— Да, хефе. Это правда.
— Ты это не мне говори, ты Густаво скажи. Если отважишься, конечно, — наследник империи Эскобара Густаво отличался крутым нравом, а также большой изобретательностью в разного рода лишении человека жизни, зачастую долгом и мучительном. — Он рвет и мечет. Что нам известно?
— Кроме того, что уже было известно — ничего, — пожал плечами еще один присутствующий. — На самолете должна была прилететь большая партия нового русского оружия, купленного ФАРК в Венесуэле, так нам сообщили. Ну поскольку оно нужно больше нам, мы и решили прибрать его к рукам, пускай эти клоуны-марксисты воюют бюстиками своих вождей, нечего вносить смуту и мешать бизнесу.
— Опять ФАРК. Густаво жаждет крови. Мы потеряли много наших людей, полиция забрала груз. Да в конце концов дело не столько в этом грузе, а в том, что эти марксистско-ленинские гомики нанесли урон нашей чести. А это смывается только кровью. Так что, ФАРК теперь наши кровные враги, передайте всем. И пока голова Переса не окажется на столе у Густаво, урон не будет компенсирован.
— Хорошо, хефе. Они умоются кровью.
С утра нас разбудили отголоски нескольких мощных взрывов — что-то опять стряслось в этой латиноамериканской дыре. Впрочем, тут это национальная традиция — если тебя кто-то крупно обидел, а тем более не дай бог посягнул на твою честь, это смывается только кровью, как у всех горячих и не шибко развитых народов. Достаточно почитать любого классика, чтобы составить представление об идальго и их смешанных с индейцами потомках.
Я, от души позевывая, прошлепал босыми ногами на кухню — надо же хоть как-то проснуться, вчера мы с Гошей засиделись до глубокой ночи, обсуждая и составляя планы один лучше другого, которые, как и все планы, страдали одной чертой. Слишком много «если». Если так, а если не эдак, если есть такая информация, если нет и тэдэ, и тэпэ. Каманин обещал за нами заехать к одиннадцати, но до этого надо проснуться — разница в часовых поясах восемь часов, акклиматизация может затянуться.
А сейчас мой любимый кофе мне в помощь. Настоящий, колумбийский, не зря говорят, что хороший колумбийский кофе — это плохой колумбийский кокаин. Тем более, что вчера, роясь в запасах, я нашел пакет «Хуана Вальдеза». Да, кофе у них — это песня, и выращивают они исключительно арабику. Только вот варят они его, по моему мнению, «per anus» — разве можно варить кофе, как макароны? Кипятят воду, засыпают туда кофе, дают покипеть, потом ждут, пока все частички не опустятся на дно и пьют, не процеживая. Этот «тинто», как они его называют, я бы пить не стал — та же бурда вид сбоку, которая получается в капельной кофеварке. Нет, настоящий готовится только в турке. И чтобы с пенкой, и чтобы чуть вскипело.
Я закипятил воду и залил джезву с кофе кипятком, готовлю именно так. И на себя — черт его знает, вкусы этого Гоши, может ему нельзя. Когда по квартире поплыл божественный аромат кофе, в дверях показалась опухшая ото сна морда Гоши.
— Кофе?
— Ага, — я мстительно и с наслаждением вылил джезву в чашку, отхлебнул глоток. — Хочешь — вон турка.
Не удостоив меня ответом, он протиснулся в маленькую, не больше чем в наших «хрущобах», кухню. Я пожал плечами, и пошел в гостиную. Поудобнее сел в кресло, включил плазму…
На экране что-то явно творилось, нехорошее такое. Ну экстренное сообщение я понять смог, а дальше — кадры всплывающих над городом дымных столбов.
— Гоша, — крикнул я. — Иди сюда, переведи!
Его ведунское сиятельство пришлепало из кухни.
— Взрывы в Боготе, число погибших и раненых уточнется…
— Это, наверное, те, которые нас и разбудили, — я смотрел на встревоженное лицо дикторши. А ниче так латиночка, черненькая, с глазами, как черные маслины, красивая девочка, однако.
Я прихлебывал кофе и наблюдал за экраном. Хотя еще рано, обычно репортажи и мнения икспердов бывают не раньше, чем через полчаса, так что можно пока просто расслабиться и ждать Каманина.
В одиннадцать часов раздался звонок — но не в дверь, затюрлюлюкал сотовый, который куратор подогнал мне вчера.
— Алло?