— Как тебе? — раздался голос справа.
— Очень даже, — ответил я, — ты умница, до какого момента дожил пациент?
— Да, собственно, до последнего, когда кишки снаружи были, тогда только помер.
— Очень неплохо. Жаль татуировок не было. Люблю срезать.
— Я хотела ещё "крылья"[10] сделать, но он помер уже, с мёртвым неинтересно.
— И так неплохо получилось. Крылья тоже обычно смертельны, если бы с них начала, кишки бы не пришлось мотать. В следующий раз попробуем.
— Сам-то как?
— Думаю, что смогу ехать. Что со мной было?
— Пули, осколки, — она пыталась вспомнить, — броня, про которую говорил Могила, похоже, сработала, вот только не везде. Плечо пробило легко, в животе тоже пуля глубоко ушла, пришлось доставать, час потратила, но кишки, вроде, целы, перитонита можно не бояться. Крови много вытекло, но то дело наживное. Есть хочешь?
— Спрашиваешь, давай!
— С едой было не так, чтобы хорошо. Тушёнка, наполовину состоящая из сои, — это, конечно, лучше, чем ничего, но и удовольствия особого нет.
— Слушай, — снова подала голос Хель, — а мы в Город ещё вернёмся?
— Можно, а зачем? — не понял я.
— Как минимум, хочу с той сукой пообщаться, что тебя сдала. Интересно, после удаления матки выживет? И рожу ей сделаю как у этого, — она кивнула в сторону двора, где сидел изуродованный труп.
— А вдруг, это не она?
— Тебя бы не один ментат не узнал, если бы ты сам ей не открылся. Она мужу своему стукнула, а он всех своих овчарок разогнал. К мужу этому я бы тоже сходила. Подозреваю, есть у него на теле лишние части.
— Ну, хорошо, — примирительно сказал я, проглотив последнюю ложку, как только будем в городе, сразу к ним зайдём. А мальчик где? — я попытался сменить тему.
— В другой комнате лежит, я капельницу ему сменила, пыталась даже покормить, пару ложек бульона он принял, но больше никак.
Я представил, что должно быть в голове у женщины, которая режет на куски живого человека, а в перерывах заботливо ухаживает за больным ребёнком. Это инстинкт материнства проснулся?
— Когда выдвигаемся?