было остановить, а повторяющийся вопрос – пустая формальность.На счете пять капитан во второй раз потерял сознание. Ты воспользовался этим временным перерывом. Облив его спиртом или ацетоном, щелкнул зажигалкой. Намочив полотенце водой, укрыл им от огня уцелевшую от побоев половину лица капитана. Для тебя было важно, чтобы Хромченко опознали в первые часы, дабы предотвратить детальную экспертизу. Риты для тебя как будто не существовало. Ты вспомнил о ней только тогда, когда закашлялся от едкого дыма.«Открой дверь!»Она повиновалась.Ты облил тело капитана водой. Вот так Хромченко стал первой жертвой «чкаловского пожара». Вскоре он займет место среди них – обгоревших, политых водой из пожарных рукавов.Ты вышел и подогнал машину Хромченко ближе к двери. Когда ты вытащил тело капитана и положил его рядом с машиной, случилось непоправимое: Рита сумела сделать снимок обгоревшего тела. Она воспользовалась тем, что ты, Кросс, буквально потерял ее из виду. А когда на сайте появилась эта фотография, ты сделал единственный, но неверный вывод: снимок был сделан на территории ГУВД одним из десятков безымянных свидетелей…Ты сильно рисковал, собираясь подбросить тело к ГУВД. Но бесследно исчезнувший капитан полиции представлял куда более серьезный риск и последствия. Его будут искать по двум самым распространенным версиям – в качестве подозреваемого и жертвы, все силы будут брошены на его поиски.Когда ты кромсал сучкорезом пальцы Хромченко, Рита по-настоящему испугалась за свою жизнь. Она четко осознала: она – следующая. Но куда бежать? Она жила в страхе неделю, каждый день, каждый час, каждую минуту ожидая «визита к минотавру». И когда этот час настал, рядом с ней оказался человек, которого вы, – я посмотрел на Кросса, а потом на Сержа, – решили подставить под убийство. Ты, Кросс, проследил за нами, вошел в номер… Кстати, это Рита открыла тебе дверь?– Ты сам открыл ее, идиот! Я сказал: «Обслуга». Ты промычал что-то и открыл.– Да, точно. От тебя воняло жасмином, как от педика.– Ты много чего не можешь себе представить. Например, как я читал записку, которую нашел в ее сумочке.Для меня стало полной неожиданностью не это признание, а сама записка, которую мне, издеваясь над моими чувствами к бедной женщине, сунул Кросс. Я прочел ее вслух, и голос мой дрожал:– «Кросс, подонок! Если ты читаешь эту записку, значит, ты убил меня. Я приготовила и тебе, и твоему хозяину сюрприз. Угадай, ублюдок, что сведет тебя в могилу? Но сначала угадай – где это спрятано? Для тебя сейчас время – все. Тик-так, подонок, тик-так. Ты сгниешь за решеткой!»Я поднял руку ко лбу. Мне казалось, она зашипит на нем, как на сковородке. А Кросс вдруг уставился на мою грудь.От моего движения рукой рубашка распахнулась между двумя пуговицами, и он увидел микрофон. Не теряя времени, я ударил его по глазам пальцами, а дальше, широко разводя руки в стороны, выписал ему роскошный удар ладонями по ушам. Кросс отступил, открыв рот и затыкая уши руками.Я схватил стул и швырнул его в окно. Не успели осколки стекла упасть на асфальт, как я выпрыгнул на улицу. Ноги мои предательски заскользили по осколкам, и я едва не потерял равновесие. Попав ногой в свободный от стекла участок асфальта, я оттолкнулся и перекатился через плечо. Вовремя. Позади раздался выстрел, и если бы не мой маневр, я бы получил пулю в спину.Первый выстрел прозвучал из офиса, второй – со стороны сторожки, и он был много громче первого: против меня отработал дробовик.Я поднялся на одно колено. Позади офис, справа – сторожка. Впереди гараж, и он мог стать мне защитой. Правда, и окружить меня будет легко.Стрелок словно прочитал мои мысли и выстрелил еще раз, мне «за спину», отсекая намеченный мною путь. Я рванул вдоль гаража. Заряд дроби оставил следы на его стене. Я не думал, что охранник станет стрелять на упреждение: ворота были раскрыты, и он мог продырявить бесценные экспонаты.Тощий выстрелил еще дважды. Одна пуля просвистела у меня над головой, другая подняла пыль у меня под ногами.Я поравнялся с воротами и, проверяя версию о бесценных экспонатах, в упор посмотрел на стрелка с семизарядной «сайгой». Тот целился в меня, но видел еще и желтоватые фары «Хорьха», потускневшие за восемьдесят лет.Я рискнул шагнуть внутрь гаража, чтобы не попасть под огонь тощего и присоединившегося к нему сторожа, и, оценивая обстановку, огляделся.Была бы у меня уверенность в том, что помощь скоро придет, я бы отыграл время, запершись в этом ангаре. Но я не смогу оперативно закрыть широченные створки ворот и зафиксировать их полутораметровыми крюками.Меня манила к себе пирамида из бревен, за которой простиралась моя безопасность. Но я не смог преодолеть внутреннего сопротивления. Эта многотонная гора погребет меня под собой, если под моим шагом сдвинется хотя бы одно бревно. Даже стоять у подножия этой пирамиды было смертельно опасно.Словно в подтверждение моих опасений, позади рявкнул дробовик. Заряд крупной дроби разворотил кору на стволе, и он, как мне показалось, зашевелился в этой общей устрашающий массе.Я кинулся в дальний ангар с распахнутыми настежь воротами. Он больше походил на складское помещение при железнодорожной станции – в него вел путь с шириной колеи не больше полуметра, по которому внутрь помещения подавали пиломатериалы. Я не боялся быть запертым в этом пакгаузе, который на поверку оказался пилорамой, поскольку впереди видел свет через дверь, вмонтированную в створку точно таких же, как эти, ворот.Я шагнул в распилочный цех. Штабеля досок и бруса, горы опилок и щепы. Поравнялся с ленточнопильным станком в тот момент, когда кто-то позади меня привел станок в действие, включив рубильник. На стенах и потолке вспыхнули лампы дневного освещения, и свет проник в каждый уголок цеха, за каждый штабель. Чья рука нажимала на кнопки пульта, для меня не вопрос, я буквально узнал руку Сержа Карапетяна. Вот очередным нажатием кнопки он похоронил мою самую светлую надежду: тот свет в конце цеха погас, как будто кто-то снаружи захлопнул дверь.Позади раздался выстрел, и звук его потонул в лязге ленточной пилы. Я ушел с линии огня, перемахнув через штабель с рейкой, и не смог остановиться перед кучей мелких, как пыль, древесных опилок. Пыль забила мне рот, и я боялся, что с очередным вдохом она забьет мне горло.Я уже не надеялся на помощь Павлова еще и потому, что, оказавшись в этом экранированном помещении, лишил себя связи с внешним миром. Я не смог бы передать даже коротенькое СМС. Что сделает Павлов, заполучивший признательные показания от Кросса и Карапетяна? Возможно, вызовет подкрепление. Но думать об этом было некогда.Я отстрелялся с колена, вслепую, на звук. Пули пробили внутренний слой сэндвича и застряли в середине. В ответ прозвучала целая серия выстрелов, и по тому, откуда велся огонь, я понял: меня берут в тиски… Кто-то из стрелков остался на месте, кто-то, достигнув середины цеха, остановился, кто-то продолжил движение. На одной интуиции, подсознательно я, сделав серию выстрелов, заполучил данные о дислокации противника. Он действовал быстро, но неграмотно. Уже сейчас те, кто окружил меня с двух сторон, начнут стрелять друг в друга, стоит мне только спровоцировать ответный огонь. И только третий стрелок, который оказался напротив меня, был вне простреливаемого коридора и самым опасным.Я не стал терять времени и, поменяв магазин, отстрелялся по очереди в обе стороны, после чего снова распластался за кучей опилок. Тотчас в нее ударили пули, выбивая пыль. Стрелок, что был справа от меня, вторым выстрелом едва не ухлопал своего визави, и до моих ушей донеслась брань, в этот раз я узнал голос Карапетяна.Уже не в такой степени опасаясь обстрела с флангов, особенно с правого, я рискнул показаться из-за укрытия, держа пистолет двумя руками. И сразу же увидел своего противника – тощего, как палка, напарника Кросса. Попасть в него даже с близкого расстояния было проблематично, хотя в тире я с двадцати пяти метров укладывал пули в круг размером с яблоко. И здесь передо мной выросла, будто живая мишень, ущербная яблоня с единственным «адамовым яблоком». Два выстрела с интервалом в полсекунды, и эта жердь рухнула на пол, поливая его кровью из развороченного горла.С одной стороны прогремела череда выстрелов, с другой – проклятия Кросса, попавшего под обстрел Карапетяна. Кросс «по умолчанию» не мог стрелять в сторону патрона, однако и отсиживаться не собирался. Он сделал разумный ход – ушел с линии огня, ближе к своему агонизирующему напарнику, но выдал себя.В такую тушу промахнуться я не мог. Влепил ему две пули, и обе прошли у него под рукой, в которой он держал пистолет. «В печень», – констатировал я смертельное ранение. И словно в подтверждение, услышал трубный рев умирающего зверя…Серж кинулся к выходу, нажимая по пути на кнопку пульта и сразу же отпуская его болтаться, как маятник, на толстом проводе.Я уже показал им, что кое-чего стою в бою, мне оставалось довершить начатое. Когда ладная фигура Сержа заслонила дверной проем, когда ему до новой жизни оставался один шаг, я освободил магазин от последнего патрона. Пуля впилась Сержу в затылок. Постояв секунду в этом проеме, как на границе света и тьмы, он упал лицом вниз за порог ангара.За его стенами остались двое: водитель Карапетяна и сторож. Мне стоило вооружиться, и я, перемахнув через станину циркулярки, забрал из рук тощего пистолет. И тотчас услышал за стеной серию выстрелов, вслед за ней – знакомый голос:– Баженов, не стреляй!Я не мог не оценить чуточку неуместный такт майора Павлова. Ему стоило бы добавить: «Бросай оружие и подними руки!» Может быть, он рассчитывал на мою сообразительность? Что ж, он не прогадал. Когда майор перешагнул через тело Карапетяна, он увидел безоружного человека с поднятыми руками. И – вдруг направил на меня пистолет и выстрелил в мою сторону…Я обернулся. Кросс на последнем издыхании пытался достать меня в прыжке, но его остановила пуля следователя, разыскивающего убийцу Риты… Это был достойный финал разыгравшейся на наших глазах драмы.Прошла минута, две, а может быть, пять. Павлов проводил меня в офис Карапетяна, и там я занял место Сержа – за столом без единого ящика, а значит, как я подметил ранее, без единого скелета.– Однажды в переулке я устроил перестрелку с двумя бандитами. В меня стреляли в упор, и как я уцелел, одному Богу известно. Никогда не думал, что у меня будет день хуже, чем тот, – посмотрел я прямо в глаза Павлову, а рука моя потянулась к телефону.– Будешь звонить Михайлову? – спросил следователь.– Этому оползню? Зачем?– Почему ты назвал его оползнем?Я объяснил, как мог:– Ну, у него есть влияние и мощь, он медлительный и вальяжный, видимость того, что всех погребет под собой.Павлов усмехнулся и сам сделал неожиданное заявление:– Оползень – мне бы подошла эта кличка.– Ладно, бери ее себе, – разрешил я, малость обескураженный.– Ты хотел позвонить?– Ну да.– Звони.Мы разговаривали, как два недоумка.С удовольствием воспользовался бы таксофоном… Я уже со счета сбился, сколько раз за последние дни пользовался этим «уличным мобильником». Особенно мне запомнился звонок, когда я сочинил самое короткое в мире музыкальное произведение, состоящее из одного знака, обозначающего перерыв в нотах. Молчание на два голоса. Тогда я подумал, что порой именно этого недостает многим людям…Сегодня я позвоню Зое в последний раз. Пора попрощаться. Пора оставить ее в покое и дать насладиться семейным счастьем. Мне не терпелось сделать это, и мне плевать было на оперативников, охранника, убийцу со странной кличкой, следователя – с новым прозвищем. Мои чувства были выше чувств всех этих людей.«Возьми иголку», – скажу я Зое. «Для чего?» – спросит она. «Ты должна вытащить одну занозу». Она поймет меня с полуслова и снова спросит: «Мне обязательно нужно вытащить ее?» – «Ну, ходи с занозой». Нет, так грубовато отвечать я не стану. Я скажу: «Мы квиты». Это несмотря на то, что она спасла меня дважды, против моей одной результативной попытки. Она и в этом случае проникнет в витиеватый смысл моих объяснений. Она – умная женщина. Она – мечта. О такой можно только мечтать. А что такое материализовавшаяся мечта? Это, извините, порванная финишная лента. Я был готов всю жизнь бежать к ней, надрывая сердце и дыша только ею. Даже последний вздох я был готов отдать ей. Она – мой ладан.– Да, кто это?– Здравствуй, Зоя! Это я, Павел. Я звоню, чтобы сказать: твой парень здесь, в Новограде. Я присматриваю за ним.Она рассмеялась на том конце провода:– Рада слышать это. А если серьезно?– Я серьезно. Он помог мне в одном деле. Правда, мы попали в заварушку и нам пришлось выбираться через окно стоматологической клиники. Не веришь – проверь его на детекторе лжи.Меня понесло не в ту сторону. Я начал терять нить разговора и с трудом вернулся в реальность.– Если серьезно… Я хотел попрощаться, Зоя.– Не делай этого.Я отчетливо представил, как она качает головой, а кудряшки ее слегка запаздывают, отчего картинка получается слегка размытой.– Нет? – спросил я. – Ты еще любишь меня?– Не знаю.– Погоди, какая-то женщина стучится в дверь. А, это Надежда…– Ты беззаботный, как всегда.– Это только вершина айсберга. Ты не ответила на мой вопрос.Она немного помолчала.– Я не могу сказать «да», не могу сказать «нет». Я не знаю, что сказать, честно. Ты – единственный в своем роде. У тебя уникальная профессия… и еще целая куча недостатков.Я понял ее по-своему. Она невольно сравнила меня со своим парнем, и у меня язык не повернулся назвать его – ее мужем. Я – единственный в своем роде, а таких, как он, множество. У меня уникальная профессия, у него – пусть будет просто распространенная. У меня куча недостатков, у него куча достоинств. В общем и целом, я – его негативное отражение. Комедия, обхохочешься!Она закончила разговор просьбой:– Не забывай меня.Я повернул эту многогранную просьбу так, как было выгодно мне:– Я позвоню.Но, как оказалось, разговор еще не закончился. Слово взял парень с обложки журнала. Этот тип стоял над душой Зои, потемневший, как Отелло. Однако я ошибся в оценке и, наверное, в цвете его кожи. Парень дал мне дельный совет: разобраться в моих женщинах.– Ты опоздал с советом, друг… Погоди, не вешай трубку. Я хотел поблагодарить тебя. Ты спас меня дважды.– Я спас твою жизнь, а не тебя.– Это не одно и то же?– Нет, – последовал твердый ответ. И парень положил трубку. Он остался один на один с Зоей. А я вдруг припомнил еще одну женщину…Вместо эпилогаМосква, месяц спустяЯ смотрел на изношенную, засаленную кнопку звонка, невольно сравнивая ее с клавишей компьютерной мыши, и ждал, что дверь откроется в виртуальный мир, наполненный Потрошителями, продажными полицейскими и прочим отребьем, и я задохнусь в дыму вселенского пожарища. Сколько пальцев, побывавших черт знает где, жали на эту кнопку?.. Преисполненный отвращения, я вытер руку о полу расстегнутой куртки.Дверь открылась. На пороге стояла высокая худая женщина. Если бы я точно не знал ее возраст, я бы обратился к ней, как к своей тетке. Я еще не поздоровался, но уже вздохнул с сожалением. Я запомнил ее другой – когда мастер своего дела готовил из ее скучной тушки прекрасное блюдо, которое могло стать украшением праздничного стола. И вот я снова вижу ту самую тушку, но упакованную в тару самого низкого качества. Старушечья кофта, мешковатая юбка. В такой одежде только за бесплатным обедом стоять, подумалось мне.– Светлана Николаевна, здравствуйте!Брови у нее с замедленной реакцией поползли вверх, выражая крайнюю степень удивления. Я понял причину: ее никто, кроме судьи на бракоразводном процессе, не называл по имени-отчеству. Она удивилась, значит, не увидела во мне казенного человека, который пришел описывать остатки ее жалкого имущества.– Кто вы? – спросила она, опуская приветствие.– Неважно, кто я, важно, что у меня есть для вас.– Спасибо, – она отгородилась от меня рукой. – Я ничего не покупаю и не продаю. – Она хотела закрыть дверь, но я застопорил ее ботинком:– Я не прошу денег за свой товар.– Уберите ногу! Или я вызову полицию.– «Старые грехи отбрасывают длинные тени», – рассмеялся я ей в лицо.Удивительно, но эта цитата подействовала на Светлану как заклинание. Мне не нужно было брать тайм-аут, чтобы выяснить причину, по которой вдруг изменилось ее настроение. Израненная насмешливыми взглядами соседей, обвешавших ее ярлыками блудницы, для очередного ярлыка она не нашла на себе места. Я увидел искру в ее глазах, которая была способна снова зажечь ее и в конце концов вернуть к жизни. Я давал ей шанс, будучи убежденным в том, что имею на это право. И знал, о чем она думала, потому что, будь я на ее месте, размышлял бы точно так же.Я вынул из кармана конверт, сложенный вдвое. Обычно в таких конвертах, имитирующих вощеную бумагу, я хранил готовый для отчета материал. В этот конверт я вложил «вспомогательный» материал, накопленный в ходе работы на Ведерникова… Самолюбие не отпускало меня ни на шаг, вот и сейчас оно натянуло вожжи. Мне было важно увидеть реакцию этой женщины, и я дождался ее взгляда на первый снимок. А на нем сам Ведерников и его любовница, она словно позирует мне, откинув голову назад, а он тянется губами к ее высокой груди. «Попался!» – прошептала Светлана. Она отметила время и дату на снимке, ставшем главным фактором в ее деле. И в моем оно тоже сыграло решающую роль. «Попался!» – означало, что он изменил первым. А это значит, новое судебное разбирательство, и она выиграет дело, я был в этом уверен.– Эй!Эхо ее окрика догнало меня на первом этаже. Я ошибся, предположив, что она спросит мое имя, даже представил стиль: «Как мне называть тебя в моих молитвах?»– Зачем вы это делаете для меня?– Выполняю просьбу одного человека. Разбираюсь со своими… делами.– Кто он?Это был лишний и личный вопрос. Как я мог на него ответить? И поймет ли она меня, если я скажу: «Однажды он отравил мне жизнь, а потом спас ее. Два раза»…
ebooksa